- Давай ты будешь делать уроки строго днём, чтобы я, приходя с работы, мог писать свой роман, - сказал отец, и это прозвучало не как просьба или рекомендация, а как самый настоящий, стопроцентный приказ.
Раиса сжалась внутренне. Сколько раз за её двенадцатилетнюю жизнь ей приходилось слышать это "давай", и никогда оно не несло с собой ничего хорошего.
- У меня музыкальная школа четыре раза в неделю, - робко возразила девочка. - Я могу не успеть с уроками до пяти часов.
- А ты успей! - Посоветовал отец, и рот его зловеще съехал набок.
За съездом рта обычно следовала пространная лекция о том, какая Раиса плохая и неправильная, вся в мать. Раиса со своей матерью и её родственниками портят отцу жизнь и мешают писать роман. Если бы не они, роман давно был бы написан, издан, и все мыслимые и немыслимые премии за него получены.
Он начал писать свой роман ещё летом.
- Не занимай по вечерам стол! - Приказал Вышеслав дочери в конце июня.
Он страшно кичился необычным именем и польско-дворянским происхождением, но никто почему-то не благоговел. На заводе, где потомок ссыльных польских бунтарей трудился слесарем за неумением применить своё высшее образование, его прозвали Мышеславом и сплавляли ему самую кропотливую и низкооплачиваемую работу.
- На кой чёрт он мне сдался, стол этот! Сейчас каникулы, - досадливо отмахнулась Рая.
Она уже начинала понемногу бунтовать. Сказывался переходный возраст, да и бунтарские гены, видимо, не дремали. Ей было не интересно, зачем отцу понадобился письменный стол, но тот задался целью просвещать всех о своих намерениях любой ценой.
- Я буду писать фантастический роман. Я уже придумал сюжет и научную концепцию...
Отец ещё долго распространялся о том, что он там придумал. Он изображал многое в лицах, а что-то рисовал на бумаге в виде схем. Поначалу Раиса и её мать слушали внимательно и с интересом, но когда отец начал рассказывать это всем, включая своих не очень образованных сотрудников, разновозрастных дальних родственниц и глухого соседского старика, окончившего семьдесят лет назад четыре класса деревенской школы, им сделалось не по себе. Ещё больше не по себе им стало, когда Мышеслав, делая из себя явное посмешище, стал говорить всем, что он писатель.
- Ты же ничего ещё написал! - Увещевала его жена. - Какой же ты писатель?
В ответ тот потрясал здоровенной бухгалтерской книжищей, списанной когда-то за ненадобностью и выпрошенной у бухгалтеров. В ней было несколько глав его будущего романа, написанных от руки шариковой ручкой. Эра компьютеров ещё не наступила, а пишущей машинки у слесаря-писателя Мышеслава не было.
Роман начинался пространным описанием детства героя, подозрительно смахивающего на детство самого потомка польских дворян. Далее герой в тринадцать лет женился на одногруппнице из детского сада и начинал активно заниматься наукой, точнее разработкой теории полётов к дальним звёздам. Затем следовало крайне сухое и нудное изложение самой теории.
- Это реферат, - сказала Раиса-старшая, жена непризнанного гения. - На роман никак не тянет.
Тот в ответ разразился таким гневом, что обе Раисы, мать и дочь, полночи потом не могли заснуть. Мать думала о том, как ей не повезло в жизни. Надо было такому случиться, что из десятков претендентов на её руку она выбрала именно это! Мышеслав был явно мелковат для неё, из симпатяги быстро превратился в сморщенную лысенькую обезьянку, заработать никогда не умел и не стремился, застебал их с дочерью бытовыми придирками и злыми насмешками, а теперь ещё и за писательство принялся в своей обычной манере злобного, трепливого бездельника.
- Он ненормальный, - сказала ей однажды Раиса-младшая. Назвать дочь именем матери тоже было идеей Мышеслава. - Он ходит по знакомым, треплет языком о своём романе, сам позорится и нас позорит. Надо мной ребята уже смеются.
- Пусть на своих отцов полюбуются! - Зло вскинулась мать. - Их отцы пьют и бьют их с матерями!
- Ну, во-первых не у всех, а, во-вторых...
- Заткнись! Не умничай! Рассуждать она ещё будет! Ты дура и ничего не понимаешь!
Это был аргумент, против которого переть бесполезно. Можно и на пощёчину нарваться, а то и плевок в лицо. Оно и понятно. Матери и так плохо, а тут ещё эта малолетняя дрянь лезет, раны солью посыпает.
