Оно двигалось. Что бы это ни было, оно приближалось. Это ощущалось не только по усиливающейся, обволакивающей и забивающей гортань вони, вою, рёву и метанию животных, потрескиванию и скрипению леса, сквозь который продиралась большая масса. Это ощущалось зудящей кожей, вставшими дыбом волосами, почти непереносим ощущением угрозы. Катуан услышал жалобные вскрики, оглянулся и увидел, как женщины, сами посеревшие от ужаса, держат за руки нескольких явно поддавшихся панике подростков. Кое-кто просто замер в напряжённой позе. Рыцарь понял, что люди, закалённые Пустошью, пытаются собраться с волей и противостоять опасному импульсу, пытаются сохранить здравый смысл и способность действовать. Что бы ни приближалось, главное сохранить ясность мысли, отвлечься от всего, что могло спровоцировать панику и определить источник и степень опасности. Он увидел барона, раздающего команды и подзатыльники; увидел его охрану, встряхивающую за шиворот самых заторможенных; к рыжему подтаскивали особо невменяемых; мужчины вооружались и помогали женщинам собирать нехитрое барахло; скотину, выпущенную из засеки, не надо было уговаривать бежать и рядом с ней, направляя, бежали самые молодые. Эта деловитая суета быстро возымела действие. Даже собаки и впавшие в истерику дети успокоились и включились в работу. Катуан поймал себя на том, что тоже что-то разбирает, складывает, связывает, седлает, когда вдруг раздался такой вопль, что у рыцаря оборвалось сердце, а Кобо встал на свечу, вырвав подпругу из рук хозяина. И не успел тот подхватить падающее седло, как раздался новый вопль, потом ещё один, а потом все вокруг с криком посыпались на землю, обхватив головы руками. Катуан стоял, ни черта не понимая. Только что хорошо организованные и владеющие собой несмотря на давление люди теперь корчились на земле, вскрикивали и бормотали, заливаясь слезами. На ногах остался только он сам, да собаки, которые растерянно бегали вокруг, поскуливали и лизали плачущие лица. Он посмотрел на лошадь. Кобо, повидавший на своём боевом веку, косил глазом на окружавший его беспредел, дрожал всем телом, но стоял. Вздыбившая шерсть Найда смотрела внимательно. Катуан подал ей повод. Она села и взяла. Он потрепал животное по голове и в два скачка очутился возле лежащего неподалёку Микля, которого с силой тряхнул за плечо.
- Что происходит?
Микль, скорчившись в позе зародыша, продолжал стонать и заливаться слезами, сжимая голову. Тогда Катуан пнул его сапогом под рёбра, схватил в горсть волосы, запрокинул лицо, врезал несколько сочных пощёчин и зашипел в ухо:
- Грёбаный прекит, скажи сейчас же, что происходит?
- Он зовёт, ему больно, я должен был его спасти…
- Кого спасти? Кто зовёт?
- Слушай, слушай. Она тоже зовёт…- и парень разразился захлёбывающейся бранью.
Катуан прислушался. Треск становился всё громче. От вони тошнило и кружилась голова. Люди вокруг стенали и рыдали в голос. Даже барон стоял на коленях зажмурившись, и по его щекам змеились дорожки слёз. Но Катуан различил ещё кое-что. Ровный гул, непрерывный, несмолкающий и непонятный. Это вдруг напомнило ему один из столичных праздников в ту пору, когда его ещё только недавно представили ко двору. Детство он безвылазно провёл в провинции, и огромный, набитый людьми город поразил его. Пышность королевской резиденции и самого двора не произвели особого впечатления: у его почтенного батюшки тоже было небедно, и гости собирались не абы кто. Но бесконечные каменные лабиринты, запруженные хорошо одетым и высокомерным плебсом, смутили мальчика. А когда на День рождения Его Величества перед началом торжеств и народных гуляний огромную дворцовую площадь затопила как море пёстрая и волнующаяся в предвкушении толпа, присутствовавший с отцом на балконе для высшей знати Катуан услышал вот такой же низкий, пробирающий до костей гул. Он начал догадываться. И снова с силой встряхнул Микля:
- Кто с тобой говорит, кто тебя зовёт?
