Девяностые. Зима. Обычная для наших краёв – без снега. Минус небольшой, но имеется в наличии. Где-то к часу ночи лёг спатки. Сквозь лёгкую дрёму слышу, скрипит мой ветхий на то время забор из штакетника. Сильно скрипит. С патетическим надрывом. Встаю, зырю в окно, не включая свет. Вижу огромный шаткий силуэт, пытающийся отделиться от штакетника какими-то бессистемными, но напористыми порывами корпуса. Однако тот всякий раз притягивает его как магнитом назад - к себе. При этом угрожая рухнуть оптом, от угла до самой калитки, а то и с ней, чего мелочиться. Столбы-то гнилые, держатся на честном слове и только из уважения ко мне и моему плачевному финансовому состоянию.
Не могу спокойно созерцать последние конвульсии забора, который как назло заменить нечем. Набрасываю домашне-хозяйственную зимнюю куртку, видавшую лучшие времена, но уже давно, впрыгиваю в опять же домашне-хозяйственные ботинки без шнурков, в которых выхожу курить в холодное время года, являюсь в таком виде пред затуманенные очи бугаистого бедолаги, желающего сдвинуть Землю и приспособившего для этих целей мою изгородь в качестве точки опоры. Знаете, вот если исключить из системы меня и фонарный столб неподалёку, то, считаю, ему это удавалось: Земля постоянно уходила из-под его ног то влево, то вправо, то взад, то вперёд. Или земля. Даже не скажу, как правильно будет применительно к тому случаю.
Смотрит на меня, наводит резкость, радуется. Живая душа, всё-таки. Жизнь налаживается, как ни крути. А сам в мастерке. Без куртки. Может замёрзнуть, если рухнет. И без головного убора, кстати. Впрочем, я тоже, так что это ещё ни о чём не говорит. Лицо явно совсем недавно соприкасалось с чем-то тяжёлым и тупым. То ли кулаком, то ли асфальтом.
- Земляк, нельзя ли как-то поосторожней? Забор жалко – у меня другого нет.
- Ммммммм… Извини… Доведи меня домой…
- Замечательно! А где твой дом?
- Мммммммммм…
- Где живёшь, спрашиваю?
- Ммммм… Нннннн… Уххх…
- Понятно. В Закопе? – Проулок, со стороны которого мужик истязал мой забор, вёл в посёлок под названием Закоп – с одной булыжной мостовой и несколькими примыкающими к ней не асфальтированными улицами с частной жилой застройкой.
- Да.
- Ну, пошли, куда ж тебя денешь... – Прихватил я его за руку, придав тем самым неустойчивость и себе ввиду солидной разницы в наших весовых категориях.
- Где моя куртка?
- Спроси у тех, с кем пил.
- А с кем я пил?
- Не со мной – точно.
- Ладно, хрен с ней. Идём.
Доволок его до булыжной мостовой.
- Куда дальше? Прямо, вниз, вверх?
- Вниз.
Плетёмся, запинаясь, шатаясь и матерясь. Доплелись до развалин бывшего роддома – миновали все примыкающие улицы. Опустились ниже роддома. Это метров триста, наверное. И до булыжной мостовой от того места, где он шатал мой забор, метров сто.
- Ну и?
- Куда ты меня привёл?
- Туда, куда ты сказал.
- Мммммм… Не, я не здесь живу.
- А где?
- Выше.
- Замечательно! Пошли. Здесь? – Стопорю нашу шеренгу напротив примыкания улицы Азовская.
- Выше.
Шагаем. Не в ногу, конечно.
- Здесь? – Останавливаюсь напротив Потийской.
- Выше.
Бл! Выше уже слева Берви, а справа – проулок, из которого мы начали путешествие и свернули вниз! Штурман, чтоб ему… И Берви ему не подошла:
- Мммммм… Не, выше.
Доплелись до Крымской.
- Ну?
- Выше.
Выше уже через полсотни метров Закоп заканчивается и будет улица Ткаченко (магистраль районного значения), а выше – Смолгора*.
- Куда выше, ё-моё?!
- Выше.
Доволок его до Ткаченко. Это метров двести вверх от проулка, из которого мы с ним вышатались. Несмотря на ночь, несколько легковушек бороздили её просторы. Правда, только вдоль. А мы зато – поперёк. По синусоиде. Пришлось одной рукой держать свалившееся на мою голову счастье, а второй делать движения, призванные донести до сведения водителей, что очень быстро дорогу перейти нам не удастся, пусть даже не просят. И не очень быстро – тоже. Короче, лучше тормозите и постойте чуток – вам же спокойнее будет.
Худо-бедно пересекли «магистраль».
- Куда?
- Выше.
- Ох, ты ж… Ну всё, достал. Через дорогу я тебя перевёл? Перевёл. Дальше – сам.
- Доведи меня домой. Ну пожалуйста. Я сам не найду.
- Ага, а я найду. Уже нашёл. Приключение себе на голову посреди ночи.
Дальше шли вдоль трамвайного пути, насквозь пронизав Смолгору и половину Нестеровки с единственной остановкой возле большого толстого клёна – мальчику пи-пи захотелось. Заодно во второй раз потребовал от меня вернуть ему куртку. Без задора молодецкого - так, на всякий случай. Я не вернул – он успокоился.
Наконец у него в голове, очевидно, что-то щёлкнуло и он предложил свернуть вправо, вглубь частной барачно-хибарной застройки конца XIX – начала XX веков. И - о, чудо! Не успели мы зайти в тупик, как он опытным движением руки открыл одну из калиток и предложил мне зайти в гости – отметить зарождение новой дружбы, которая познаётся, как известно, в беде.
Наверное, я чересчур громко благодарил за приглашение, которое, увы, никак не мог принять, поскольку не одет подобающе для светского раута, ибо на шум выскочила из дома разъяренная мелкая барышня, его, как я понял, жена. Мужик тут же усох в размерах, да и я на всякий случай ретировался, не дожидаясь от неё слов благодарности: уже доводилось бывать пуганым и веником, и шваброй за то, что доставлял домой их сокровища в целости, сохранности и различной степени опьянения. Жёны есть жёны: своих-то бить жалко, а тут левый какой-то. Да ещё трезвый! Обидно же…
*Закоп, Жилкоп (мой), Смолгора, Нестеровка – старые, времён застройки и вплоть до шестидесятых годов прошлого века названия рабочих посёлков. Сейчас они употребляются только старожилами.