Дьячка Опанасия арестовали махновцы. Дьячок был сутул, тощ и подслеповат, бороду имел клочковатую, рыжую, причем росла она неравномерно, пучками. Такими же клочковатыми были и брови, нависающие над красными, кроличьими, воспаленными глазами. Сидел он в погребе, пережидал красных, да вот пришли, позвали отпевать покойника, как тут откажешь? Вот и попался как кур в ощип.
Дал ему ординарец раза шомполом по спине, дьячок на колени и упал, не сдюжил, под хохот всей этой волосатой разномастной братии. Но хохот - пусть его, нагайка - пусть, главное - над верой глумиться бы не стали, креста на спине вырезать не затеяли. Отца Дормидонта красные шашками порубали, он до конца стерпел, ни разу не крикнул, это дьячок в своем погребе два раза обмочился и кулак себе до кости прокусил, чтобы не завизжать от ужаса. Истинно говорят - каждому по вере его. Хотел бы Опанасий в свой смертный час не опозориться, но тут уж как Бог даст.
Привели его в богатую хату, открыли погреб, да в тот погреб тычком в спину и сбросили. Пока лежал,в себя приходил, крысы по лицу бегали, хорошо еще - нос не отгрызли. Запах в погребе был застоявшийся такой, не то тряпьем несло, не то кислой капустой, а откуда - не понять. Встал дьячок на карачки, пополз куда-то. Может, между бочками сховаться решил, авось перепьются вояки, не найдут его. Наткнулся на мешок тряпья, стал переползать, а мешок как застонет, как дернется! Дьячок с него наземь и скатился.
- Кто здесь?- справившись с собой, дрожащим голосом спросил он.
В ответ мычание. Пьяный, что ли?
В кармане фляжка нашлась, грешен. Налил на тряпицу, нашарил в потемках разбитое лицо, протер его, влил глоток между склеившихся губ. Все. Больше тут ничем не поможешь.
- Ты кто?- хрипло спросили с того конца.- Что тут делаешь?
- Дьяк Опанасий. Вот, пригнали,- клацая зубами, ответил перепуганный дьячок, взял чужую руку, пожал. Все легче, когда душа человеческая рядом...
- Расстреляют тебя, со мной расстреляют, - сказал человек.
- За что?..
- Ну, я-то большевик, а ты, видно, мне для компании. Какой-такой Опанасий? Монах?
- Был я монахом, кончилось мое послушание. А ты меня откуда знаешь? Наш? Камышовский? Не признаю тебя никак.
- Нет, я с Саратова. Ты в лазарете у нас братом милосердия служил, я и запомнил.
- Верно,- улыбнувшись, кивнул дьячок.- Довелось встретиться...
Наверху особо, по медвежьи, взревели, затопали ногами. Дьячок опасливо пригнулся.
- Что, отче, страшно помирать?- усмехнулся комиссар.
- Страшно,- признался Опанасий.
- И мне страшно. Я еще молодой, девками не натешился, водки не выпил. Кому теперь моя водка достанется? Тебе-то это без надобности. Ты, небось, и девку ни одну не мял за всю жизнь?
Опанасию вспомнилась Даша, ее мокрый сарафан, через который просвечивали острые девичьи груди, полурасплетшуюся косу и венок из васильков, то и дело съезжавший в сторону.
- Нет,- признался он, вздыхая.
- Вот дурак,- беззлобно выругался раненый. - Девки, они такие... А бабу еще лучше. Чтоб мужняя жена была, понимаешь? Солдатка чтоб. Они это дело туго знают.
- Грех это,- испуганно ответил дьячок.
- Грех...Бога-то нет! Да, много я девок саратовских попортил, они у нас сочные такие, грудастые. Каждый год одна-две по младенцу вытравливали, эвона как! Твою тоже спортил.
- Дашу?- выдохнул дьячок, не веря своим ушам.
- Дашу, Дашу,- засмеялся красный, сам не веря в подобную человеческую доверчивость.- Ох, и сладкая она была, Даша-то, ох и сладкая!
Опанасий молчал.
- Так это от тебя она в подоле принесла?- чужим, не своим голосом спросил он наконец.- Из-за тебя ей ворота дегтем вымазали? Так это ты виновник того, что она утопилась?
- Ага,-хмыкнул не в меру расшутившийся собеседник. Опанасий сосредоточенно навалился на него всем телом, сдавил жилистымы руками бычью шею и принялся душить. Раненый хрипел и бился, но поделать ничего не мог. Через несколько минут все было кончено.
...Утром Опанасия вывели на расстрел одного. Без рясы, босого, в растегнутой на груди рубахе, с развевающимися на ветру жидкими волосами и слезящимися красными глазами. Он ступал твердо, смотрел прямо и ни о чем не жалел. Жизнь его была прожита не зря. Господь воздал ему за веру.