- Давайте считать обеденный стол условно грязным! - Произнёс глава семьи, и это прозвучало не как просьба или предложение, а как самый настоящий, стопроцентный приказ.
Теперь на стол нельзя класть хлеб и другую еду, ложки, ножи и вилки. Нельзя касаться его руками, когда ешь, иначе - словесный расстрел на месте, швыряние на пол еды, посуды и приборов, белые от гнева глаза отца и мужа.
Жена и дочь тоскливо понурились. Они уже устали от бесчисленного множества правил, но отец семейства не перестаёт изобретать новые.
"Давайте не будем вытирать стол и раковину одной губкой".
"Давайте никогда не будем ставить посуду в раковину. Там микробы".
"Давайте не будем подметать одним и тем же веником в доме и на веранде".
"Давайте заведём для всех отдельные полотенца".
"Давайте обжигать хлеб на огне, прежде чем его резать".
"Давайте обжигать на огне нож, прежде чем резать им что-либо".
"Давайте обдавать кипятком чистую посуду, прежде чем класть в неё еду".
Конца гигиеническим требованиям и нововведениям не предвиделось. Это не считая постоянного мытья рук, кипячения столовых приборов и кухонных инструментов, если они упали на пол, обдавания кипятком овощей и фруктов, протирания спиртом или водкой всего остального, что нельзя обдать кипятком... Рае иногда казалось, что она сходит с ума.
Она росла общительной девочкой и часто бывала в гостях у подруг и просто знакомых. Нередко она делала это, несмотря на запреты отца.
- Не ходи к чужим людям. Ты там на такое нарвёшься! Сейчас насильников полно, - разглагольствовал родитель, - и людоедов, - присовокуплял он многозначительно.
Действие происходило в благополучные восьмидесятые, и Рае трудно было представить кого-то из родителей подруг людоедами. О каком таком насилии говорит отец, девочка вообще понимала весьма смутно. Знала только, что это какой-то вред, который существо мужского пола может причинить женщине или девушке.
Посещая подруг, Рая видела, что их семьи живут и ведут хозяйство нормально, без закидонов. Так же точно живут её дедушка и бабушка, многочисленные дядюшки с тётушками. Никто не обжигает на огне хлеб и не кипятит ножей после того, как почистит картошку. Никому не приходит в голову заводить отдельные полотенца для рук каждому члену семьи. Никто не гладит каждую вещь с двух сторон в целях дезинфекции.
"Они ненормальные, - нередко думала Рая о своих родителях перед тем, как уснуть. - У них всё не как у людей. Что всем хорошо, для них плохо".
Она не замечала, что повторяет мысленно слова бабушки и тёти, маминой сестры. Её терзало ощущение собственной ненормальности и неполноценности. Раю нещадно дразнили в детском саду и школе. Другим детям не нравилось в ней, кажется, всё, начиная с имени и заканчивая жестами, словами, одеждой.
Рая сама ненавидела своё имя. Она для всех в школе была "Рая-упала-с-сарая", а со словами "Раиса" и "Раиска" рифмуется любая ерунда и гадость, начиная от "ириски" и заканчивая "крысой" и кое-чем похуже. Со временем она возненавидела мальчишек за то, что они постоянно дерутся и дразнятся, пользуясь своей силой, а заодно невзлюбила и собственный пол. Девчонки - слабые, подлые воображалы. Она такая же. Не зря папа не хотел девочку. Он ждал сына и придумал для него имя, а родилась она, слабая, глупая, некрасивая, ни на что не способная. На что она должна быть способна, Раиса понимала слабо, так как слишком часто менялись требования. Однако даже такое жалкое существо заслуживает собственного имени. Даже кошкам и собакам дают имена, а ей...
Отец настолько был расстроен рождением дочки, что записал её именем жены. Ему было всё равно, ибо свет сделался немил. Он не собирался заводить больше одного ребёнка, потому что двух и больше детей заводят только дикари. Родители одноклассников Раи почти все дикари, кроме пары-тройки разведёнок и вдов. Из-за этого у неё нет брата или сестры, зато в их семье есть две Раи.
Ещё у них много книг. Столько нет ни у кого. Родители бравируют собственной учёностью, хотя оба пошли получать высшее образование после тридцати.
Рая ужасно не любит просыпаться. Каждое утро в доме скандал. Сегодняшний день не исключение. Новый английский замок, который отец недавно поставил, и теперь носится с ним, как курица с яйцом, покрылся за ночь морозным инеем. Ничего удивительного, входная дверь находится на неотапливаемой веранде. Однако отца факт обледенения замка поверг в шок, и он орёт, как ограбленный ростовщик.
- До-о-очь! - Вопит он. Он не называет Раису по имени, и это бесит ещё сильнее, чем чужое, бэушное имя. - Тебе задание, - объявляет он едва продравшей глаза девочке. - Нам с матерью надо уходить на работу, а ты должна сейчас взять фен, включить его и прогреть замок. Ни в коем случае не вытирай влагу, когда она появится. Вода должна быть только высушена.
- Розетка слишком далеко, - устало возражает Раиса.
Сейчас идут весенние каникулы. Ей бы поспать подольше, как все нормальные школьники, но...
- Можно взять удлинитель, - вклинивается мать.
- Нет, нельзя! - Возражает отец раздражённо, и глаза его белеют от гнева. - Удлинитель неисправен.
- А как тогда?
- Я это продумал. Пусть возьмёт трубку от пылесоса, приставит её к фену и так прогреет.
Отец часто говорит о Раисе в третьем лице, когда она присутствует при разговоре. Словно она иностранка или слабоумная.
Девочка представила себе эту картину: как она греет феном через пылесосную трубку чёртов замок, и расхохоталась истерически. Мало того, что это похоже на поведение сумасшедшего, так ещё и греть придётся до полного высыхания полдня, не меньше. Фен очень слабый. Она ни разу не смогла высушить им волосы, а тут солидный слой инея - до полной сухости!
- Что ты ржёшь? - Спрашивает отец строго.
- Я не буду этого делать, - отвечает Раиса. - Это невозможно. Немыслимо. Так только психи делают.
Она ждёт, что за этими её словами последует крик-скандал. Руку на неё отец почти никогда не поднимает. Так, может изредка пенделя отвесить, чтобы под ногами не путалась. Однако родители молчат. Раиса уходит в комнату.
Ей тринадцать лет. Она хорошо учится и занимается в музыкальной школе. Она прочла гору книг. Она не будет больше подчиняться сумасшедшим правилам.