И вот уже в который раз новый наставник отец Василий в храм вошел. Скромный, молчаливый, он как бы слился с храмом. Ему пять мальчиков и девочку, совсем малышку (последняя награда) нужно поднять, кормить, воспитывать, устроить. Все, как у всех.
А храм своим дыханием, своим божественным теплом все понимал, всех слышал. Он знал откуда, что, куда идет, придет ... уйдет навечно. Он знал и понимал всех тех, кто к нему входит. Всех, кто постиг (не в болтовне беспутной, а в чистоте наивной) мысль вечную - в спасении души себя соединить со всеми перед Богом.
Суть человека неведома никем. Мы к ней лишь прикоснуться можем, но не понять...
Храм понимал, любил и слышал всех входящих.
Вон, у окна уж целый месяц пытается молится прихожанка из другого храма. Сюда пришла недавно, все плакала. Что же случилось ... Что же заставило её оставить прежний храм ... Сюда приехать...
Стоит задумчиво. Ни с кем не говорит. Всегда одна. Переживает. Что-то натворила и вот стоит пред Богом. Пытается понять, как все так получилось.
Она - боец. Но борется она, как Дон Кихот ни с чем. И ищет правды там, где
правды нет одной на всех. Она понять, принять в себя не может то, что для других естественно и объяснимо. Женщина - боец сопротивляется через скандал. Иначе жить не научилась. Глупа немножко.
Совсем недавно в своем приходе, куда ходила много лет, услышала, как настоятель храма всех женщин бабами назвал. "И я для вас... я тоже баба?" - она спросила. Ответ был краткий. "Да, конечно". Она от возмущения, приличия забыв, ответила - "Если я баба, то вы - мужик". И понеслось... Наговорила столько... Дошла до слов о том, что унижение - первый признак собственной неполноценности. "Себя возвысить - унижая всех вокруг ... Это - она себя переборола, что бы не плакать и строгим голосом продолжила - Мы к Богу обращаемся на "ТЫ", а человека возвышаем "ВЫ" и этим человека губим. Как же вы, священник, баб бедных до человеческого звания не допускаете! Кто дал вам право так с нами обращаться! Я - человек! Как вы. Как все вокруг".
Ушла. Революционерка. Она несла в себе наследственный протест. В её роду, а там смешались свободные крестьяне, разночинцы, небогатые купцы и очень бедные дворяне,- со строгим уважением общались с женским полом.
Все это шло из очень давней истории. Однажды её пра-пра-бабка, когда муж вечером пришел домой усталый и её ударил в раздражении, и глупости наговорил, что ты мол дома целый день и ничего не успеваешь, она сказала ему кратко: "Узнаешь сам, как это дома целый день со всем хозяйством и детьми справляться!" ушла трудиться в монастырь. И там жила пока он не пришел и не признался, что был не прав и попросил вернуться.
Эта история переходила из поколения в поколение. Женщина в России, "коня остановив", всю жизнь семье отдаст и до последней капли будет молиться за неё, и мысль, что "бьет, а значит любит", мысль подленькая. Она для тех, кто бьет.
Конечно, прихожане ей высказали все. Она поссорилась со всеми. Так обозлилась на себя, на всех людей, так стала одинока, что не могла и не хотела рассказывать кому-то о себе и только небу открывала свои мысли. И в небе находила утешенье и поддержку. Она просила хоть немного боль собственных поступков заглушить. "Дел рук моих исправить"
Отец Василий сказал ей просто, что каждый думает, что прав лишь он, что трудно в другом понять его поступки, трудно понять все его мысли, всю его жизни, увидеть связь причин. "В себе-то мы её не видим, в другом - подавно. Так получается. У всех есть право на ошибку. Простите всех, кто вас обидел. Я знаю - это трудно... И перестаньте себя мучить".
В это время власть разрешила иностранцем приезжать и навещать могилы предков. И туристы полились рекой. И мало кто из них не приходил молиться в храм, который был когда-то кирхой.
В Калининградский храм этот поток лавиной хлынул в первые года. Он щедро привозил подарки. Автобусы, машины, мотоциклы, даже велосипедисты... буквально наводнили этот край. И в основном все из Германии лилось.
И сразу, как грибы после дождя, рождались туристические фирмы. А с ними переводчики, многие из которых самостоятельно учились языку.
Одна из них, Любаша возила из Германии туристов и обращалась к ним так: "Ну. что, голубчики мои, послушайте, что вам я расскажу". Такое обращение улыбки вызывало, щедрее раскрывало кошельки.
