Дело было в шалаше…
Тяжко было на душе…
Вероника
34.
Банг-дзынь!!!
Бдзынь!!!
Драмб-з-з-з!!!
Фарфоровые тарелки летят в сторону изящного нефритового столика, стоящего ближе к другой стене. Той, противоположной.
Три подряд, с небольшими паузами. Каждая из них, прилетев по указанному адресу, разбивается вдребезги о каменную ножку-подставку, на которой держится овальная столешница. И это уже не первая порция посуды, проследовавшая в том самом направлении - уже изрядно замусоренном осколками, оставшимися от предыдущих фарфоровых визитеров.
- Скоро у тебя в этом шалаше не останется посуды! – юная женщина, босая, сероглазая и русоволосая, в сером платье с разрезами по бокам, ничуть не преувеличивает. Она просто констатирует факт. Факт результата всех ее усилий, прилагаемых к этой самой ситуации на протяжении последних нескольких минут.
- Ерунда, - ответствовала ее собеседница. – Я справлюсь.
- Как скажешь, - вздохнула юная женщина, которой, судя по всему, в голову с чего-то там пришла идея поиграть в дискобола. Ну, судя по прежнему, а также и... дальнейшему ее поведению. В смысле, учитывая тот самый факт, что она сейчас шагнула к подвесному шкафчику, висевшему на изящном медном крючке, стилизованном под ветку-сучок обычного дерева.
Следует заметить, что шалаши, в смысле, лесные резиденции Владычицы Лимба, расположены в разных частях пространства этого ее странного мира «между светом и тенью, но скорее светлого и… без мучений» - именно так когда-то метко обозначила его суть сама юная женщина, взявшаяся зачем-то за истребление запасов тарелок. То ли в спортивных, а то ли в каких-то… иных целях. Так вот, насчет этих самых шалашей. Каждый из них сооружение и весьма простое, и весьма странное. В смысле, сооружение до странности простое. Или же странное до простоты
Вообразите себе, дорогой мой читатель, ствол высокого… очень высокого дерева, даже скорее Древа. К которому привалены стволы деревьев размером поменьше. Комлем вниз, верхней частью, в смысле, как они росли, соответственно, вверх. Под углом примерно в тридцать градусов к дереву-основе, а к поверхности почвы, соответственно, примерно под шестьдесят. Ну, те из Уважаемых Читателей, кто выросли в лесах 1/6 части суши, наверняка, представляют, что это такое. Ибо, конечно же, сами строили нечто… подобное во времена своего, так сказать, «босоногого детства», золотого или же… не очень!
Ну… автор так немножко пошутил. Прогулки в лесах «этой страны» в необутом виде чреваты грустными последствиями. Можно не токмо «наколоть ноженьку на былинку», как это сделала известная героиня псевдонародной песни на Русском языке, но и весьма серьезно пропороть ее, ибо в совершенно непредсказуемых местах, среди лесов, попадаются битые бутылки и ржавые консервные банки, в дополнение к всякому другому-прочему мусору.
Но это здесь, а то – там, таки да! В лесах Лимба, как известно читателям, присутствует одна юная женщина, которая имеет привычку сопровождать Владычицу того самого пространства, что находится вне обычных раскладов мерности пространства и времени. Эта юная особа… в общем, она там частенько ходит-прогуливается своими босыми ножками безо всяких опасений пораниться. Как-то так!
Строят эти самые шалаши «шатрового вида» некие особые строители, обезьяны особого вида – шумные, но весьма трудолюбивые, одетые в странные кепки, оранжевые с зеленым, которые, в общем, и не кепки вовсе. Это, скорее, нечто вроде касок с козырьками, прочных и легких, изготовленных из скорлупы неких местных орехов, выкрашенных в яркие цвета. Так вот, обезьяны сии хорошие работники, весьма умелые и сообразительные. Между прочим, в их распоряжении иногда бывает и особая помощь со стороны самой Владычицы Лимба, которая, по вежливой и почтительной просьбе их бригадира, Абеля Конга, несколькими своими колдовскими пассами решает возникшие между ними проблемы инженерного свойства. Ведь размеры этих самых шалашей разнятся-варьируются в основании своем от тридцати до ста футов. Да-да! И такие гигантские сооружения из гигантских древесных стволов тоже выстроены для нужд Владычицы Лимба. Столь впечатляющих размерами шалашей немного и они используются, так сказать, в представительских целях – для приемов делегаций, пришедших, к примеру, от ее, Владычицы, подвластных и прочих официальных целей. Впрочем, тот самый шалаш, где происходили непонятные деяния по разбиванию тарелок, об ножку стола и вдребезги, был самого скромного типоразмера, ибо та пара, которая в нем обитала, в гигантских размерах-масштабах жилища вовсе не нуждалась.