- Папа… - простонал несчастный.
Катуан выругался. Пакость, которую прикармливали людьми на этом хуторе, как-то сохранила голоса, а, возможно, и сущности всех тех, кого она поглотила. И теперь, оставшись голодной, она звала новые жертвы голосами их родных. А власть крови в Пустоши была велика.
- С этим им не справиться, – прозвучало над его ухом. И без того напуганный, Катуан едва не подавился собственным сердцем. Рыжий мальчишка стоял рядом с ножом в руке и таращился на Микля огромными глазами, в которых тоже полыхал страх.
- Но ты на ногах, - не то спросил, не то констатировал рыцарь.
- У меня нет родни там, - мальчишка указал в сторону гула и треска. – Как ты успел заметить, мы оба не местные.
- Как быстро это приближается?
- Не знаю. Я даже не знаю, что это.
- А если узнаешь?
- Пойму, есть ли у меня средства с этим справиться.
- Нам придётся что-то придумать. Всех их в таком состоянии нам не утащить. Хорошо хоть молодые со скотиной ушли…
- Не ушли. Скотина разбежалась по лесу. А молодые лежат по ту сторону холма. И тоже невменяемые. Я оттуда.
- Барон, вроде, крепче прочих. Сможешь достучаться хотя бы до него?
- Не знаю. Надо сначала взглянуть, с чем мы имеем дело.
- Навскидку: оно мёртвое и в нём пребывают все те, кого для него убили.
Мальчик кивнул. Страх в его глазах отступил, сменившись сосредоточенным размышлением.
- Ты маг? – Ревниво спросил он Катуана.
- Нет. Но я смотрю, вижу и делаю выводы. Я, например, смотрел, как тебе подводили детей и видел, что после этого они слушали старших, а не свой страх. Мой конь не убежал. Я отвезу тебя, и мы посмотрим, что это. Но не факт, что пока мы будем там разглядывать, здесь не случится какой-нибудь новой беды. Попробуй привести в ум хотя бы барона.
Катуан видел, что его слова немного успокоили рыжего: тот даже приосанился. По сути, рыцарь даже не пытался придумать что-либо путнее и нёс околесицу, надеясь, что это будет звучать похоже на план. У него на руках было нечто страшное и наверняка злокозненное, прикормленное поколениями человеческих жертв, толпа невменяемых людей, на которую это нечто имело виды, и напуганный ребёнок с высоким статусом, неизвестными возможностями и непредсказуемым и наверняка сволочным характером. Как обладатель единственной лошади и собаки, которые в этом бардаке сохранили самообладание, и человек, у которого не было связи с наступающей тварью, он вполне мог дать отсюда дёру, стукнув сопляка предварительно по башке, будь он хоть трижды маг и восемь раз колдун. Не сказать, что его потом мучали бы хоть какие-то угрызения: накануне вся эта свора использовала его в качестве не то приманки, не то орудия, а гадёныш готов был отстаивать свою власть даже сейчас, когда все они сидели по уши в дерьме. Но он решил, что оставит это на случай, если всё пойдёт совсем плохо. До обжитых земель далеко, новости в Пустоши расходятся не хуже, чем на рыночной площади, а скушав всех, бяка могла подумать и о нём, если предположить, что она умеет думать, и что его догадка относительно её природы верна.
Колдун тем временем уже стоял возле барона и отчаянно махал Катуану. Гул непонятных им голосов, вопли и плач людей, которые эти голоса понимали, не давали услышать ничего больше. Катуан взял у собаки повод и огладил и её, и лошадь. Бережёного Единый бережёт. Так втроём и подошли.
- Помоги разжать зубы, - попросил мальчишка.
- Что нужно?
- Влить это. – Мальчик показал миску, в которой он что-то размешивал грязным пальцем.
- Приготовься, - ухмыльнулся рыцарь. Он снова передал повод собаке. Достал из мешочка на поясе щипчики, которые всегда носил с собой в походе для мелкого ремонта сбруи, взял безучастного вельможу за его пышно украшенный хвост, одновременно запрокинув и крепко зафиксировав голову, и щипцами сильно сдавил высокой особе хрящ носовой перегородки. Владетельный арв судорожно вздохнул, распахнул глаза и вполне осмысленно разразился бранью. Рыжий плеснул зелье в распахнутую пасть. Барон захлебнулся, скривился и закашлялся, вращая глазами.