И... Любаша как-то неожиданно разбогатела. И дом построила. И дочь отправила учиться за границу. И ... немного испугалась. Деньги все шли и шли. Она все чаще в церковь приходила, все чаще к старцем уезжала в монастырь. Что ни говорите - простому и доверчивому сердцу из Советского Союза, не знавшему уж много поколений ни роскоши, ни сладкого безделья изгнанных дворян, так быстро стать богатым и не бояться это потерять, и с этими деньгами сладить - задача не простая.
Её тревоги оправдались.
Дочка за границей отдалялась все сильнее и сильнее, её сердечко отзывалось на страшные события в России (Беслан, Чечня, Норд-ост) пустыми фразами; а что вы ожидали? Это естественный итог событий. Любашу пугало и ранило такое равнодушие, такой цинизм. Но еще больше её ударила измена, а затем и пьянство мужа. Казалось бы... жить стало легче, есть запасы, есть в банке счет и акции и многое другое. Но! Одни заботы ушли за горизонт, а вместо них рождались новые проблемы, которые не знаешь как и решить.
И почему бы мужу не понять, как трудно ей далось все это! Сколько сил ушло! Ушли года, когда она была еще красива, интересна, и без денег прелестно беззаботна. На все её упреки был один ответ: "Ты так сама хотела" Но как же не хотеть, если удача сама летела ей навстречу! Теперь усталость, раздражение и неверие в родных её преследовало постоянно. "Меня имеют, как дойную корову" - эта мысль её опустошала.
Отец Василий говорил только одно "Молись". Она молилась. И молитва помогла. Не сразу. Прошли недели, месяцы. И сама молитва меняла что-то в ней самой. Она сама стала меняться. Исчезало озлобление. Слезы обид на всех ушли. Спокойней пролетали дни. И вспыльчивость и раздражение - все это таяло, теряя силу. И потихоньку налаживались отношения с мужем. Немного возвращалась искренность и шутки друг над другом. Правда. шутки эти частенько болью ударяли. Но! стало легче. Нет, не легко, а легче. Доверчивей.
И с дочкой все по-божески пошло. Она, взрослея, узнавала жизнь. Не ту, где боль чужая из книг и фильмов нас должна учить чему-то ... Дочка знакомилась сама с собою в жизни и удивлялась, и пугалась, и не справлялась. Пришло то время к ней, когда вопросы ответов не давали; и почему же так со мной, и как же жить, и жить зачем?
Любаша в это время была рядом. И потихоньку дочка находила в себе силы жизнь принимать с жестокой стороны. Да, проблемы есть и будут - это все знают. Но все исправится, и все решится. Любаша твердо внушала это дочке.
На службе Любаша сливалась в общей массе прихожан. Как все прощения просила и благодарила.
Вот так приходят люди в храм "Дел рук моих исправи" просят.
Храм слышал мысли всех входящих. Всех понимал и ждал. И ждал всегда прихода старика. Хоть стариком его не назовешь, еще не старый, но - подходит время влиться в бесконечность.
Он жил за городом и приезжал всегда на велосипеде и в храме у распятия стоял. Храм нежно называл его "философ".
Философ утром, касаясь чуть земли (так ему казалось) летел на велосипеде к храму. И счастлив был в эти минуты тихого рассвета, в спокойной и достойной тишине, которая купалась в восходящем солнце .
В эти мгновенья, остановившись, он сливался с лесом и растворялся в нем, блаженно тая... в этом блаженстве единения себя с листвой зеленой, с любимым небом (душа вся замирала, глядя на него), с птицами и облаками ему казалось, что вот-вот сольется он с другой неведомою жизнью! Вот-вот - все ближе, ближе он растворится в любви к тому, что создано до нас, для нас, для всех.
Храм это видел, знал. Но знал он и другое.
Философ не любил людей. "Мы людоеды. Сомнений нет. Мы только лица мерим друг перед другом, чтобы друг друга не убить. И это лицемерие, как первооснова всех взаимоотношений, как компромисс, умение договориться, умение уладить, уболтать. И в этом лицемерии нет тепла, нет понимания. Там лишь расчет. И я, как все. Такой же. Хоть знаю, что любое понимание, есть шаг к сближению общечеловеческого братства. Понимание и уважение другого "Я" и есть основа жизни. Но мы друг друга топчем. Мы такие".
Философ в храме не молился. Он размышлял. И мысль рождалась без усилий.
"Что мы видим в человеке? Себе слугу? Или слугу своих идей? Поиметь человека в нужных целях - вот основа наших отношений. Сам человек, как уникальное творение, он нам не нужен. Он не интересен, если дела не свяжут - к друг другу мы жестоки.
