Если человечеству будет суждено исчезнуть с лица Земли, то это наверняка случится промозглой осенью, непременно в октябре. Лучше месяца для катастрофы и быть не может, да простят меня любители бродить в сумерках под дождём, по грязным лужам. Не навязываю, но любить такое можно только из окна дома, в котором тепло. Сидишь в обнимку с бокалом крепкого, ароматного… допустим водки, смотришь вниз на мокрые зонтики и начинаешь любить. Любить эти грязные рогатые троллейбусы, неулыбчивые трамваи, голые деревья в серых сапогах. Любишь дворников, собирающих осенние листья в мёртвые кучи, своих дальних родственников, которых ты никогда не видел, и даже соседа из тридцать шестой вместе с его перфоратором. С высоты очень удобно любить мир, хотя бы и такой несовершенный. Тонкое стекло создаёт иллюзию неуязвимости, а домашний уют не даёт окончательно скатиться в хандру. Именно в такие дни ко мне приходят воспоминания из далёкого прошлого...
Когда долго стоишь у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу, невольно начинаешь следить за происходящим. С третьего этажа, да ещё в такую погоду невозможно рассмотреть мимику, но мне показалось, что девушка плакала. Она подошла к ближайшей скамье у дома напротив, присела, наклонилась и закрыла лицо руками. Зонта у неё не было. Редкие прохожие не обращали на одинокую фигуру никакого внимания. Я закурил и открыл окно, в комнату заползла сырость. Мне до сих пор непонятно зачем я окликнул её, это произошло совершенно неожиданно для меня самого. Она обернулась и посмотрела в мою сторону, как будто ждала этого оклика. Её взгляда мне не было видно, но каким-то шестым чувством я понял, что смотрит она именно на меня. Ничего глупее в этот момент мне в голову не пришло, и я протянул ей руки. Она отвернулась. Досадуя на себя за идиотскую выходку начал закрывать окно и вдруг заметил, как она поднялась, запрокинула голову и, глядя в мою сторону, быстрым шагом направилась через дорогу.
Всё произошло так скоро, что увидеть самого главного мне не удалось. Я отвлёкся на какие-то секунды, а когда повернулся, девушка уже лежала на обочине дороги в неестественной позе, чуть поодаль стоял большой серебристый внедорожник. Не помню, как выбегал из подъезда, забыв обо всём на свете, как нелепо пытался догнать отъезжающую машину, кадры мелькали, но в памяти оставалась только девушка лежащая лицом вниз. Немного позднее, маячки скорой, появившиеся вдруг и ниоткуда, потом трясся в машине, держа за руку совершенно незнакомого человека, как она очнулась и попыталась встать, но тут же потеряла сознание. Всё это я прокручивал в голове гораздо позже, пытаясь восстановить подробности.
Окончательно приходить в себя я начал в коридоре больницы, где меня, как свидетеля уже добрых полчаса опрашивал немолодой грузный майор.
- То есть вы вообще не знакомы?
- Да нет же, повторяю, просто в окно заметил.
- Ты же говорил, что не видел, как дело было.
- Деталей не видел, - я начал терять терпение, - видел, что шла, отвлёкся на секунду, смотрю - уже лежит и автомобиль рядом.
- Так может это не тот автомобиль её сбил, ты же не можешь утверждать точно?
- Точно не могу, - растерялся я.
- А чего вниз побежал, зачем с ней в больницу ехал? Просто в скорую позвонил бы и всё.
- Не пойму к чему вы клоните, но разговор этот мне не нравится. И если вопросов по существу больше нет – всего доброго, мне пора.
- Да ты не кипятись, парень, остынь, я же тебе добра желаю. Дядька немного подумал, как бы размышляя продолжать или нет.