Юная женщина с тарелками в руках примерилась-прицелилась и… запустила целую серию этих хрупких предметов домашнего обихода – в смысле, все, что остались еще не разбитыми! – в том же самом – в смысле, в прежнем! – направлении. С вполне предсказуемым результатом. Серия громких хрупкозвонов, которыми завершался полет каждой конкретной фарфоровой единицы из множества, обозначенного термином «сервиз».
Дзынь! – Брынь! - Дрынь!
И все. Был сервиз и нету его. Так тоже бывает.
- Ты закончила?
В голосе Владычицы Лимба не было обозначено ни единой нотки гнева или же раздражения. Скорее уж, некая усталость от ее, собеседницы, глупостей. В принципе, обычных… Вот только отчего-то, особенно утомительных именно сегодня.
- Как видишь! – ее собеседница пожала плечами и широким жестом указала на пустые полки. - Ничего уже не осталось. Даже обидно… немного. От того, что все так быстро… закончилось.
- Ну… Нет ничего проще, чем продолжить, - пожала плечами ее Старшая. – Ты подождешь… немного?
Судя по всему, этот вопрос был риторическим. Просто дальше она обозначила руками короткий жест магического рода и весьма утилитарного назначения, после чего… началось странное представление.
В начале его был… звук. Эдакий шорох-шум множества небольших вихрей, которые возникли там, возле-подле стола, прямо у его подножия, но несколько… в отдалении. Эти самые вихри окружили сей предмет меблировки, так сказать, взяли его в полон, визуально и на местности. А потом, они принялись за дело, то самое дело, к которому они были предназначены самим фактом своего создания. Каждый вихрь, гибко покачиваясь на своем основании, узком и вертящемся, выдвигался из плотного общего строя внутрь кольца и отправлялся на своеобразную охоту за осколками. Вихрь трудился, вбирая в себя все это фарфоровое крошево, отделяя при этом одни от других, сепарируя этот самый… обломочный материал. Каждый вихрь занимался своим конкретным предметом сервировки из числа разбитых-разгромленных одной сероглазой и босоногой бестией. Вобрав осколки объекта своего трудового интереса нижней частью хобота, смерч, ритмично изгибаясь туда-сюда, переносил-поднимал весь этот раздолбанный набор в верхнюю часть своей воронки, обозначая там некое подобие вращающейся короны. И по ходу этого самого танца-кружения все эти вертящиеся-кружащиеся осколки переходили в упорядоченное состояние. Каждый из них вставал на свое законное место, и в итоге всех этих кручений-верчений, разбитая прежде вещь снова становилась целой. Ну, а закончив свою работу, танцующий вихрь отправлялся в сторону полок и аккуратно ставил туда восстановленный им предмет сервировки.
Это забавное действо продолжалось несколько минут. И, надо отметить, выстроено оно было красиво и эффектно – последовательное движение танцующих смерчей, в начале сцены выстроившихся в круг, далее двигающихся поодиночке внутри этого самого круга, против часовой стрелки. С выходом после этого наружу и красивым перелетом через комнату, по воздуху и на полку, установкой предмета на прежнее его место и последующим исчезновением актора этого самого действия, как говорится, неизвестно как, и в неизвестном направлении. Впрочем, сероглазая юная женщина взирала на сие представление без особого интереса к его своеобразной эстетике и содержанию. Будто бы магический фокус сей был ей лично уже вовсе не в диковинку. И даже, возможно, несколько наскучил.
- Хочешь, чтобы я продолжила? – спросила она у своей старшей подруги. И, не дожидаясь ответа, заявила:
- А вот и нетушки! Фигушки-фигасеньки! Не стану я этого повторять! Не буду…
Сказала, как отрезала.
- Как хочешь, - меланхолически пожала плечами ее взрослая собеседница.
- Ах, так?! – вскричала ее визави. – Ты что же это… даже не собираешься возмутиться?! Я тут… стараюсь, порчу твое имущество, а ты… Ты даже не возмущаешься этими предосудительными деяниями! Моими, между прочим! Я что, тебе уже… совершенно безразлична, да?!
- Не говори ерунды! – вздохнула женщина с зелеными глазами. – Я тебя любила и люблю. И вовсе не собираюсь к тебе придираться. Что же касается имущества…
Она указала широким своим жестом на полки, где выстроился в полном порядке тот самый сервиз, как бы уничтоженный ее подругой несколько ранее.
- Извини, но никакой такой убыли нашего с тобою имущества я не наблюдаю. И вообще, ты изрядно преувеличиваешь собственную вредоносность. Знаешь, по сравнению с персонажами, которых мне доводилось встречать во многих мирах, ты просто пай-девочка! Уж поверь мне, с подлинной сутью тех, кто обитает в мирах Универсума, я знакома отнюдь не понаслышке!