- Добро пожаловать, - съязвил рыцарь.
Мелкий в это время быстро заговорил в ухо своему повелителю. Катуан языка не знал, но надеялся, что мальчишка излагает барону их план, а не строит козни. А пока длились переговоры, завязал себе нос и рот обрывком прихваченной из ближайшего шатра дерюжки. Ткань воняла овцой, но это было благословением по сравнению с окружавшим их ароматом. Наконец, Владыка вздохнул и попытался подняться. Катуану и мальчишке пришлось помочь. С момента, когда Катуан стоял с бароном лицом к лицу, прошло не более часа, а этот человек словно одряхлел лет на двадцать: серое лицо, ввалившиеся щёки, трясущиеся члены. Но глаза смотрели твёрдо.
- Я слышу их, моих детей… Но я могу стоять, – прохрипел он. – Я займусь здесь.
Мальчик вручил ему миску и полотняный мешочек и посмотрел на рыцаря. Катуан снова взял у Найды повод, сел верхом, барон подсадил мальчишку, который тотчас вцепился в пояс всаднику. Катуан свистнул собаке и направил лошадь по вчерашней тропе. Животные вели себя образцово, что уже было хорошо. Кобо не привыкать было ни к запаху падали, ни к человеческим воплям. Собаки же в принципе не против мертвечины. А если их и тяготило какое-то неочевидное, как в случае людей, воздействие, то видя хозяйскую уверенность, они доверились вожаку. Кроме того, сам факт действия успокаивал. В принципе, не важно, что конкретно ты делаешь. Возможно, именно они, направляясь навстречу источнику ужаса и вони, подвергались наибольшей опасности. Но они не валялись на земле в слезах и соплях. Да, на них тоже действовали, но они действовали в ответ, и в этом был и источник спокойствия, и источник надежды. Аккуратно направляя тяжёлого жеребца в обход осклизлых от вчерашнего дождя тропок, Катуан размышлял о том, что в этом должно быть и заключается смысл длинных и пышных молебнов в столичных Храмах Единого или запутанных ритуалов с жертвоприношениями, которые ещё иногда в большой тайне отправляются в глухой провинции, в годы, когда население поражает внезапный мор, дурное небесное знамение или стихийное бедствие с последующим голодом. И какая разница, что книжники объявляют причиной всему грехи паствы и козни тайных язычников, а язычники нерадение о древних богах. Это всё перетягивание одеяла. Настоящая суть происходящего состоит в том, что люди должны что-то делать, чтобы не чувствовать себя просто жертвой. Чтобы влиять, а не являть собой пассивный объект влияния для непостижимых или просто неизвестных сил. Получилось – не получилось, это уже другой вопрос. Но мы попытались.
Когда Кобо миновал по краю непролазный молодняк, окружавший основание холма, на котором стоял лагерь, за распадком открылась та самая хвойная роща, где хуторяне собирали живицу. Ливень спас её от пожара. Ровные стволы с короткими белыми полосками надрезов торжественно устремлялись в затянутое низкими тучами небо. Сожжённого хутора не было видно: он стоял где-то на вершине за густой колоннадой сосен. Но оттуда вниз по размытой ливнем иглистой подстилке, по обнажённым потоками завалам валежника, подминая под себя редкие деревца подлеска и раскидистые ежевичные кусты, медленно растекалась, пестрея странными пятнами и вспухая неясными образованиями, спускалась гудящая, шелестящая и шепчущая маслянистая масса. Ярко-оранжевая по кромке, она постепенно переходила в грязно-жёлтый, затем в синюшно-фиолетовый и чёрный, в целом напоминая разрастающийся синяк. Прикинув на глазок, Катуан решил, что толщина этого безобразия без учёта всяких тянущихся вверх и ползущих по стволам выростов, где-то с подбрюшье Кобо.
