Наказание

Сергей Журавлёв
Одно целое
Психологический боевик

в начало
http://proza.ru/2020/02/10/138
предыдущая страница
http://proza.ru/2020/02/14/66
Следующая страница
http://proza.ru/2020/02/16/614


          Накажи его


       – Мати! – не отрывая взгляда от Циника, грозно крикнул Лаврентий, подзывая телохранителя поднятой рукой. Через несколько секунд молчаливый, невысокий, с невыразительным и добродушным лицом Мати, стоял рядом.
       – Накажи его. – указывая взглядом на Циника, сердито произнес Лаврентий.
       – Не надо, – тихо попросил Циник, – я все понял. Я давно не ел, плохо соображаю.
       – Строго? – уточнил Мати у шефа.
       – Не надо Лаврентий, прошу! Я понял свою ошибку! Я повел себя глупо. Я не прав.
       – Мы люди не злые, – ответил телохранителю Лаврентий, – но учти, если он ничему не научится, в другой раз я спрошу с тебя.
В подчинении у Мати было много людей, но в помещение за ним и шефом обычно следовали только двое: двухметровый голубоглазый блондин по кличке Панч, и смуглая, обильно покрытая шерстью горилла по кличке Валуй.  Под стать сложению у него было обезьянье лицо, он носил золотые коронки и никогда не снимал с руки кастет.
      Шеф еле заметно повел кистью, а наблюдательный Валуй уже стоял рядом и жадно вглядывался в его бесцветные, пустые глаза.
      – Пожалуйста, не делай этого, – просил Лаврентия Добрый, но Мати уже что-то шепнул горилле на ухо. Через мгновенье  Валуй поднял Циника со стула за волосы,  ударил по животу кулаком и, перехватив скрюченное тело правой рукой, швырнул на соседний столик. Столик тут же перевернулся, накрыв человека собой. Вытащив Циника из завала, горилла принялся наносить короткие удары ногами по туловищу.
Не надо! – протестовал Добрый, порываясь подняться, но громила Панч схватил его сзади за плечи. Трус не вмешивался, весь вжался в стул, он почти исчез, став маленьким и незаметным. Злого забавляла расправа над его товарищем. Скрестив руки на широкой груди, он тихо посмеивался, и одобрительно качал головой в такт каждому удару Валуй.
       - Лаврентий, прошу прекрати это! – настаивал Добрый. – Это лишняя, бессмысленная жестокость! Мы все понимаем! Слова доходчивей, понятней любого насилия. Прошу перестань!
       – Насилие не есть цель, мой друг, – отвечал Лаврентий. – Насилие всего лишь инструмент воспитания. Такой же инструмент, как скажем закаточный ключ на кухне у добросовестной женщины, нам противоположного пола. Не будь его и жить нам зимой без кислых огурчиков.
       – Это не выход! Ты убьешь человека! Это не поможет! Это только навредит! Останови это! Он не шевелится!
       –  Правильная личность не станет бить мудрой книгой по глупой голове, топор палача куда содержательней любого учения. Беда в том, что не все знают, что он у тебя есть, приходится обналичивать и махать, и раз махнув, уже не хочется останавливаться. Но ты прав, во всем нужна умеренность. Мы не умеем останавливаться, мы не чувствуем пика, перемахнув через который проявим регресс.  Граница вреда и пользы у каждого своя. Больному гастритом острое только навредит, а я вот без хорошей приправы и есть не стану.
      – Я прошу о милосердии!  Я прошу! Прошу тебя! – почти срываясь на плачь, молил Добрый.
Лаврентий печально вздохнул, задумчиво покачав головой, прошептал:
      – Ты прав. Это не выход, – сказав это, он сердито посмотрел на гориллу, и уверенно приказал: – Слышишь ты! Прекращай! Хватит репрессировать, он все понял.
Но Валуй не остановился, с прежней силой и темпом продолжал бить ногами стонущего и дрожащего от боли Циника.
      – Ты животное! Я тебе сказал - хватит! – удивленно крикнул Лаврентий, но Валуй не реагировал. Тогда Лаврентий подошел к нему сзади и ударил кулаком по затылку. Никакой реакции.  Валуй был на автомате и неумолим.  Лаврентий стал сбоку от него и принялся бить ладонями по щекам, но збесившийся зверь не обращал на него никакого внимания.
      – Ах, вот так ты со мной! – страшно гримасничая, не переставая посылать пощечины, негодовал Лаврентий. – Тебе плевать! Тебе плевать! Вот так ты меня уважаешь! Я ничтожество?! Я пустое место?! Нна! – Он пустил в ход кулаки и несколько раз ударил Валуя стулом по спине и по голове, но тот только щурился и отворачивал лицо, при этом продолжая охаживать ногами несчастного Циника.
      – Кожу на ремни! Голову в задницу! И ноги вырву! – с пеной у рта кричал Лаврентий. Разогнавшись он запрыгнул Валую на спину и, обхватив руками шею, зубами вцепился ему в ухо.
      – Аа! – завопил тот от боли, с трудом расцепил цепкие пальцы, стянул с себя, и аккуратно оттолкнул нападавшего в сторону. Из уха и расцарапанной шеи обильно шла кровь, но Валуй и не думал отставать от намеченной жертвы. Циник, вдруг очнувшись, попробовал подняться, но нападавший, переведя дух, снова сбил его с ног.
      Лаврентий бросал в гориллу стулья, вазы со столиков, винные и коньячные бутылки. С криком:  «Дайте! Дайте мне что-нибудь потяжелее!» – шнырял вокруг столиков. Наконец, возле бара он приметил бейсбольную биту, обхватив ее двумя руками, подбежал к Дрыбе и перед тем, как тот упал, успел три или четы раза стукнуть ему по затылку. Обхватив голову, Дрыба корчился на полу, заливая его кровью, а над ним, махая битой, порхал Лаврентий. Он бил еще долго, бил пока не выдохся, а когда устал поднимать биту, опустившись на колени, тяжело дыша и жалостно всхлипывая, он стал бить по обезьяньему лицу кулаком, а потом пытался придушить гориллу, вцепившись пальцами в горло, но ни сил, ни умения не хватало.
С потерей сил, пропал и интерес к жертве, Лаврентий отпустил его, но с колен не поднялся. Он заплакал тихо и печально, без надрыва, как оплакивают старое почти забытое горе.
      – Помоги встать, Мати, – всхлипывая, и вытирая с лица слезы, позвал Лаврентий.
Невзрачный Мати сделал знак громиле Панчу, и они вдвоем, бережно подняв босса за подмышки, усадили его за стол на прежнее место.
Лаврентий положил руку на ладонь доброго, страдальческим голосом произнес:
      – Никто не слушает меня. От рук отбились, озверели. А ты говоришь  – сострадание. Ты посмотри на них, что они творят? Полулюди. Творения доктора Моро.  Как бы я хотел, боже! Как бы я хотел, чтобы все стали таким как ты. Чуткими, светлыми. Тогда у всех у нас была бы надежда.
      А сейчас я смотрю и не вижу, точнее даже не воображаю выхода. Я испуган, я в неведении. Боже, боженька, что стало с нами? Что стало с людьми? Атрофировались люди!  Неужели никогда не изменимся?



в начало
http://proza.ru/2020/02/10/138
предыдущая страница
http://proza.ru/2020/02/14/66
Следующая страница
http://proza.ru/2020/02/16/614