Глава 6. Проказы Тениша (продолжение)
Настоящее время.
Беззаботной прогулки по тёмным улицам Нима не получилось.
Скользя в темноте по кучам отбросов, да едва успевая уворачиваться от плеска помоев сверху (рачительные нимские хозяйки заливали улицы только дождавшись темноты, когда все приличные люди уже сидят по домам, а облить бродягу или позднего гуляку — так ему фунтом грязи больше, фунтом меньше — всё едино, не сахарный, не растает) Тениш добрался до ярко освещённой площади.
Там, у костра кучковались ночные извозчики и сторожа, грелись солдаты стражи, на огонёк заглядывали и торговцы, что посмелее — продать нехитрой снеди.
Он с удовольствием залез в потрёпанный фаэтон и покатил через город к улице Найдёнышей, где за высокими мальвами притаился маленький домик дам Бон-Бовале, ох, нет, нынче просто мещанок Бовале, без всяких аристократических приставок.
Сам Тениш, как и положено молодому человеку, снимал отдельное жильё, но навещать своих любил и знал, что там ему всегда приготовлена комната во втором этаже, которая хоть и называется торжественно «спальня для гостей», на самом деле принадлежит только ему.
Трясясь на твёрдом сидении, он вспоминал то своё приключение и торжествующая улыбка расползалась по его лицу.
Тогда, четыре года назад, ему нужно было всё успеть!
***
Именно тогда он в полной мере оценил возможности печатного слова.
В крохотной редакции газетки «Нимский болтун», где ему иногда удавалось подработать, он застал Нуаре Тротта — редактора, издателя, корректора и интервьюера в одном лице. Маленький, плохо выбритый, в сбившемся к уху перекрученном верёвкой чёрном галстуке, с перепачканными чернилами пальцами, Нуаре, если не метался по городу в поисках заказчика, дневал и ночевал в редакции, порой в буквальном смысле: когда его за долги выгонял очередной домохозяин, Нуаре спал тут же, на кипах старых газет, и обедал за редакторской конторкой. Всё было преходяще в его жизни, только не «Нимский болтун».
К Тенишу он испытывал приязнь грамотного человека и нечто вроде доверия. Впрочем, дальше курьерских поручений дело не шло, но в тот вечер Нуаре позволил Тенишу поднять недельную подборку не только своего «Болтуна», но и других газет-конкурентов, которые он хранил в отдельном шкафу, ревниво запираемом на ключ.
Именно там, у конкурента, Тениш обнаружил наконец искомое. Когда стемнело и в глазах начало рябить от слабого света, на странице объявлений «Хроникёра» недельной давности он прочёл: «Куплю книгу «Конфиденции», автор Титус Андроник. Список не позднее III века. Спросить в гостинице «Адамант», что у Южной станции, господина Фрелио М. Люка».
Вот он, проезжий ферт!
Хорый был обойдён!
Но глазам Тениша было рано отдыхать. Если бы в детстве он изучил книгу чуть хуже, если бы не закралось странное подозрение на грани интуиции, он бы не стал выискивать на полях вновь добытой книги едва различимые знаки, неразборчивые надписи, и не стал бы дотошно переносить их на чистые листы, создавая точнейшую копию книги. Что-то подсказывало ему: сделать это необходимо.
«Ласточки носят глину Каменщику».
Малышом он не видел в этом предложении никакой несуразицы. Ведь ласточки действительно носят в клювах глину, когда строят гнёзда, почему бы им не принести немного глины каменщику? Он тоже строит.
«Глина та обманка еси».
С этим было посложнее. В обманах маленький Леазен понимал немного, это было какое-то абстрактное зло из мира взрослых и связать его с благородными ласточками он так и не смог.
Он никогда не просил у матушки разъяснить эти отрывочные строчки, а она словно не замечала надписей вне текста.
«Питаемый… » — дальше не различимо, но Тениш старательно переносит все закорючки.
«Сокол бьёт ласточку». Непонятно. Но вот рядом проступают какие-то завитушки — перерисовать.
«Сокол гнезда не вьёт, в гнезде не сидит, Мёртвое Сердце хранит». Написал «хранит», но тут же понял, что ошибся — последняя буква неразличима, да и после неё что-то проглядывает. «Хранит»? «Хранимо»? Не различить. Зарисуем, как есть…
Дальше, на 14 станице — здесь крупно написано и почерк твёрдый: «Свет». Больше ничего.
Последняя надпись:
«Погибельно ему лишь М… Сердце». Скорее всего, «Мёртвое Сердце». Артефакт? Или имеется в виду настоящее мёртвое сердце? Чьё?
Кто писал это на полях? Коротенькие заметки, похожие на бред. Но почерк одинаковый во всех записях, это видно, несмотря на то, что чернила давно выцвели, стали бледной охрой. Рядом проступают из пергамента рисунки: ласточка в картуше, треугольник вершиной вниз, похожий на сердце, клякса… Рисунки ещё более старые, текст ложится кое-где прямо по ним. Иногда ему кажется, что неизвестный комментировал не столько текст книги, сколько эти изображения.
