Из цикла "Детское мыло"
Прозвучал последний аккорд и зал взорвался: шквал аплодисментов, крики: "Анечка, мы тебя любим!", визг, свист. Вон одноклассники беснуются, тянут к ней руки…Директор Пал Петрович семенит с букетом роз.… Его обгоняет классная Алла Фёдоровна с тремя хризантемами:
- Браво, Анечка!
Вот она уже бежит по сцене, приближается, и…это уже не она, а мамка в халате с полуоторванным карманом, лицо гневное:
- Опять?! Когда же это кончится?
…Сон оборвался. Над Аней стояла действительно мама, но не в халате, а в ядовито-зелёной куртке уборщицы лестниц.
- Опять напрудила? Когда это кончится, в конце-то концов? Ты что, русского языка не понимаешь? Тебе самой не противно? Всю квартиру провоняла, гостей стыдно пригласить. Чего разлеглась? Живее! Замочи, придёшь со школы, выстираешь. Я не собираюсь мусолить твои ссанки. Хватит, пелёнки мусолила, рук не чуяла. Ну, что с тобой делать? Взять ремень и задницу измочалить? Что молчишь? Ох, Анька дождёшься, сбагрю я тебя в интернат.
- Давно пора,- подала голос Люся.
- Угу,- поддержали её Женя и Оля.
- Вас забыли спросить,- шикнула на них мать.- Вы вставать думаете?
- Мне к третьему.
- А мне ко второму.
- А мы вообще в театр идём.
- Ладно, разбирайтесь сами. Я ушла.
- Вонючка, не вижу рвения! - закричала Люся, едва мать ушла. - Мухой!
Широкая просторная комната поделена на три части: в каждом «купе» кресло-кровать, на которых и лежали сейчас девчонки. На перегородках висят полочки, забитые кассетами, журналами и прочими девичьими вещицами. В центре комнаты круглый стол, вокруг него три стула. На столе груда учебников, тетрадей. На спинках стульев висят школьные сумки. У стены между окон на тумбе телевизор. У стены рядом с дверью трюмо, на тумбочке внушительная «толпа» баночек и пузырьков с косметикой.
По другую сторону стоят книжный шкаф и платяной, за ними узкий закуток, где на двух детских матрасах ( стянутых клеёнкой), заменяющих кровать, спала Аня. Это её «комната». Здесь нет полок, лишь узенькая ниша, в которой аккуратными стопками лежали учебники и тетради.
Глотая беззвучно слёзы, Аня вылезла из мокрой постели, прошла в угол, напротив, к обшарпанной тумбочке. В ней на полочке лежали её одёжки.
- Долго тебя ещё ждать? Дышать нечем!
Аня взяла с нижней полки баллончик освежителя, направив на свой закуток, нажала. В ответ лишь лёгкий пшик - и ничего. Баллончик был пуст.
- Что ты там возишься?
Аня с баллончиком предстала пред очи сестёр:
- Кончился…
- Что?!- взвизгнула Женя.- Ты хочешь сказать… Мы будем дышать этой вонью?
- Ты когда покупала?
- На той неделе…
- Дура безмозглая!- Люся схватила тапок и запустила его в Аню; тапок ударил по руке, выбив баллончик, и он весело звякая, покатился под шкаф.- Кретинка! Каждый день надо покупать! Почему не купила?
- У меня нет денег…
- Врёшь! У тебя были вчера. За наш счёт выехать хочешь? А ну показывай деньги.
- У меня нет…
- Где же они?
- Мороженое купила…
- Ничего себе наглость! Нет, она точно идиотка! Она мороженое жрёт, потом всю ночь ссыт, а мы травись! Сволочь ты, поняла? Сволочь! - и второй тапок ударил Аню в плечо.
- Не могу, меня уже мутит, - Женя соскочила на пол, метнулась к двери, на секунду задержалась перед Аней, замахнулась:- Так бы и размазала по стене! Рук пачкать не хочу да и провоняю вся… - закрыв рот рукой, убежала.
- Чё стоишь, дебилка, как пень?- вновь взвизгнула Люся.- Открой окно!
Аня взялась за стул, но визг Люси отшатнул её:
- Мой не трогай своими вонючими лапами!
Аня глянула в сторону Оли. Из- под одеяла выглядывал её сощуренный глаз, помедлив, он разрешающе мигнул.
Аня подвинула стул к окну, взобралась на подоконник, отщёлкнув шпингалеты, распахнула половинки окна. Влажный утренний воздух ворвался в комнату. Ане в мокрой сорочке стало знобко, и она поспешила к себе переодеться.
- Куда это ты намылилась?- остановила её Люся.
- Переодеться.
- Уродка! Иди, помойся сначала. Вся одежда провоняет.