- Значит… я для тебя просто пай-девочка… - как-то странно вздохнула юная женщина. А потом добавила очень странным тоном голоса своего:
- Ну… ты это сама сказала!
И сразу же, после произнесения этой фразы, сероглазая бестия рванулась к тому самому столу, об ножку-подставку которого она только что расколотила кучу столовых приборов и принадлежностей. Юная женщина с каким-то отчаянным криком ударила по столешнице, по самому ее краю. Кулаком, сверху и очень сильно – как будто всерьез рассчитывала ее сломать.
Естественно, ничегошеньки у нее не вышло. Все-таки, камень есть камень… А рука - есть рука, она из плоти и крови. Что окажется крепче, прочнее?
Вопрос сугубо риторический…
Естественно, атакующая сторона взвыла. Громко, отчаянно и искренне. Более чем искренне.
Ну и…
Как и следовало ожидать, Старшая пришла ей на помощь. Она заставила ревущую от боли юную особу опуститься на колени перед так и непобежденным ею предметом меблировки – то еще унижение, доложу я Вам! Пострадавшую руку своей подруги она аккуратно разложила-вытянула на той самой плоскости, что подверглась до этого удару… жестокому и не особо умному, откровенно говоря. Это движение вызвало у коленопреклоненной очередной всхлип.
- Перелом, - констатировала факт врачевательница. – Плюс… ушиб и растяжение связок. Поздравляю!
- С… чем это? - буквально скрежеща зубами от боли и раздражения осведомилась ее подвластная.
- С тем, что все обошлось только этими повреждениями твоей руки, - охотно разъяснила ее старшая и куда более сдержанная собеседница. – Всего лишь один перелом. Ты очень легко отделалась, Моё Сердце!
С этими словами зеленоглазая женщина приступила собственно к лечению пострадавшей. Она странным движением пальцев пробежала по руке сероглазой шалуньи, от локтя до кисти, и там исполнила короткое движение-нажатие на тыльную часть ее ладони сверху – адресат этого самого жеста резко, с явным звуком «Ф-ш-ш-ш…», втянула воздух, обозначив тем самым как именно сейчас, сию секунду ей было больно. Ее Старшая вздохнула, а потом… коротким движением обеих рук как бы «вынула» - или же «поймала»! – из пространства, прямо над целью своего врачевания, нечто вроде зеленой светящейся материи. Этот странный невесомый лоскут она набросила на руку пострадавшей и дальше исполнила в добавление к этому лечебному мероприятию несколько магических пассов, явно добавив энергии для исцеления своей подруги.
И у нее все получилось. Призрачная зеленая материя по ходу этого самого бесконтактного манипулирования извне становилась все тоньше, бледнее и прозрачнее. За несколько минут линейного времени она истаяла, полностью впитавшись в кожу руки незадачливой бунтовщицы. Сразу же после этого, врачевательница исполнила, так сказать, контрольный пасс, проведя ладонью вдоль руки, разложенной на этом импровизированном операционном столе. Зашлифовывая последствия только что проведенной операции и контролируя результат.
- Порядок! – провозгласила она, удостоверившись в успехе всего этого медицинского мероприятия. – Можешь убрать руку со стола. Теперь ты вполне здорова.
- Да? – скептическим тоном произнесла ее визави.
- Я о болезнях чисто телесного плана, - немедленно уточнила ее Старшая. – Насчет же всего остального… Да, у тебя сейчас все очень даже непросто…
- Непросто?! – ее подвластная вспыхнула лицом. – Да все элементарно! Проще уже быть не может!
- Ты опять? – Старшая вздохнула и отвела глаза в сторону – то ли в усталости от продолжительности какого-то изрядно затянувшегося и весьма неприятного спора, то ли в тщетной попытке скрыть свое раздражение по тому же поводу.
Юная женщина, только что излеченная Владычицой Лимба, оторвала свою руку от стола и потерла-ощупала ее. Судя по всему, никаких болевых ощущений от этого она не испытала.
Вероятно, ей, после этого, следовало… ну, как минимум, поблагодарить свою Старшую, за это исцеление. Однако же, свежеизлеченная бунтовщица явно не собиралась придерживаться столь естественного и даже в чем-то банального сценария. Напротив, она не придумала ничего лучшего чем, поднявшись-выйдя из коленопреклоненного положения тела своего, встать в позицию «Руки в боки и возмущаемся!» Изобразив, к тому же, некое гневно-раздраженное выражение на лице своем.
- Ты… могла сделать так, чтобы эта… - она пропустила эпитет, возможно из деликатности. Впрочем, не слишком-то цензурный смысл так и не озвученного был и без того, более чем понятен. – Чтобы она… просто сломалась от моего удара, - закончила она свою мысль.
