Сегодня вряд ли найдётся человек, ни разу не слышавший имён великих персов, подаривших миру полную скрытого смысла лирическую мудрость: Хафиза, Руми, Джами, Хакани и многих других, оставивших свои шедевры в наследие всему человечеству.
Персидская поэзия своими корнями уходит далеко в древность — в первое тысячелетие до н. э., когда арийские кочевники, переправившись через Кавказский хребет, населили иранское плато. И не будь серии конфликтов с Грецией (в 499 гг.), Зороастрийская Персия, может быть, так и оставалась доминирующим государством древнего мира. Но, в 637 г. н. э. её исторический путь взял курс на Ислам. С тех пор по законам шариатского государства все книги стали писаться на арабском языке. И только поэзия продолжала сохранять волшебный персидский язык, несмотря на то, что многие поэты нашли себя и на божественном арабском.
Такой двуязычной звездой Востока, одним из творцов золотого фонда классической литературы Ирана стал «усладительный певец» одновременно и духовных, и просто человеческих радостей и печалей — Муслихиддин Абу Мухаммед Абдаллах ибн Мушрифаддин Саади Ширази:
Не прибавишь ни слова ты в книге печали моей,
Суть одна в ней: твоя красота и моё пониманье.
(«Не нужна нерадивому древняя книга познанья…».
Перевод В. В. Державина)
Шейх Саади — поэт, писатель и мыслитель. Родился после 1203 г. в Ширазе — центральном городе области Фарс на юге Ирана. И там же в 1292 г. оставил этот мир. Псевдоним «Саади», что означает «Саадов», произошёл от имени атабека Саада ибн Зенги. Последний был попечителем будущего поэта после того, как умер его отец Муслихиддин, преданно служивший правителю. Именно Саад ибн Зенги помог выходцу из небогатой, но духовной семьи продолжить образование, начатое в Ширазе: устроил Саади в высшую духовную академию «Низамийя» в Багдаде, основанную Низам-аль-Мулхом Туси, другом О. Хайяма и министром Двора Шаха.
Своё духовное развитие он продолжал как адепт суфийского ордена Накшбандийя. Его верными друзьями и наставниками были известные шейхи — Шахбуддин Сухраварди и Наджмуддин Кубра. Потому не удивительно, что большую часть жизни он провёл в скитаниях, во многом, конечно же, ещё и вызванных причиной нашествия монголов на Персию в 1226 гг. Он бродил как нищий проповедник (дервиш) по всем странам Ближнего и Среднего Востока: от Сирии до Аравии, от Туркестана, Индии — до Магриба (современного Марокко). Одним словом, жизнь его была полна невероятных приключений: в Индии, чтобы сохранить свою жизнь, пришлось притворно принимать веру огнепоклонников, а потом бежать от них; зарабатывать на жизнь проповедями в Дамаске и Баальбеке; уединившись в пустыне под Иерусалимом, вдруг оказаться пленником крестоносцев, носить кандалы и в г.Триполи рыть окопы для их крепости; затем быть выкупленным из рабства неким аллепским купцом и после насильственной женитьбы бежать в Северную Африку и так далее.
Много странствовал я
В дальних краях земли,
Я коротал дни с людьми всех народов
И срывал по колоску с каждой нивы.
…Ибо лучше ходить босиком, чем в обуви узкой,
Лучше терпеть все невзгоды пути, чем сидеть дома.
(Из «Бустана». Перевод И. А. Бунина)
На свою родину, в Шираз, Саади посчастливилось вернуться лишь в пожилом возрасте — в 1256 г. К этому времени он стал человеком огромного жизненного опыта, известным религиозным деятелем и свободно мыслящем философом. На этот раз принял покровительство сына покойного Саада, Абу Бакра, но отказался войти в круг придворных поэтов, предпочитая личную свободу и независимость:
Ты лучше горячую известь мешай обнажённой рукой,
Но, руки, скрестив пред эмиром, ему услужая, не стой.
(Перевод А. Старостина)
Он начал новую полуотшельническую жизнь духовного наставника на окраине любимого города. И там же был похоронен. Но мавзолей над его могилой соорудили лишь в 1952 г.
Свою известность Саади получил ещё своими «приятными стихами» — как он называл одну из частей сборника «Куллият» (1230—1240-е гг.). Излюбленным жанром поэта стали газели, которые он писал и на персидском, и на арабском языках. Лучшей из них считается «Караван» — отличающаяся наибольшею лиричностью и музыкальностью. В ней Саади изливает боль от разлуки с любимой:
О караванщик, сдержи верблюдов! Покой мой сладкий, мой сон уходит.
Вот это сердце за той, что скрутит любое сердце, в полон уходит.
Уходит злая, кого люблю я, мне оставляя одно пыланье.
И полыхаю я, словно пламень, и к тучам в дымах мой стон уходит.
Я о строптивой всё помнить буду, покуда буду владеть я речью.
Хоть слово — вестник её неверный, едва придёт он и вон уходит.
Приди — и снова тебе, прекрасной, тебе, всевластной, служить я стану.
Ведь крик мой страстный в просторы неба, себе не зная препон, уходит.
О том, как души бросают смертных, об этом люди толкуют разно.
Я ж видел душу свою воочию: она — о, горький урон! — уходит.
Не должен стоном стонать Саади — но всё ж неверной кричу я: “Злая!”
Найду ль терпенье! Ведь из рассудка благоразумья канон уходит!