Заслышав её шаги, в туалете завопила Женя:
- Не занимай ванну! Я иду, - а через секунду уже стояла рядом, зажимая рот и нос ладошкой: - Выметайся, вонючка! После меня пойдёшь.
Аня взяла тазик, и Женя коленом её вытолкала из ванной.
- Полотенце…
Женя швырнула его Ане под ноги и захлопнула дверь.
Аня ополоснулась в тазике на кухне, замочила в нём сорочку и трусики. Переодевшись, вернулась в комнату.
Оля, похоже, вновь заснула. Люся лежала с закрытыми глазами, но не спала: в ушах наушники, на одеяле плеер, пальцы ритмично отбивают такты. Опять своего Мумика слушает. Супер! Супер!- больше и сказать-то ничего не может. Ане Мумик-Лагутенко не нравился. Не поёт, а орёт как мартовский кот. Одна Люськина подружка как-то упоённо сказала: »Я торчу от его голоса! Будто объелся взбитых сливок». Ага, касторки он объелся, а не сливок, да к тому же, говорят, он на каждом концерте обкуренный.
Аня вообще не любила громкой и резкой музыки. И пристрастий особых не было. Не потому, что она уж такая привереда, а по причине острого дефицита: личного плеера у неё нет, к своим сёстры строго настрого запретили подходить, от телевизора шугают. Так что из того, что удалось послушать краем уха, Ане нравилась ранняя Таня Буланова. Из-за грустных слезливых песенок. Они очень подходили к извечному настроению Ани. Потому что всегда хочется плакать. Иной раз у себя в закутке она давала волю слезам, правда, редко становилось легче, наоборот, на душе ещё больше тяжелело. А в последнее время, когда по непонятной причине сёстры (особенно Люська) проходу не дают, ночью борясь с бессонницей, Аня представляла себя…на сцене известной певицей. Море цветов, океан оваций.… Иногда мечты переходили в сны, как сегодня. Как же тяжело просыпаться от таких снов…и возвращаться в этот мир…
Ане, как и Жене, ко второму уроку. Она уже готова была уходить, но зараза Люська вырвала портфель и велела помыть посуду. После них. Свою Аня всегда мыла сама.
На урок опоздала. Пуще всего Аня боялась вопросов, потому что правду не могла сказать, а что соврать не знала. Ибо не умела врать. Начинала волноваться и нестерпимо хотела в туалет. Обычно, пока шла в школу, заклинала себя и проклинала, просила и умоляла терпеть, дабы не осрамиться. В переменки всегда крутилась поближе к туалету. Благо её никто не трогал: попросту не замечали. Будто и не было в классе такой ученицы. Смирились и учителя с её молчаливостью, устно отвечать не вызывали. Просто садили на первую парту и давали листок с вопросом. И наперёд знали: опять будет твёрдая четвёрка. О других оценках дневник Ани Радовой и не ведал. Вот только француженка нарушала это неписаное правило: вызывала к доске. Тут уж Аня собирала всю себя в кулак и так сжимала, что внутри всё на время умирало: и нервы и малая нужда. Оставался лишь тихий голос. Тщетно француженка требовала:
- Не шепчи. Громче говори.
Аня продолжала отвечать, словно приглушённое радио.
- Садись,- наконец, с досадой махнёт рукой француженка. И поставит законную четвёрку.
Вторым уроком была география. Новая учительница ещё не усвоила правило общения «с этой Радовой», и чуть что приставала с кучей «почему» да «отчего». Аня молчала, ибо все ресурсы её сил были направлены на то, чтобы обмануть, усыпить, заглушить действия мочевого пузыря. Не до географического положения Испании, тем более, каким океаном омываются её берега. Свой бы "океан" удержать в берегах, не допустить «наводнения»…
Аня не пошла в школу.
Выйдя из подъезда она ясно поняла, что сегодня у неё не хватит сил сдерживать «приливы океана», а это- «наводнение», стыд, позор…Так необходимый запас сил потрачен в противоборстве с сёстрами и с самой собой.
Аня вышла на Большой проспект, постояла в раздумье и решила пойти в сторону Васильевского острова. Только бы никто не остановил, не пристал с вопросами, почему это она тут шляется, когда все нормальные дети сидят за партами? Только бы…Иначе случится постыдная неприятность и Аня если не сгорит от стыда, то задохнётся точно.
До часу дня она блуждала, бесцельно, по Васильевскому, по его Линиям, из конца в конец. В четверть второго по уличным часам Аня, наконец, двинулась в сторону дома. За всё время её никто не остановил. И в туалет всего один раз захотелось, благо рядом оказался густой куст и никого из прохожих.
