Гибель дивизии 53

Василий Чечель
                РОМАН-ХРОНИКА

                Автор Анатолий Гордиенко

  Анатолий Алексеевич Гордиенко(1932-2010), советский, российский журналист, писатель, кинодокументалист. Заслуженный работник культуры Республики Карелия (1997), заслуженный работник культуры Российской Федерации (2007).

Продолжение 52
Продолжение 51 http://www.proza.ru/2020/02/14/1451

                ВОКРУГ МЕНЯ ВЕРШИТСЯ ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВА

                «26 февраля 1940 года.

  Удивляюсь, откуда берутся силы ходить, говорить, двигать челюстями. Ещё одно горе – начали шататься зубы. Первое, что я делаю, когда просыпаюсь, трогаю пальцем зубы. Затем встаю, и меня начинает водить вправо-влево. Голод уже сделал что-то со мной, и мне нынче не так хочется есть, как в те, январские, дни. Ощущение такое, будто живота нет, а там, где он был, поселилась ноющая, тихая боль. Ещё один убитый день. Мутный день, уставший от мороза. Мочимся уже прямо в предбаннике. Нет сил ходить за угол землянки, к тому же вчера погиб младший политрук Степан Мазлов: снайпер подстерёг его за этим нехитрым занятием.
Я вылезаю из-под шинели, бреду в предбанник. Там стоит уже Паша Гультяй. Он бледный, как моль, вылетевшая из платяного шкафа. Я хочу спросить его, бледен ли и мой лик, но только киваю головой: мы экономим силы и не тратим их на пустые слова.
– Если бы я сейчас съел буханку хлеба, – говорит вдруг Паша осевшим голосом, – я бы смог оживить камни.

  Самознаев с ведром пополз за снегом. Через час пьём горячую воду. Гворят, талая вода полезна. Я откусываю кусочек и ещё кусочек пшённого концентрата. Понимаю –обеда у меня не будет, и всё же нет сил удержаться. Может, я не доживу до обеда. Долго держу во рту эту диковинную кашицу и медленно проглатываю её. Водой сразу не запиваю, пусть во рту ещё царит чудо – пшённый концентрат.
Что со мной? Я подбрасываю хворост в гаснущий костёр моей жизни, а костёр не греет. Почему я ещё живу? Мне давно уже пора помереть. Я двоедушный, беспринципный человек. Моя смерть – не велика потеря. Почему я вру? Я пишу о хорошем, а его не было.
– Пишите, как есть, – наставляла меня Маргарита Аверьяновна.
Не могу. Не обучен, отвечаю я ей сегодня из этой далёкой умирающей комиссарской землянки. Лакировка действительности – мое ремесло!

  Вокруг меня вершится история Отечества. Я вижу её вплотную, вот она, я трогаю её рукой – это мой пустой, холодный, грязный котелок. Возможно, никто, кроме меня, не сможет написать эту страшную страницу истории России. Я должен написать правду. Краски же мои, однако, потускнели.
Художники! Кто они? Есть творцы, есть иллюстраторы. Кто я? Я жалкий, ничтожный иллюстратор, связанный по рукам и ногам. Вечная боязнь откровенного разговора. Вечная боязнь написать правду. Совсем скоро Всевышний задует свечу моей непутёвой жизни. Неужто я никогда никому не скажу то, что думаю, не поведаю о пережитом в Леметти? Две загадки, две тайны не дают мне покоя – тайна звёздного неба и тайна души близкого человека.

  Моя мама учила: умей радоваться чужому успеху. До сих пор я ещё не научился этому. Мою маму звали Ольга Фёдоровна. Нежное имя Оля. Оленька! Папа иногда играл на гитаре. Играть он выучился, когда был студентом последнего курса политехнического института. Играл обычно зимними вечерами, склонив набок красивую большую голову в первой седине, а пел почти всегда один и тот же романс:
«Всё васильки, васильки,
Много мелькало их в поле,
Помнишь, до самой зари
Мы их собирали для Оли».

  Мама краснела и уходила к тёмному окну, кутаясь в белую шёлковую шаль с длинными скользящими кистями.
Мама когда-то показала мне Млечный путь и свою звёздочку, а затем нашла и мою. Любила она больше всего цветущий жасмин. Когда я был ещё школьником, мама призналась, что у неё больше не может быть детей, и поэтому просила меня не простужаться ранней весной, не взлетать высоко на качелях, не заплывать далеко в море и никогда не ходить на войну...».

   Продолжение в следующей публикации.