- Это её кожа, её тело, её дыхание. Ну, почему? Ну, зачем ты здесь? -
Ворон мудр, он стар, он знает, что это не вопросы, это просто крик отчаяния. Но ответил:
- Должен ты наконец-то понять, что память о прошлом дана тебе для того, чтобы ты рассказал о том, что любовь бессмертна, а если смертна, то это не любовь. Это так, пустота, аппликация, подделка, попытка.
- Я - рассказать? Кому? Как? Друзьям? У меня их немного. Взять в руки посох и пойти по городам и весям? Не хотят люди ни читать, ни слушать, ни думать, их разум занял интернет.
- Не надо сгущать краски. И совсем не надо прятаться от меня. Это ведь и есть твоя мечта - рассказать, а ты только начал пробивать к ней дорогу. И мог бросить?
- Нет.
- Значит, я тебе помог, - он взмахнул крыльями.
- Но было бы лучше, если бы она была рядом, мне было бы легче, - крикнул я ему вслед.
- Может, тебе еще и волшебную палочку? Надо руки изодрать в кровь, мыслями перекипеть, сердце из груди вырвать. Конечно, это счастье, когда любимый человек рядом. Но большего, чем тебе, редко кому дается - Жанна не рядом, она в тебе.
Антон Павлович вместе с гаремом переходят речку вброд, холодная вода почти до колен, женщины идут, подобрав юбки. Назойливая, прилипчивая, неприличная мыслишка:
- Они после покраски или еще нет?
- И долго вы так будете вместе бродить? - спрашиваю я.
- Все произнесенные слова должны где-то жить. Вот пошутил когда-то, теперь гуляю. Не знал, что каждое слово потом придется пройти.
Бью киркой по породе, она осыпается вниз, оседает горкой. Собираю ее лопатой, несу к выходу, выбрасываю. Мне бы тачку, ходить с лопатой уже далековато. Вот тачка, гружу в нее и вывожу. Можно было бы сделать лаз поуже, чтоб только проползти, но не хочу ползти, хочу идти в полный рост, и чтоб вдвоем можно было пройти. Мимо проходят шумные люди с плакатами, знаменами, им хорошо, они кричат «Ура». За ними летят самолеты, из них падают бомбы, земля, брошенная взрывами вверх, падает мне на голову, серое от пыли лицо. Ревут ракетами "Грады", захлебываются в ненависти пулеметы. Разорванные снарядами дети, отрезанные головы на песке пустыни. А я продолжаю пробивать свой тоннель. Его стены сплошь усеяны прилипшими улитками, из их домиков выглядывают головы людей, поворачиваются из стороны в сторону и снова прячутся в свой панцирь. А в этих панцирях нет окон, в них нет дверей, только вход и он же выход. Зато внутри есть все - стол, еда и телевизор. Они думают, что это дом, они не знают, что это тюрьма. Но им там хорошо, и они думают, что это дом. И все вместе думаем, что живем, и не спрашиваем: «Зачем?» А я продолжаю пробивать свой тоннель и слышу, как в этой скале многие люди пробивают свои тоннели. Все-таки пробивают.
Навстречу идет Бунин.
- Как ты жил свою жизнь, после того, как убил Лику?