Один жил весело и непринужденно, прыгая по жизни в ритме стаккато, другой, будучи его антиподом, передвигался медленно и важно в ритме легато, а третий вечно плыл умирающим лебедем под музыку Сен-Санса, составляя конкуренцию в конце пути тем двоим, когда должен будет заиграть похоронный марш Шопена, означающий, что передвижение закончилось навсегда, настала конечная точка пути, пусть и не одновременно, но вместе пройденного этими человеческими антиподами.
Ну, а пока, всё так и играл свадебный марш Мендельсона, но только для того, скачущего по жизни в ритме стаккато, и для того, передвигающегося медленно и важно в ритме легато, возможно под полонез Огинского, но только не для их общего антипода, вечно плывущего по дороге жизни под музыку Сен-Санса, словно бороздящего глубинные воды огромного океана, но не чувствующего их прикосновения. Этот заранее уже слышал только звуки рояля, из которого грустно и с тяжким вздохом выжимали похоронную мелодию, наполненную тоской и печалью, те звуки, что сопровождали всю его жизнь умирающего лебедя.
Он умирал уже тогда, когда рождался в муках, корчась во время прохождения по узким родовым каналом своей матери, потом, когда делал первый вдох воздуха, чистого и кристального, как его начинающаяся жизнь с чистого белого листа, из которой он сделал вечный не заканчивающийся траур, если только заканчивающийся на том этапе, когда зазвучат аккорды знаменитого марша, написанного Шопеном.
А пока всё же Мендельсон и не для него, а для его антиподов, потом всё то же, но в ритме вальса Майкапара или австрийского венского, Штрауса, и снова полонез Огинского, или умеренное легато “Лунной сонаты” Бетховена, перемежающееся со стаккато, называемое музыкальным штрихом в исполнении Йосефа Иоахима — только одной кистью, или Анри Вьетаном — кистью и предплечьем, а может, Генриком Венявским — только плечом, но всё равно, в этом жизненном ритме, не унывая и смеясь он продвигался вперёд, туда, куда плыл почти одновременно с ним, но заторможенно тот вечно умирающий лебедь Сен -Санса, даже не знающий, что такое настоящая жизнь, в отличие от своих антиподов и того, из полонеза Огинского, который медленно и плавно, связывая свои шаги по жизни один с другим, не разрывая связи прошлого и настоящего, уверенно вальсировал в будущее вместе со своей подругой жизни, такой же романтической душой, какой был он сам. Потом уже снова с ритме легато они важно шествовали по жизни дальше, не отрываясь, как их товарищ со стаккато, друг от друга, храня прежние чувства друг в друге, будто бы только-только открыв их тогда, когда зазвучал свадебный аккорд или раньше, и они пошли по жизни, уже навсегда скрепленные полонезом Огинского, или “Лунной сонатой” Бетховена, которую больше всего на свете, любил тот, кто всегда важно двигался под её медленные и плавные звуки.
А весёлый и неунывающий Стаккато, тоже в противовес Умирающему лебедю, слыша отрывистые звуки, извлекаемые смычком из скрипки теми упомянутыми скрипачами в особой манере исполнения стаккато, в этом же жизненном ритме передвигался вперед, не задерживаясь на плохом, не концентрируясь на негативе и неудачах, легко отрываясь от земли, с тем, чтобы продолжить путь дальше, не держа в душе то, что оставил в прошлом, хорошего или плохого, его там уже не было, он бежал вперёд по жизненным тропам, прямым и кривым, вверх и вниз, всегда стремясь вперёд, стараясь успеть пожить как можно больше и как можно дольше, чтобы увидеть и узнать, как можно больше нового, ему всё было интересно и потому он никогда не останавливался на достигнутом. Он знал, что проживёт не больше того Умирающего лебедя, может на год больше или меньше, а может на десять или двадцать, ему это было не важно, ведь марш Шопена будет играть для всех одинаково грустно, что не означало, что и жить они будут, эти антиподы так же одинаково грустно или одинаково весело. Два первых продолжат свою жизнь каждый по - своему, один в ритме стаккато, встречаясь и легко расставаясь с людьми, и идя дальше, а второй под полонез Огинского со своей любимой. Они будут жить по-разному, но они не будут находиться в постоянном ожидании, когда она, их жизнь, наконец, под музыкальный штрих легато перейдет в похоронный марш Шопена, и на этом не только их, но и жизнь вечно умирающего лебедя, умирающего ещё с самого своего рождения, закончится, а он так и не узнает, а что же это такое, эта жизнь, не его жизнь, когда может звучать и вальс Майкапара, и исполняться адажио, и быть еще много- много чего интересного и разнообразного, а не только Сен-Санс и его умирающий лебедь в белой пачке на балетной сцене оперного театра, за которым всегда была настоящая жизнь его антиподов, наполненная разными звуками музыки и разными музыкальными штрихами, означающим разную манеру исполнения в этой игре под названием — жизнь.
11/02/2020 г.
Марина Леванте