- Как густое тесто. И что это, интересно, там всё время шевелится? Как будто кто-то пытается оттуда выбраться.
- Это трупы, - прохрипел сзади рыжий. – Или их части.
- Чего?
Катуан опешил. Но слово сказанное помогло осознать то, что видели, но отказывались узнавать глаза. Эта ползучая масса рябила разрозненными конечностями, внутренностями, частями тел и лицами на разных стадиях разложения, словно увязшими в общей массе и пытающими выбраться наружу. Движение этой массы перемешивало все эти части, погружало одни, выталкивало другие, но все они были активны ещё и собственной активностью: конечности размахивали, рты открывались, глаза, если они сохранились, вращались в орбитах. Катуан радовался, что хмурый день и расстояние не позволяет ему видеть деталей. Рыжий снова заговорил.
- Ты был прав. Они все там. И все живы… если можно так сказать.
- Ох ты ж бремучий скузетаб, охмерубентная перспектива. Оно может нас догнать?
- Нет.
- Почему это ты так уверен?
- Я, кажется, знаю, что это. Посмотри, как оно движется, взгляни на эту яркую кромку. Ты говоришь, что смотришь и видишь. Если ты переворачивал в сырых местах камни и прелую листву, ты должен узнать это.
- Не все рождаются в Пустоши.
- Разве я сказал, что я здесь родился?
- Туше. Но ты прав. Эта пакость похожа на ползучую слизь. Маленькая оранжевая сопля, которая встречается во влажных низинах. Если холодно, она яркий твёрдый нарост на веточке или коре. В жару она отогревается и начинает расползаться. Если её разрезать, части могут снова воссоединиться в целое или начать жить каждая самостоятельно. Как её здесь называют?
- Ползунец.
- Ползунец так ползунец. – Катуан решил не озвучивать исключительную похабень, которую изрёк отцовский конюх, к которому он обратился в детстве с таким же вопросом. – Помню, если на него сядет мошка, ползунец затянет её и не оставит даже крылышек. Но этот конкретный Ползунец воняет, испускает флюиды паники и заговаривает всех, чью родню он в себя вобрал. Неизвестно, что он ещё может. Я бы не стал подходить ближе.
- Если я смогу поднять людей, мы просто уйдём.
- А если не сможешь? На сколько хватит твоего зелья? И на скольких? Это раз. В Пустоши и так весело, а теперь ко всему прочему, что ты знаешь куда лучше меня, потому что ты тут живёшь, а я в гостях, прибавится ещё и вот это. Поправь меня, если ошибаюсь, но думаю, в твоём личном бестиарии данный конкретный Ползунец — это что-то новенькое? И сдаётся мне, выполз он не на прогулку по свежему воздуху, а потому, что остался голодным. Это два. Верно?
Мальчишка промолчал. Катуан развернул Кобо, и по своим следам они вернулись к лагерю. Дела были плачевны. С десяток человек стояли на ногах, покачиваясь, плача и по-прежнему сжимая головы. Барон и один из охранников пытались поднять ещё кого-то. Второй охранник лежал рядом, закатив глаза и даже не стонал. Остальные были не лучше.
- Видишь? – Спросил рыцарь, направляя коня к безуспешно, но энергично действующей администрации. – Если повезёт, мы спасём только тех, что стоят. Остальных оно сожрёт.
- Значит, так тому и быть.
- И что со своим главным колдуном сделает после этого барон?
Катуан спешился и ссадил рыжего. Тот пожал плечами.
- Это Пустошь. Умирало и больше. Спасу кого смогу.
- Никого не спасёшь, - вдруг раздался ясный и такой молодой голос с узнаваемым оттенком сарказма. Из-за соседнего навеса вдруг вышла та самая старуха с льдистыми глазами, что накормила Катуана, толкая перед собой в спину опухшего от слёз, растерянного, но с виду вполне дееспособного Микля. - Нечистое Дитя, ты помнишь, что происходит с ползунцом, когда он наедается?
Рыжий оскалился и бросился к старухе с ножом, но Катуан оказался быстрее.
