Гибель дивизии 52

Василий Чечель
                РОМАН-ХРОНИКА

                Автор Анатолий Гордиенко

  Анатолий Алексеевич Гордиенко(1932-2010), советский, российский журналист, писатель, кинодокументалист. Заслуженный работник культуры Республики Карелия (1997), заслуженный работник культуры Российской Федерации (2007).

Продолжение 51
Продолжение 50 http://www.proza.ru/2020/02/13/1412

                ПИСЬМА ЖЕНЕ В ОЖИДАНИИ СМЕРТИ

      «Третье письмо жене.
  Светлана! Я разбавляю, растворяю свои тусклые краски на чёрной палитре моей нынешней жизни горем и слезами. Милый друг мой! Лучик Света! Я умираю. Возможно, кто-то когда-то расскажет тебе о нашей гибели, а не расскажут – ещё лучше. Кого винить? Высшее командование, погоду, неопытность нашего командира дивизии? Часто слышу вокруг: мы ошельмованные и забытые. Время рассудит, так это или не так. Мы здесь ничего не знаем, ничего не ведаем. Хочу сказать тебе: я один из многих наших ребят, кто встретит смерть с покорностью. Странно при моём строптивом характере, не так ли? Но мы так натерпелись тут, изголодались и намёрзлись, мы так привыкли к смерти, мы так сжились с нею! Поверь, это не позёрство: умирать, оказывается, не очень-то страшно. Умирая, я прошу простить меня за всё, что тебе было не любо в нашей с тобой жизни. Умирая, хочу сказать, что я теперь стал другим, и жить уже как встарь, я не смогу.

  Помнишь мою сельскую бабушку Агафью, мать отца моего? Она белила под Пасху потолок своей хатки негашеной известью, пролила этот страшный раствор на глаза, а у неё были бельма. Она кричала, звала на помощь, но все были в колхозе, никто не пришёл, еле доползла до бадьи с водой, промыла огонь в глазах. Отлежавшись с закрытыми глазами часа два, она вышла во двор и упала в траву, рыдая от счастья. Она стала видеть, как в юные свои годы, а родня и соседи всплеснули руками: у Агафьи оказались красивые, чистые, девичьи глаза.
Вот что-то подобное случилось и со мной. Я прозрел! Но я плачу не от счастья, я плачу от горя. Надеюсь, ты меня понимаешь. Я не могу писать обо всём. Прощай и прости. Вовочку, мою кровиночку, моего Владимира Николаевича Климова, воспитай порядочным человеком. Когда вырастет, скажешь: отец стремился быть честным и полезным людям. Но это у него получалось не всегда.

  Ты помнишь, как я поджидал тебя у старинных ворот твоего мединститута со стороны Петропавловской улицы. Ты выбегала, ещё не сняв белого халатика, и летела ко мне, словно ласточка. Я раскрывал руки, ты падала на мою грудь, и мне было слышно, как стучит твоё юное пламенное сердце. Сразу же, без передышки мы бежали по мосту через Карповку в Ботанический сад целоваться. Задыхаясь от бега, каждый раз ты говорила:
– Остановимся, Колечкин. Наши души, витающие в облаках, не поспевают за нами. Подождём их. Пусть они будут рядом, пусть они слышат, как я люблю тебя.
А сейчас где моя душа? Есть ли она? Не умерла ли от горя? Прощай. Тяжело писать. Слёзы застят глаза...
И ещё – я так любил смотреть, как ты спишь... После нашей первой ночи ты металась во сне, как месяц на волне...».

   Продолжение в следующей публикации.