Дрожат исколотые руки,
и с равнодушием пружин
жуют беззубые старухи
мою невыжатую жизнь,
и плоть кукожится от страха
на негрунтованном холсте,
а кровь, оправленная в сахар,
никак не хочет загустеть.
Но в глубине незримых скважин
томится счастье мудреца,
который вдруг рискнет отважно
испить тернового винца.