Глава 7. Действие с выбором. Смотрины
Во сне он разглядывал миниатюру. Цветное лаковое изображение было столь искусно, что можно было рассмотреть не только калитку сада и белую стену дома, но даже обстановку в комнате. Всё освещение на картинке несло рыжеватый оттенок заката, и от этого становилось тревожно, древний инстинкт подсказывал: скоро ночь, пора возвращаться домой.
И как уютно, когда есть куда вернуться…
Но если нет, и ночь встречает твои шаги гулким эхом пустых холодных улиц? Если нет двери, которую ты можешь открыть? И некуда постучаться?
Тениш пытался и никак не мог добиться того, чтобы изображение стало объёмным, а знал во сне, что это можно сделать, и тогда он сможет очутиться там, в саду возле дома, пройти забытой тропинкой к крыльцу...
Но не выходило.
Он пробовал ещё и ещё, но плоский квадратик оставался плоским, и более того — мертвел от усилий и от этого горло перехватывала жестокая тоска. Она стремительно усиливалась, и он впивался в милую фотографию отчаянным взглядом, будто только она могла спасти его от гибели. Но всё напрасно, спасение ускользало, живые краски серели, выцветали, контуры расплывались… бессмысленная лаковая картонка…
А потом пришла гибель. Смерть подцепила его кончиком ножа под ребро и отправила в мучительное долгое падение, где самым страшным была даже не боль, а вот это предчувствие тупика, конца, ничего.
Перед тем как кануть в бездну, он всё же успел обрадоваться: в этой жизни мать и сестра оставались живы.
Он проснулся одержимый всё той же тоской, хотя, как всегда, детали сна, ещё минуту назад столь ясные и связные, уже забывались, кануло в беспамятство странное название лаковой миниатюры, забылась и серебряная рукоять ножа Смерти, и последним ушло из памяти небо над белой стеной, обещавшее волшебно-золотой закат.
Здесь и сейчас пора было вставать.
За ночь комната окончательно выстыла — вчера, вернувшись к себе, он не стал разводить огонь в жаровне, а ночью ударил морозец. Вода в кувшине, стоявшем на подоконнике, не покрылась ледком, но охладилась изрядно. Пришлось звать слугу с кипятком, бриться, умываться, осматривать платье на предмет вчерашней грязи… И тут в комнату винтом ввернулся какой-то безликий человечек, цепко глянул в лицо Тенишу, протянул конверт и тут же бумажку:
— Под роспись.
По всем повадкам — человечек Вехлина.
Тениш расписался и не удержался от едкого замечания:
— По лестнице-то вы прошли неслышно, а в дверь нужно было стучать.
На что безликий ответил ровно и чуть слышно:
— Стучал-с. Плескаться изволили.
И отбыл.
«Ну вот, — подумал Тениш, — то, что человек плещется и может быть обнажён — ему всё равно, у него предписание. Однако же он меня в лицо знает, а я его не припомню. Работает недурно вехлинская контора…» Ещё мелькнула мыслишка, что не зря ли поддел неприметного чинушу, такие (он знал) и без серебряных рукоятей отправляют в бездны — разными способами...
Но пустое!.. На каждый чих не наздравствуешься.
Письмо было в ненадписанном конверте и в лапидарном безликом стиле приглашало не позднее полудня прибыть в гостиницу «Золотая кубышка».
«Где же это у нас такая? Уж не та ли, что у часовни Влериана Фанатика? Ах, нет, то «Кошель золота». А «Кубышка» где же?» — задумался Тениш.
Наконец перед мысленным взором мелькнула потрёпанная вывеска с жёлтым цветком, с перекрещенными кривыми ложками — гостиница была не так далеко, в сети запутанных переулков у Пинакотеки Шеро. Тениш улыбнулся сам себе: журналистская память не подвела. Профессионал должен знать все столичные гостиницы, не позволять извозчикам водить себя за нос. Годы беготни по Ниму не прошли даром: с Берескута на Балочью его не повезёшь через Обводную — дворами два шага.
Забавно, что Вехлин, обычно такой скрытный, хочет встретиться в столь людном месте, в гостинице — да днём! С чего бы?
Хозяйский завтрак — остывшая яичница и ломоть хлеба не смогли испортить ему настроения.