- Просто я эту машину знаю, - сказал он и назвал фамилию известного в городе криминального авторитета, - а эта, - он кивнул в сторону отделения, - одна из его, скажем, хороших знакомых, понял? Они сами разберутся, мы тут лишние. Так что мой тебе совет, иди домой и забудь всё, как страшный сон. С этими словами майор поднялся и по коридору направился к выходу.
Упрямство – достоинство ослов, говорил мой папа, намекая на мой характер. Впрочем, тут мы с ним были очень похожи. Всё ещё находясь под впечатлением от разговора, я нашёл знакомого доктора, который разузнал о состоянии девушки, имя и фамилию. Звали её Ириной. Поскольку мама моя когда-то работала в этой больнице, мне не составило труда найти пострадавшую, но с ней занимались врачи, поэтому пришлось ждать, больше часа болтая с дежурными медсёстрами.
- Как ты сюда попал, - спросила моя новая знакомая, когда я вошёл к ней в маленькую, двухместную палату. Койка напротив была свободна.
- Привет. Помнишь меня? Я Егор, - и присел на краешек заправленной кровати.
- Век не забуду, - сказала Ирина, - девятое окно справа, третий этаж.
Мы проговорили почти до полуночи. Ей было девятнадцать, училась в институте культуры, жила в общежитии. Поругалась с парнем, расстались со скандалом, шла домой, нервы не выдержали, присела поплакать на первую попавшуюся скамейку, а тут я с протянутыми руками.
- Парень твой случайно не тот, что на большой машине?
- Не твоё дело, - фыркнула и отвернулась.
- Знаешь, поздно уже, завтра зайду, - я быстро встал, наклонился и ткнулся губами куда-то в её горячую щёку. Она вспыхнула.
- Можешь не утруждаться, - ответила, но уже мягче и со слезинкой.
Чтоб не испортить, попятился к двери. В коридоре полумрак и никого, уже выйдя на улицу, вспомнил, что ни ключей, ни верхней одежды у меня не было. Родители должны были вернуться только завтра к вечеру, и мне ничего другого не оставалось, как напроситься переночевать к друзьям из соседнего подъезда. Два брата погодки, Костя и Юрка приютили меня, даже накормили жареной картошкой под популярный тогда портвейн - «Три топора». Весь вечер мы обсуждали моё приключение.
Разбудил меня голос Костика, младшего из братьев.
- Вставай, вставай, полюбуйся. Это не твой вчерашний знакомый там обосновался, - он показал жестом за окно.
- Вроде он, - сказал я, натягивая джинсы и рассматривая сквозь тюль автомобиль серебристого цвета.
- Уже минут двадцать стоит. Я мать на работу провожал, видел, как он подъехал.
- У кого там и что стоит, - пробасил проснувшийся Юрка.
- Да походу меня пасут, - севшим голосом сказал я.
- Что делать будем, - спросил Костя глядя на брата.
- Ничего, - ответил тот. Они же его не хоронить приехали. Побазарят и разойдутся. Тебе лучше самому к ним подойти, - обратился ко мне Юрка. И не ссы, будь смелее, я эту публику знаю, слабость покажешь – зачуханят. Если будут по беспределу наезжать - мы рядом.
Я умылся, позаимствовал у парней куртку и, собравшись с духом, шагнул за порог. Машина стояла почти напротив моего подъезда, и едва я начал приближаться, как пассажирская дверь открылась и оттуда легко выпорхнул щупленький человек небольшого роста.
- Минутку, уважаемый. Ты Егор, - спросил он, рассматривая меня и перебирая чётки. Мне стало тревожно. Татуировки определённой тематики на его руках говорили о причастности мужчины к миру криминала.
- Давай присядем, - предложил он.
- Да ты не бойся, Егор. Закурим, - и протянул пачку.
- А чего мне боятся, я ничего плохого не делаю, наоборот людям помогаю. Кто-то их сбивает и уезжает, а кому-то это сильно не нравится, - пытался говорить я, как можно уверенней.