К дому Аня уже не подходила, а плелась, едва передвигая ноги. Мама сегодня на смене в котельной (уборщицей лестниц она подрабатывает), придёт в начале девятого. Дома, скорее всего, одна Оля: Люська с Женей где-нибудь тусуются. Заявятся перед мамкиным приходом и чинно усядутся делать уроки. Пай-девочки. Одна Анька…выродок. В семье не без урода?
«Почему? почему они все решили, что я этот урод? Из-за того, что как маленькая мочусь в постель? Но я не виновата,…само получается…»
Дома оказались все трое. Оля, лёжа, читала взрослый любовный роман. Люська с Женей гладили платья, собирались по всему на вечеринку.
- Там тебе оставили похавать,- бросила через плечо Люська.
- И посуду помоешь,- добавила Женя, глянула, ожидая возражений.
Аня промолчала.
- Да, и свои вонючие тряпки выстирай. Уже кислятиной несёт.
Это была чудовищная неправда, но и тут Аня промолчала. Злить Люську, а потом отбиваться от её нападок…только не сейчас: силы на исходе. Упасть бы в тряпки и по- настоящему выспаться…
Женя отлучилась на кухню, вернувшись, веско обронила:
- Мусор, между прочим, тоже твоя очередь выносить.
Переодевшись и наскоро пообедав, Аня принялась чисто механически мыть гору посуды, затем стирать, полоскать. Вскоре Люська с Женей нарядные, надушенные, смеющиеся над чем-то ушли. Оля включила телик: начинался аргентинский сериал с её любимой Натальей Орера.
Ане осталось вынести мусор. Глядя на переполненное ведро, она с ужасом представила весь путь до помойки: три этажа вниз и ещё метров триста по улице. Ноги казалось, налиты свинцом, они уже здесь, дома, отказывались двигаться. Руки неприятно зудят, и дико хочется спать. Если она ляжет сейчас, то проспит до прихода мамы, мусор будет не вынесен. Мама устроит скандал, и все шишки достанутся ей, Ане. От всех понемногу. Значит, надо выносить сейчас. Через не могу. А потом спать, спать, спать…
Бабушка задержалась в магазине: встретила знакомую, разговорились. Олег не стал ждать, забрал у бабушки сумку и пошёл домой.
Поравнявшись с помойкой, он увидел девчонку с переполненным ведром. Какая-то вся замученная, еле на ногах держится. Дунь - бумажкой отлетит. Держит ведро, а, кажется, наоборот: ведро её держит, не даёт упасть.
Мусорный бак переполнен, на бетонной площадке беспорядочные кучи, так что не подойти к единственной ещё неполной ячейке. К ней-то и хотела пройти девчонка, но переполненное ведро и кучи создали неразрешимую проблему. Стоит, дурёха, ревёт.
Олег подошёл к ней, протянул сумку:
- Подержи,- а сам взялся за дужку ведра.
Девчонка вздрогнула, точно её больно укололи, быстро глянула на Олега. Он даже поёжился от её взгляда: как у больной собачонки заплывшие слезами глаза.
Девчонка неуверенно взяла сумку и так же неуверенно отцепилась от своего ведра.
Олег перепрыгнул через кучу, опрокинул ведро в ячейку.
- Эх, ты, плакса. Делов-то: сыпанула на кучу и пошла…
Девчонка смешно всхлипнула, опустила голову.
- Обиделась на "плаксу"?
Глянула исподлобья:
- Нет…
Некоторое время они просто стояли и смотрели друг на друга в непонятном оцепенении. Олег с ведром, девчонка с его сумкой. Слёз в её глазах стало меньше, и на Олега глядели два влажных, будто в росе медовых колокольчика. От них веяло нежностью и мягкой утреней прохладой. Они манили, притягивали, хотелось приблизиться, и…понюхать эти дивные бутоны, испачкав нос в пыльце…
Из-за стоящей поодаль машины выбежала худющая дворняжка, тормознула в двух шагах от ребят, села, изобразив корявый вопросительный знак. Затем тявкнула как бы спрашивая: могу я порыться в мусоре?
Они одновременно глянули на дворняжку и в унисон прыснули: уж больно забавно смотрелась собачонка.
Оцепенение прошло.
- Идём, мы ей мешаем – сказал Олег.
- Идём, – кивнула девчонка.
Они пошли по тротуару, не спросив, кому в какую сторону. Просто пошли. Не заметив, что Олег несёт ведро, а девчонка сумку.
- Ты из какой школы?
- 46.
- И я с понедельника буду ходить в 46-ю.
- Перевели?
- Нет, я из другого места приехал. Ты в каком классе?
- В восьмом «б».
- Восьмой?! Я думал, ты…в пятом.
- Это потому, что я маленькая ростом…
- Я тоже в восьмом, только меня в «а» записали.
Девчонка засмеялась в кулачок. Олег остановился:
- Ты чего?