Дорога, кроме моциона и свежего воздух, таила и другое удовольствие. Под крылом гранитного урода Шеро притулилась кондитерская, а там всегда горячий, обжигающий кофе с меркой ликёра или коньяку, незаменимого в ясный осенний день. Тогда и холодок станет лишь легко пощипывать щёки, а не пробираться ледяными пальцами под одежду. Всего лишь конец октября, а уже подмораживает!
В синем, пронзительно-синем высоком небе быстро летели белые острые облачка, иногда набегая на солнце, и тогда делалось отчётливо холоднее, на западе таяла над городскими крышами бледно-розовая Белонка — сейчас только призрак той яркой малиновой хризантемы, беспощадно сиявшей в минувшей черноте.
Когда Тениш добрался до «Кубышки», до полудня было ещё далеко.
В пустом общем зале Вехлина не было, чего и следовало ожидать.
Прождав до первого удара полуденного колокола, Тениш обратился к хозяину, хмуро озиравшему пустой зал:
— Я хочу видеть моего представительного друга.
Фраза могла быть любой, ключевым словом был эпитет «представительный», который вызвал у Тениша внутреннюю усмешку: он совершенно не вязался с невзрачной внешностью Вехлина. Ох уж эти затаённые мечты мелкого чиновника!
Хозяин коротко кивнул на лестницу и буркнул: «Нумер 22».
Окна двадцать второго номера выходили на площадь, совсем небольшую, но проезжую и весьма оживлённую.
А ведь этот фасад в три этажа я видел, но не знал, что это гостиничный, — подумал Тениш, глянув вниз, на толпу лотошников, разносчиков угля, молочниц, вездесущих детей с красными носами, вот проехала карета квадратный остров в этом маленьком море голов, шляп и чепцов...
Где же Вехлин?
Комната была нелепой. Меблировка — с бору по сосенке: у входа — новомодный, выкрашенный голубой краской комод с гирляндами и расписными яблоками на дверцах, вещица будуарная, у окна — стол, рядом топорной работы табурэ, способное выдержать и диковинную гигантскую свинью багамота из зоосада, и тут же стоящее вполне приличное кресло чёрного дерева с резной спинкой и подлокотниками, явно знававшее лучшие времена.
Венцом разномастной мебели была кровать под ситцевым в цветочек пологом, уныло ютящаяся в углу.
Наконец вошёл Вехлин, встал у окна и тут же отошёл, кривя губы.
Освещение было хоть куда — солнечные лучи врывались сквозь высокое, ничем не прикрытое окно, согревали нетопленую комнату и не оставляя шанса теням, отчего Тениш почувствовал себя актёром на неведомой сцене — вдруг почудилось ему какое-то недоброе пристальное внимание. Но не от Вехлина, тот был занят собой.
Пожалуй, в первый раз Тениш мог спокойно рассмотреть его. Мелкий, лысоватый человек совершенно ординарной наружности.
Тениш разглядывал его казинетовый сюртук, башмаки с дешёвыми медными пряжками, но хорошей кожи и искусного пошива, руки с неожиданно тонкими изящными пальцами, и с удивлением понял, что, закрыв глаза, вспомнит только это, но никак не лицо.
Поразительно непримечательная физиономия! Между тем Тениш знал его как человека толкового, предусмотрительного и не без юмора, но вот одарил же Господь такой внешностью, что хоть обсмотрись, а никак не удержишь в памяти! Впрочем, чиновнику тайной канцелярии такая внешность на руку.
Отчего он так недоволен? Раздражён — это просто бросается в глаза! Что так?
Вехлин наконец переломил своё настроение, любезно улыбнулся и предложил:
— Присаживайтесь. В ногах правды нет, говорят.
Тениш незамедлительно занял чёрнодеревное кресло. Поёрзал, устраиваясь: роскошное кресло оказалось неудобным и тяжеленным — незаметно нажав на него, молодой человек так и не смог сдвинуть его с места, пришлось терпеть свет в лицо. Вехлин же скрывался в нимбе от окна.
Наверняка предстоит какой-то важный разговор, иначе зачем было вызывать его сюда?
Он ждал слов Вехлина, но тот повёл себя и вовсе странно.
Немногословно извинившись, он сообщил, что сейчас принесёт дополнительный гонорар за последнее дельце, «премию» — так он выразился.
Тениш напомнил, что уже получил плату, но Вехлин лишь махнул рукой, сказал "извольте подождать" и снова исчез за дверью.