Всю ночь Тениш дотошно копирует всё.
К утру ломит спину, шея не поворачивается, он зевает до дрожи, чуть не вывихивая челюсть.
Но он готов.
Южная станция. От гостиницы «Адамант» сломя голову несётся мальчишка, бросается к готовому отъехать в Мус дилижансу. Едва не бросается под лошадь, повисает на дверце с риском быть обожжённым кнутом кучера, маленький оборванец голосит, выкликая имя пассажира:
— Господин Фрелий Лука!
Кучер ещё не успел тронуть лошадей, потому только мальчишка и жив остался, это ж надо — под лошадь сигать! Чертенёныш!
В окошко кареты высовывается господин с бледным постным лицом в густой чёрной бороде.
— Чито тьибе, малчик? — спрашивает он с сильным акцентом.
— Вы книжку искали? Этого… Ад… старинну книжку? — мальчишка путается в словах, но грязную руку от рамы не отцепляет.
— Ну, чего там, езжать пора! А ну, пошёл, ужо тебе, будешь знать! — грозит кнутом кучер, но только грозит, не бьёт. Чернобородый (а значит и всё, что к нему) чем-то пугает его.
Возроптавшие было на задержку пассажиры притихли, едва бледный господин обвёл их тяжёлым взглядом.
Он неторопливо вылез из кареты, внимательно выслушал сбивчивую речь пацана, покивал, когда тот достал из холщовой сумки квадратный свёрток, так же внимательно посмотрел первую открывшуюся страницу, мальчишка сразу потянул книгу назад со словами «погляд денег стоит», и, проведя ещё несколько минут в трудных переговорах, глянул по сторонам, не сомневаясь, что за малолетним посыльным есть серьёзный пригляд, достал кожаный мешочек, потом ещё один, подумав, отсчитал остальное крупными купюрами, и сунув нос в полученную котомку с книгой, слегка порозовел и почти живо забрался в ожидающий экипаж.
«Успел!» — подумал Тениш, глядя (недолго) вслед отъезжающей карете.
Они успели не только застать проезжего ферта, но и избежали смотрящих из городского дна. Те могли не только приметить, но и ограбить, а уж разговоры пошли бы точно. Они и так пойдут, — думал Тениш, — но смутные, без очевидцев и конкретики.
В том, что Жужу, выбранная на роль посыльного, будет молчать, Тениш не сомневался.
Как теперь живётся госпоже губернаторше, графине Риффлое, в далёком Посса-Бель-Маре? Край, говорят, божественный. Вот только лихорадка свирепствует на райских берегах. А супруг много старше её годами, здоровье уже не то… Почему бы девочке не вернуться в Ним? Все давно забыли балетную «крыску» Жужу…
Он разнежился воспоминаниями о тонкой ласковой ручке, о горячих тесных объятиях…
***
Дом встретил его теплом и уютом. В гостиной был накрыт чай, сестра тут же предложила ужин — всё тот же цыплёнок! Тениш, смеясь, отказался.
Всё это милое благополучие «девочек» умиротворяло его. Деньги, вырученные с таким трудом и риском, пошли впрок. Как и мечталось, был куплен домик, нищета (страшная нищета, до голода и дыр в изношенном платье) была забыта, и хоть её призрак ещё грозил из углов бессильным кулачком, но вот чай, вот пламя в камине, вот розовые щёчки Клекле — этого достаточно. Пока достаточно.
Конечно, он не мог не замечать, как постарела мать, как она сидит с трясущейся головой, и ужас, кажется, навсегда застыл холодной плёнкой в её тусклых глазах.
— Ещё чаю, матушка? — голосок Клекле звенит.
Она рада его приезду.
Не слишком ли рада? Не слишком ли ничтожный повод для радости у взрослой девушки?
Её жизнь так однообразна...
Правду сказать — так безнадёжна.
Ни приёмов, ни выездов, ни ухаживаний... Да и кто она такая сейчас? Аристократка, лишённая титула, бесприданница. На что ей рассчитывать? Кто сделает ей предложение? Разве что местный лавочник.
Но матушка скорее умрёт, чем допустит такое, да и сама Клементина, кажется, готова иссохнуть в девичестве, чем пойти на мезальянс.
Что там таится, в глубине серых, как и у него, прозрачных глаз? Гордость? Горькие мысли? Тоска?
— Клекле, пирожные очень вкусные, особенно крем.
Улыбка.
Уют.
Призрак нищеты зорко следит за собравшимися из тёмного угла. Это всего лишь передышка, говорит он. Вы ничего не изменили. Всё держится на этой тоненькой ниточке — мальчишке, возомнившем себя взрослым. Сорвётся он — полетят к чертям и эти две куклы!
Дамы смеются, тени двигаются по стенам, как в живом фонаре, люди наклоняются друг к другу: подлить чаю, коснуться локтя, заглянуть в глаза…
< предыдущая – глава – следующая >
http://proza.ru/2020/01/29/1574 http://proza.ru/2020/02/11/1244