- Да ты молодец, конечно, - он затянулся дорогой сигаретой, - почти герой и наверняка сразу понял, зачем мы здесь. Поэтому давай без предисловий, - ничего не видел, ничего не знаешь. С ней не встречаешься, учишься себе дальше в своём универе. Тебе же последний год остался? И учишься ты хорошо, как мне сказали. Родители твои, люди вполне достойные, папа на хорошем счету в институте, мама замечательный эндокринолог, ведь ты не хочешь им неприятностей?
- Да… То есть нет, не хочу, - я немного приуныл от такой осведомлённости. Речь этого субъекта не была характерной для его круга и никак не вязалась с его внешностью. Это пугало и настораживало ещё больше.
- Это моя девушка и она виновата, за языком не следит. Знаешь, что меня в ней привлекло - покорности нет. А если я чего-то хочу, то я этого добиваюсь, - начал было собеседник, но водитель стоящего рядом автомобиля, опуская стекло, коротко крикнул, – Сом! И уже тише добавил, - пора ехать, время.
Сидящий рядом человек вдруг из более менее дружелюбного, превратился в злобного хорька.
- Слышу! И с ненавистью глядя мне в глаза, добавил, - ещё раз там появишься – урою. Встал и направился к машине. Я тоже поднялся, щелчком забросил бычок в урну и зашагал обратно в гостеприимную квартиру.
В квадрате небольшого двора из трёх домов и одного общежития, взрыв был просто потрясающий. И сразу же резкая боль в пояснице и в затылке. Ноги почему-то подкосились, я сел прямо на тротуар, в голове стоял нестерпимый звон. То, что осталось от внедорожника, горело, коптя чёрным дымом. Попытка сжать раскалывающуюся голову руками, облегчения не принесла, зато я почувствовал нечто липкое и увидел кровь. Из подъездов стали выбегать люди, вскоре, где-то рядом взвыла сирена, запахло горелым мясом и меня вырвало.
Ранняя и необычайно дождливая весна следующего года, с её ночными заморозками была похожа на осень. И если бы не набухшие почки на деревьях, то для человека, который всю зиму пролежал в больнице, отличить одно время года от другого было бы сложно. В меня прилетело три осколка, один в голову и два в спину. Почти семь месяцев понадобилось для того, чтобы я наконец-то шёл домой на своих ногах, без всякой помощи. Прежде чем подняться в квартиру, я долго осматривал то место, где всё произошло, но ничего не заметил, а главное, - ничего не почувствовал. Единственное, что врезалось память, это девушка Ирина, к которой я обещал прийти, но так и не дошёл. Травмы у неё оказались лёгкими, пару ушибов, вывих с растяжением связок и сотрясение. По моей просьбе, друзья навестили Иру, рассказали о случившемся. После выписки, она часто приходила ко мне в больницу, мы подолгу разговаривали ни о чём и обо всём сразу. Запах её волос и мягкие губы сводили с ума. Я потерял голову и однажды признался, что выйдя из этих стен, сделаю ей предложение, на что Ирина рассмеялась и сказала, чтоб я был осторожен в своих желаниях, вдруг сбудутся. Потом вдруг эта записка – «Извини, нам нужно расстаться. Не ищи меня, уезжаю домой». Без объяснений. Я не находил себе места, она снилась мне почти каждую ночь. Всё лето я искал её, но безрезультатно.
Осень, уже долгое время не балует наш город теплом. Шёл такой же холодный дождь, как будто бы он не кончался с прошлого года. Сырой воздух вперемешку с табачным дымом так же наполнял комнату. Я узнал бы её из тысячи, и первым моим желанием было рвануть вниз, чтобы прижать к себе и больше никогда не отпускать эту одинокую фигурку, сидящую на том самом месте, что и год назад, день в день. Но я не мог двинуться с места, боясь спугнуть это прекрасное видение, этот мираж. Наконец она посмотрела в мою сторону, поднялась и помахала мне. Я распахнул окно и протянул ей руки.