(Перевод Т. Стрешневой)
Часто в своих лирических произведениях Саади, как, собственно, и другие персидские мастера слова, использовал суфийскую символику, чтобы завуалировать те состояния, которые испытывает мистик на своём пути. В данном случае, это концепт «возлюбленная» — за которым спрятан образ Единого.
В другой газели Саади более открыто говорит на эту тему:
Ты овладела сердцем до конца —
Ты для меня отныне мой Ислам!
Я для тебя отныне, как дервиш:
За гнев молитвой я тебе воздам.
(«Не спите, — рок сказал моим глазам…».
Перевод А. Старостина)
Но признание и слава пришли к Саади после появления на свет двух его самых великих произведений: поэмы «Бустан» («Плодовый сад» или «Книга Саади» — авторское название — «Саадинаме», 1257) и сборника притчей в стихах и прозе «Гулистан» («Сад роз»,1258). Оба сочинения посвящались местному правителю — Абу Бакру ибн Саади (1226—1260).
И если в «Бустане» Саади приводит рассказы и притчи, философски рассуждая на тему идеального правителя:
…Иди пекись о нищих, бедняках,
Заботься о народе, мудрый шах!
… В Ад, а не в Рай пойдет правитель тот,
Что подданных терзает и гнетёт.
(Перевод В. Дежавина)
…Разумный властитель всегда терпелив,
И гнева умеет сдержать он прилив.
...Людей обеспеченных ставь к должностям,
Ведь нищий не ведает стараха царям.
(Перевод К. Чайкина)
то в «Гулистане» воспевается чистота высоко нравственного человека и красота его духовных чувств («Красота человека состоит не в одеянии, а в духе») — своего рода свод моральных установлений:
… О ты, кто исполнен знанья, о ты, чья сильна рука,—
Грешишь, когда угнетаешь бессильного бедняка.
…Ты попусту не надейся, на благо не уповай,
Коль злое посеял семя — благого не жди ростка.
…Был в школу царевич отправлен для выучки встарь.
В оправе серебряной доску вручил ему царь.
И золотом с краю отец начертал для юнца:
«Угрозы учителя лучше, чем нежность отца».
(Перевод А. Старостина)
В отличие от Хафиза — другого известного персидского поэта, также выходца из Шираза — аппелировавшего в своём творчестве к чувству и являющего своей поэзией высший образец философско-лирических сочинений, Саади тяготел к здравому смыслу, рассудку. Он стал вершиной философско-дидактического направления персидской поэзии. Ему удалось соединить суфийский аскетизм с обыкновенной житейской мудростью, сделав свои произведения «учебником» высоко нравственной, духовно чистой жизни:
Для чего тебе, о друг мой, полный розами поднос?
Лучше б, друг, из «Гулистана» лепесточек ты унёс.
Поэзия Саади многогранна по своему воспитательному значению. Она оказала огромное влияние на мировую литературу. Показала огромное воздействие на развитие духовного мира человека. В частности, подчёркивая важность самосовершенствования, важность самостоятельной работы над собой, Саади говорит: «Если вы сами не будете порицать себя, то не сможете принять порицаний от других». А по поводу эгоистичности учеников, стремящихся к саморазвитию и не желающих считаться с потребностями окружающих, он приводит слова некоего Мудреца: «Человек, занятый лишь собой, не может быть ни братом, ни родственником».
Постепенно слава Саади вышла за пределы Персии (Ирана), и к XVII в. достигла Европы. И несмотря на то, что европейские путешественники, начиная с XVI века, имели возможность видеть ритуалы дервишей (в основном, ордена Мевлевиййя и Рифаиййа), тем не менее, основную информацию о духовном мире Востока они всё же получали из переводов персидской классической поэзии. Так, благодаря Адаму Олеарию, который перевёл «Гулистан» на немецкий язык в 1651 г., Саади стал одним из первых поэтов, известных в Европе. Особенно творчеством Саади был глубоко увлечён Гете. Русские поэты и писатели также не могли обойти вниманием творчество столь великого творца поэтической мудрости — появились не только переводы шедевров Саади, но и многочисленные подражания его манере письма. Под воздействием поэзии персидских классиков на тему Востока писали почти все русские поэты, начиная с Державина, А. С. Пушкина, А. А. Фета — до писателей нашего времени.
Одним из самых страстных поклонников творчества великого поэта был последний русский классик — И. А. Бунин, много путешествовавший по странам Востока, не расставаясь с Тезкиратом Саади. Русский поэт не только цитировал афоризмы персидского мастера слова в своих произведениях, дарственных надписях на книгах и в альбомах друзей, но и сам переводил его в стихотворной форме (пользуясь, вероятно, подстрочником, так как персидским, как известно, он не владел):
Богач обеднел до того, что ходил босиком,
И плакал от злобы, как вдруг повстречался с безногим.
Ах, если б вы знали, как плакал от радости он».
(Фрагмент из восьмой главы «Бустана» —
«О благодарности за благополучие»)
Будь щедрым, как пальма. А если не можешь, то будь
Стволом кипариса, прямым и простым — благородным.
(Фрагмент из восьмой главы «Гулистана» —
«О правилах общения»)
Красноречивые стихи Саади и сегодня не остаются без внимания: мудрость персидского шейха продолжает жить в сердцах всё новых и новых поколений людей, обладая мистической воспитательной силой.
Ирина Таирова (=Ирина Таварацян)