"Нормальные люди не пишут романов, кроме настоящих писателей, которые живут в Москве, Ленинграде или хотя бы на Набережной. Обычные люди ходят на работу, а после поливают огород, едут на рыбалку или идут в лес. Они покупают себе машины, лодки, удочки, чинят их в гараже, а после показывают друзьям. Так все живут, а он ненормальный," - думала перед сном Раиса о своём отце.
Однажды, когда она уже легла спать, между родителями вспыхнула ссора. Отец утверждал, что он поэт лучше Блока, а Блок, между прочим, любимый поэт матери.
- Какой ты поэт?! Ты гнида! Что ты сочинил? Три гнусные пародии? - заорала мать.
Говоря о трёх пародиях, Раиса-старшая ничего не преувеличивала и не преуменьшала. Отец действительно сочинил три пародии, две на современные эстрадные песни, а третью на стихи Сергея Есенина. В каждой из них фигурировали в том или ином виде расстройства кишечника и туалет. Лучше и смешнее бывает, конечно, но редко.
- Я гений! - Надсаждался отец в ответ. - Ты не знаешь, сколько новых стихов, романов, картин и мелодий в моей голове!
- Помойка в твоей голове, и сам ты помойка! - Кричала мать. - Как ты смеешь сравнивать себя с Блоком? Кто он, и кто ты?
Однако Мышеслав был слишком гениален, чтобы остановиться. Нет, его роман, конечно, остался недописанным, не подумайте лишнего. Стихов тоже не прибавилось, но остановиться в восхвалении себя как писателя слесарь-интеллигент уже не мог.
- Я шестой год не могу дописать роман! - Высказывал однажды Мышеслав претензии своей повзрослевшей дочери. Раиса училась теперь в последнем классе. - Как ни приду, письменный стол занят!
- Неправда! - Возражала она. - Я уже год как музыкалку окончила и делаю уроки днём. Мне не улыбается сидеть за ними допоздна. Я лучше книжку вечером почитаю. Ты просто сам не хочешь ничего писать, потому что это трудно и муторно. Нам учительница литературы рассказывала, что Некрасов и Гоголь писали свои произведения в жутких условиях и не жаловались. Успокойся уже и брось это к чёрту.
- Я не хуже этих жалких Некрасова с Гоголем! Нечего меня с ними сравнивать! Я великий русский писатель-фантаст! - Кипятился папаша.
- Писатель. Который. Ничего. Не. Написал! - Устало возражала дочь.
- Ты дура! - Орал отец, краснея ликом и белея очами.
Раиса не возражала. Она знала, что она дура. Об этом говорят ей, сколько она себя помнит, родители. Дурой её называют одноклассники, соседские ребята, просто знакомые. Она привыкла. Только учителя говорят, что она умная и способная, и ставят хорошие оценки, но их мнение ничего не значит, потому что все учителя дураки. Умные на такой работе не выдерживают. Так мама и папа сказали.
Сначала, когда отец только начал писать в пожелтевшей от времени бухгалтерской книге свой так называемый роман, он говорил всем, что он писатель. После стал писатель-фантаст. Теперь он не кто-нибудь, а великий русский писатель-фантаст. Дурь со временем прогрессировала, а роман не продвинулся ни на йоту. Вдобавок с годами Мышеслав сделался одержим собственной мужской неотразимостью.
- Когда я иду по городу, на меня все девушки смотрят! - Гордо объявлял плешивый, мелкорослый мачо жене, дочери, соседям, гостям.
- С ужасом, - добавила однажды Раиса и не узнала о себе ничего нового. Все эпитеты в свой адрес она уже неоднократно слышала.
Однажды Мышеслав был в гостях у родственников жены в Москве.
- Ты не мог бы познакомить меня с издателем? - Спросил он хозяина дома.
После задал тот же вопрос его взрослому сыну. Оба ответили отрицательно, ибо работали простыми водителями, но Мышеславу казалось, что все москвичи непременно должны вращаться в высших кругах общества.
- Я великий русский писатель-фантаст, - рассказывал он дочери хозяина, продавщице спортивных товаров, куря с ней на балконе.
При этом он даже немного надулся от гордости за себя.
- Ненавижу писателей, - неожиданно зарядила его собеседница. - Особенно фантастов, - внесла она важное уточнение и выпустила в лицо надоедливого гостя струю табачного дыма.