- Я тоже подумала,…ты в пятом или шестом.
- Это потому, что я маленького роста.
И они рассмеялись, громко, легко и свободно.
- Анька!- внезапно как плетью хлестнуло рядом. - Это ещё что за номер?
Смех оборвался. Колокольчики пожухли, и мир стал холодным, пасмурным.
Взрослая девчонка нарядно одетая, раскрасневшаяся, возвышалась над ними. От её ледяного взгляда у Олега по спине пробежал знобкий холод.
- Здравствуйте,- сказал он приветливо, в надежде повысить температуру в атмосфере.
- Не застуй! - как снежком швырнула в лицо. - Вали давай своей дорогой. И чтоб я больше вас вместе не видела. Усёк, мелкий?
- Почему?
- Слушай, почемучка, я тебе русским языком сказала: вали по-хорошему.
Аня, пряча глаза, протянула сумку, Олег вернул ей ведро, глянул на Ледяную:
- А всё же, что вы так…
- Заткнись! - оборвала та. - Или по шеям схлопочешь!
- У меня одна.
- Что?
- Шея. Как видите, одна.
- Вот по ней и получишь! - Ане: - Тебя пинками подогнать или сама?
Аня повернулась и быстро пошла в проходной двор.
- Почему вы на неё кричите?
- Достал! Или ты свалишь в темпе вальса или на пинках до перекрёстка. Выбирай.
- Можно и вальс, только боюсь, вы понятия не имеете, что это такое. Я согласен на танго. Аргентинское.
Ледяная от наглости такой опешила, растерянность тем временем тёплой волной окатила и лёд «поплыл».
- Но если вы хотите вальс, пожалуйста, могу научить.
- Что?- Ледяная сглотнула, будто с больным горлом. - Ты о чём?
- А вы о чём?- улыбнулся Олег.
Безвкусно накрашенные губы Ледяной дрогнули, собрались ответить на улыбку, но хозяйка тотчас пресекла их желание.
- Ладно, потрепались и…всё! Я тебя предупредила: обходи Аньку стороной, - обожгла студёным взглядом и порывисто удалилась под арку проходного двора.
Не спалось…
А ведь была уверена, что едва голова коснётся подушки, сон навалится, придавит. Из-за беспричинной истерики Женьки? Так слёзы давно смыли всё, что она накричала…
Аня упорно отвергала явное: прогоняли сон мальчишечьи карие глаза. Они смотрели так, как никто ещё на неё не смотрел. Они будто гладили её по голове и говорили: всё хорошо, Аня. И столько в них было нежности и ласки, что становилось тепло и необычайно спокойно. В области сердца.
Женька давно ушла: приходила за кассетами. Ушла и Оля к подруге. Самое время поспать, набраться сил к вечеру: когда все соберутся, будет шумно. У каждой свои заморочки, непременно потребуется козёл отпущения. И он всегда здесь, за шкафом.
А Глаза Мальчишки «говорят»: плюнь, всё это ерунда.
-Тебе легко так говорить, тебя не дубасят как боксёрскую грушу… - неожиданно вслух сказала Аня, и тотчас испуганно сжалась, но в следующую секунду рассмеялась: я же дома одна.
Не только спать, но и просто валяться стало в тягость, и Аня встала. Прошла на кухню, поставила чайник. Постояла у окна, обозревая дворик. Пусто, мусорно, местами облупленные стены, а на уцелевшей штукатурке поупражнялись поклонники граффити. Рядом с аркой простыми русскими буквами чернела надпись: » В.ЦОЙ-ЖИВ! «Кино»- СУПЕР!!!»
Интересно, а кто супер для того мальчишки? Ну, вот, опять я про него подумала. Видимо, очень жалко смотрелась, пожалел. А как узнает, что я…Вонючка…смеяться будет, как другие…
Аня буквально почуяла, как от неё дурно пахнет.
«Это неправда, - кто-то слабо пискнул глубоко в ней, - ты сухая, и утром мылась…»
- Нет, я вонючая, вонючая… - подступившие слёзы уже готовы были хлынуть ручьём, но на их пути возникли Глаза Мальчишки, запрудили выход, а через мгновение от влаги не осталось и следа: испарилась. Лишь несколько крупинок соли на «дне» запруды…
Она всё же решила помыться. Впервые не спешила и поминутно не вздрагивала. И использовала Люськин шампунь. И волосы сушила Люськиным феном. Смотрела на себя в зеркало и спрашивала: откуда эта смелость? Почему не боится? Ведь Люська будет орать и непременно побьёт.
На минутку Ане показалось, что из зеркала на неё смотрят улыбающиеся Глаза Мальчишки и уверенно говорят: обойдётся…
Почему? почему я им верю?