А в наше время, время государственного капитализма, человек для государства - лишний балласт. На кой он власти! Власть на богатствах недр своих спокойно и безбедно может жить. И без народа-населения. А с ним, народом! Такое беспокойство! Работать можно пригласить народ безропотный из стран других. Свои же...Пусть выживают.
И не понимают! Правители не понимают, что все "дела-приказы" и любой поступок любого человека, не только власти - он будет оценен. И Бог судья всем нам. И прошлое нам в спину смотрит. Оно - ушедшее, не исчезает. Оно - ушедшее, навечно. Оно - все видит. И иногда не может не смотреть с укором на беспутство совершенных дел. И, возможно, не может нам не мстить. Зачем, я вас хочу спросить, так пошло кануло столько надежд и сил ушедших поколений? Что бы "ВОТ ЭТО РОДИЛОСЬ"? Стыдно смотреть и слушать все то, что телевидение подносит! Мерзость! Пошлость. А впрочем, торжество мещанское, это естественное продолжение падения высоких дел и мыслей.
У нас страна идей. Высоких и не очень. Теперь мы не созидатели, теперь мы потребители. И это все деньгами закрепилось. Деньги - раствор надежный. В нем все утопнет.
Так умер коммунизм. Назвали это факт развалом экономики родной. Но! Чтобы развалить - как нужно постараться! Старались многие. Теперь их слуги оплевывают каждый шаг ушедшей жизни. Забыли мудрость вечную "Хуже нет, чем плевать вслед" И их припев "Вот если бы..."звучит бесстыдно глупо. Прям недоумки! Нет в жизни "Если бы" Оно - это "Если бы" рождается в пустой надежде, надежде без плода, короче - в болтовне пустой. А "родилось - случилось" только то, что не родиться не могло. Вот так. И отделение Прибалтики росло из поколения в поколение. И Грузии мечты прижаться к сильному заокеанскому колену - все это зрело на глазах у всех.
Ну что ж! Дозрело.
Но мир не стал другим. В грехе по-прежнему. И сила зла, накинув плащ борьбы за справедливость, еще и попрекнет! Вы, слабаки ...борьбы без крови не бывает!
Вот так. Кровь им подавай, чтоб пенсию повысить. Тут силы не хватает до вечера дожить...
И эта сила гадкая вражды и ненависти прокатилась много раз... жестокость - норма. Слова о милосердии пусты. И человеческое понимания себя, как силы праведной и цельной уходит в вечность, но после возродится вновь... куда мы денемся, ребята...
Мир стар. И человеческая мысль - она иль спит спокойно в рамках обстоятельств, или играется в чужом пространстве. А есть ли мысли новые? Конечно. Любая мысль всегда нова для вновь рожденных. Для них все ново.
А мы? Что с нами? Мы на каком пути? Идем к себе иль заблудились...
Конечно, верная дорога, любить, беречь свой круг любимой жизни. А если "круга" нет, и нет любимых?"
Вот так стоял и размышлял философ в храме. И хорошо ему стоять среди людей. И музыка звучащих голосов озвученных молитв была поддержкой мудрой. "Не надейся на князя, на сына человеческого" - слова этой молитвы вечный наказ из прошлого. Наказ людей, узнавших правду жизни.
А на престольный праздник рядом с ним упала люстра, но никто не пострадал; и служба продолжалась, и мирный дух все это охранял и, внезапно для самого себя философ зарыдал...Эти безмолвные рыдания безмолвным стоном вырывались, мысленно кричали Жизни-Богу: "Я не люблю! Я не живу в любви! И я не знаю - есть ли ты! И я не спрашиваю, почему все так! Я лишь хочу тебя услышать! Если ты есть - услышь меня! Прошу!"
Он стоял и губы повторяли - услышь, услышь ... И дети, мимо проходя, смотрели с ласковым недоумением на старика. Не вытирая слез, с закрытыми глазами, он умолял. Один ребенок, внезапно для себя, чуть прикоснулся к его руке. Зачем он это сделал? Ребенок сам не знал. Философ от прикосновения глаза открыл. Их взгляды встретились.
"Жизнь уходящая со всей своею сутью" и "Чистота невинного незнания" на миг соединились.
Служба закончилась. Старик - философ мысленно по-прежнему просил: "Услышь... Услышь..." И эта просьба в душе его перерождалась в крик-протест, в крик возмущения, в гнев безумца... "Если ты есть!... Кому мы доверяем свои души! Ты должен мне помочь! Я не прошу, я требу!!! Ты слышишь!!!"
И он упал. Как люстра. И скорая, приехав, увезла его в больницу.
Масленица. 2020.