- Тихо, тихо. Мать дело говорит, потом выясните, кто кому нахамил, - успокоительно заговорил он, заламывая мальцу руку. Отнимать ножи у незрелых арвов постепенно становилось его хобби. – Насколько помню, обычный ползунец, когда вырастает, распадается на несколько поменьше. А они, в свою очередь, тоже растут, поедая на пути всё, что смогут догнать. Скорость у них небольшая, но они довольно липкие. Иначе им мошку не поймать.
- Правильно. Но только мошка сама летит к ползунцу, потому что он её притягивает. Так же как этот, - кивнула в ответ старуха, показав на людей вокруг. – Посмотрите.
Мужчины оглянулись. Теперь, когда женщина озвучила очевидное, стало ясно, что дела совсем плохи. Стоящие на ногах не просто топтались на месте, а медленно, как сомнамбулы, запинаясь и теряя равновесие, двигались. Некоторые из лежащих вяло пытались подняться на четвереньки, иные ползли. Все в направлении, откуда вернулся всадник. К зовущему их голосами утерянных родных и близких Ползунцу. Барон уже оставил свои попытки поднять лежащих и нетвёрдо стоял рядом. Микль подставил ему плечо. Мордоворот в кожаном ошейнике упал на колени рядом с господином, обхватил голову и уткнулся лицом в колени.
- Твоё зелье подняло немногих, но не смогло вернуть им разум. Они идут на зов. Я тоже слышу зов, но я знаю ему цену.
- Господин мой, - рыжий низко поклонился в ответ. – Зов не властен надо мной. Это сила самой Пустоши, люди не могут противиться ей. Только я и те, кому я дал защиту, спасутся. Верьте мне.
Барон посмотрел на него, потом на рыцаря. Катуан ответил на взгляд. Он не знал раскладов, поэтому не соглашался, но и не возражал. Просто смотрел в тёмные, слезящиеся глаза властного человека, которому нужен был совет.
- Продолжай, женщина. – Вдруг сказал барон. – Я слышал, что ты говорила. Я не знал, что ты можешь так говорить. Но ты говоришь дело. Продолжай.
Старуха кивнула.
- Когда Ползунец сожрёт всех здесь, он разделится. И новые Ползунцы двинутся вглубь Пустоши, зовя новых жертв. Тех, чьи родные попали внутрь самого первого. А за ними на зов полетят родные родных.
- Вот, - щёлкнул пальцами Катуан, - вот, что не давало мне покоя! Вот почему нужно было как можно больше новых людей и особенно чужаков. Чем больше разных людей он в себе несёт, тем больше народу может откликнуться на его зов: у каждого человека свой круг родных. Иногда очень большой. В самом-то хуторе все друг другу были родня, если бы он всех сразу переел, другой добычи ему потом не найти. Поэтому нужны разные люди. Разной крови. А для этого кому-то всё время приходилось уходить из хутора, чтобы найти себе пару на стороне. А разделка жертв обеспечивала каждому молодому Ползунцу после разделения старого возможность звать как можно больше народу. Верно?
Катуан дёрнул за пояс Микля. Тот стоял ни жив, ни мёртв. Катуан дёрнул сильнее и влепил вдогонку пощёчину. Микль кивнул.
- Ты знал про Ползунца?
- Нет. – Твёрдо ответил парень. – Знал, что надо чужих приводить. Это мне крепко наказали. Что надо разделять, чтобы частей было много. Это я подслушал. Больше ничего не знал. И не хотел.
- Понятно. Значит, эту пакость надо как-то кончать. Желательно быстро.
Катуан огляделся. Сражённые зовом мучительно медленно, но неотвратимо двигались к гудящей и трещащей в лесу плотоядной бодяге. Кобо переминался с ноги на ногу, прядал ушами, нервно встряхивал большой головой, то и дело деликатно толкая хозяина мордой в поясницу. Собаки привычно расселись полукругом вокруг Найды и всем своим видом жаждали доказать преданность вожаку. Измученный зовом и разбитый отчаянием Владыка арвов, странная старуха и дрожащий, но решительный Микль молча смотрели на рыцаря. Рыжий колдун исчез.
- И почему я не удивляюсь? – пожал плечами мятежный отпрыск одного из древнейших родов Старой аристократии.