Тениш остался сидеть в комнате один.
Минуты текли томительно. На подоконник села какая-то птица — он по-прежнему не различал ничего из-за яркого света. Птица постучала в стекло и улетела. Снизу, с площади сквозь обычный гомон голосов поднялся какой-то шум, стук, лязг, кто-то свистел, кричали. Встать посмотреть было лень. Поймали воришку? Лошадь взбесилась?
Ещё несколько минут, он пытался разглядывать дрянную олеографию, висящую над кроватью, убогую обстановку, но всё это скуки не только не развеяло, но напротив — усугубило.
Ей-богу, что за нелепость — проводить конспиративную встречу у кровати в голубой цветочек! Уж не завалиться ли тут спать?
Но тут вернулся Вехлин, значительно повеселевший, с приятной улыбкой на тонких губах, достал мешочек, очевидно провисший под тяжестью монет.
— Дорогой друг! Здесь двадцать золотых. Прекрасная премия! Не благодарите, я всего лишь выполняю свой долг. Не примите это как нелюбезность, — продолжил Вехлин, бесцеремонно приподнимая его за локоток и подталкивая к выходу, — но у государственного служащего время принадлежит не мне, увы! Я очень рад удостовериться в Вашем полном здравии. Надеюсь, Ваши матушка и сестрица так же благополучны?
— Да, особенно теперь, — Тениш тряхнул тяжёлым кошельком.
— Славно, славно, — скороговоркой ответил Вехлин и вывел его из нумера.
Ошарашенный Тениш почувствовал, что его как-то провели, но как и в чём осталось только гадать.
Впрочем, какая разница? Деньги — вот они, не пахнут и даже приятно позвякивают. Половину — матушке, то-то будет радости в маленьком домике!
Тениш привычно нырнул в толпу, проталкиваясь к стоянке извозчиков, уже приметив там приличный шарабан.
Если бы он присмотрелся к окнам, то заметил бы, как дрогнула плотная портьера за стеклом номера 24, соседнего с тем, который он только что покинул. Всего лишь дрогнула. Никакое лицо не показалось в окне, ничей пристальный взгляд явно не сопровождал торопящегося Тениша. Да и вообще, вздрогнуть занавеска могла и от сквозняка.
Например — от сквозняка, который поднял Вехлин, открыв дверь этого самого 24-го номера.
Он нырнул в тёплую мглу комнаты, которую сам же натопил утром, памятуя о том, что начальство любит комфорт, а Дагне так и вовсе чуть ли не пироман.
Дагне и впрямь стоял у камина.
— Ну, что скажешь?
Вехлин был готов к такому вопросу и твёрдо ответил:
— Мужчина.
Дагне повернулся к нему, несколько секунд рассматривал, как будто услышал что-то неожиданное.
— Ты уверен? Мальчишке женщина ближе, нет? Чужая беспомощность, возможность самоутвердиться…
— Женщин ему хватает. Мать и сестра. Самоутверждайся сколько влезет. Для него женщина — это обязанность. Обуза. Ответственность. Эмоциональное напряжение. Нет. Мужчина.
Дагне недоверчиво хмыкнул.
— Ты хочешь сказать, что внутри он менее самостоятельный, чем выглядит снаружи?
— Он ближе к пределу, чем кажется.
— О пределах тебе известно достаточно, — задумчиво протянул Дагне, — положусь на твоё мнение. Я так понимаю, юное создание ему предлагать не надо? Как ты говоришь — лишняя ответственность…
Вехлин промолчал. Начальник понимал его правильно — так зачем суетиться и тратить слова?
К тому же Вехлин разбирался не только в пределах выносливости, но и в тайных, завуалированных желаниях... Да что там, одного взгляда хватило, чтобы понять.
Так что вывод один — мужчина.
И даже известно, какой мужчина.
— А как же опыт с дядюшкой? Это ведь негатив, - заметил между тем Дагне.
— Тем более, — пробурчал Вехлин неожиданно для себя.
— А! Реванш! Сурок ответит за всё? — Дагне засмеялся. — Ну что ж, посмотрим.
— И всё же, — добавил он уже у двери, — я бы предпочёл женщину.
— Так то Вы, — грубовато брякнул Вехлин.
< предыдущая – глава – следующая >
http://proza.ru/2020/02/11/1236 http://www.proza.ru/2020/02/16/1141