- Да, - не стала спорить ее Старшая.
- И я бы тогда и вовсе не пострадала, - продолжила свою речь юная бунтарка, причем весьма в агрессивном тоне. – И даже, напротив, вышла бы победительницей.
- Разумеется, - подтвердила та, кто только что ее исцелила.
- Так какого же… ты поступила вовсе не так? – гневно вопрошала ее визави. – Верно, тебе доставляет особое удовольствие делать так, чтобы я страдала, да?
Властвующая особа в ответ только пожала плечами.
- Я. Желаю. Знать, - заявила ее подвластная, раздраженная и бунтующая. – Почему. Ты. Этого. Не сделала.
- Просто, я дала тебе возможность удостовериться на практике, - услышала она в ответ.
- Удостовериться… в чем? – тон этого вопроса был несколько ниже. Но ненамного.
- В том, что крушить мебель и бить посуду в моем шалаше, это не самая хорошая идея, - произнесла ее Старшая и… прикусила губу.
Но… что сказала, то сказала. Даже, если сгоряча. Однако… Слово – не воробей, а куда как более мозгоклюйная птица.
Увы и ах. Птичка вылетела. А также долетела и клюнула. Точно в цель.
- Значит… в твоем доме, - юная собеседница немедленно поймала очередной повод для своих обид и теперь, похоже, была готова раскрутить его на полную катушку.
- В нашем доме, - спешно поправила себя ее Старшая. А потом чуточку виновато улыбнулась своей собеседнице:
- Прости, я оговорилась! Конечно же… в нашем.
- Ты оговорилась… - горечь в словах юной бунтовщицы достигает величины порядка ста хинных единиц. – Нет, дорогая моя Владычица! Ты не оговорилась… Ты проговорилась! О том, как у нас с тобою все обстоит на самом деле!
- Не понимаю, о чем это ты, - сухо произнесла ее Старшая. При этом, цвет лица ее четко обозначил некоторую… скажем мягко, неискренность этих слов.
- Все ты понимаешь! – торжествующе усмехнулась ее собеседница, от которой вовсе не укрылся этот визуально ясный знак слабости позиции властвующей особы. – Эти твои шалаши… - Слово сие она обозначила несколько презрительной интонацией. - Они чудо, как хороши! Вот только создавали их именно для тебя, именно под твои нужды и интересы!
- Подожди! – Владычица Лимба сделала примиряющий жест. – Тебя не устраивает что-то конкретное в конструкции… этого жилища?
Она снова покраснела, ибо чуть не оговорилась второй раз подряд, едва успев сделать паузу и заменить местоимение на указательное. Однако, ее собеседница все же заметила указанную оплошность и восприняла ее как очередное доказательство своей правоты в этом споре, бессмысленном в своих проявлениях беспощадной принципиальности с ее стороны.
- Это твое… именно твое жилище! – жёстко заявила она. – А я здесь так… приходящая гостья, не более того!
- Не надо… так! – воскликнув так, Владычица Лимба прикусила губу, чтобы не сказать еще чего-нибудь лишнего. Слова юной собеседницы как-будто целенаправленно ранили ее, ударив в некое… совершенно незащищенное место.
Однако, сероглазая мучительница вовсе и не думала прекращать или даже просто смягчать свои безжалостные удары. Кажется, она считала себя вправе продолжать такое мучение для той, кто была много старше и властней ее самой. Правда, похоже, эта самая власть на сию шальную бестию не распространялась вовсе.
Хорошо ли это… Плохо ли… Бог весть.
- Да, я для тебя не более чем обычная гостья! - заявила юная бунтовщица. – Всего лишь одна из тех, кто избрал твой Лимб как убежище. Как убежище для трусов, стремящихся уйти от своей истинной судьбы!
- Не говори так! – ее Старшая позволила себе повысить голос. Впервые за все время этого бредового разговора, который все более сводился к набору односторонних обвинений.
- О-о-о! Что я слышу! Ты, никак, решила, что чем громче рявкнешь на меня, тем больше в твоем голосе прозвучит правоты? – бунтарка охотно воспользовалась ее очередной оплошностью, на этот раз чисто интонационной. – А вот и нет! По-прежнему, знаешь ли, неубедительно!
- Ты… неправа, - Старшая собеседница невероятным усилием воли продолжила увещевания достаточно спокойным тоном голоса своего. Бог весть, какие силы ей для этого понадобились! – Те, кто выбрал Лимб… Те, кому я позволила здесь поселиться, они заслуживают лучшей участи, чем жизнь в «нижних» мирах Универсума. Я это точно знаю. И я даю им этот шанс, оценив их суть и поняв, чего они достойны на самом деле.
- Ты делаешь это для них из милости! – заявила юная женщина. А после добавила фразу, звучащую на грани оскорбления. Скорее, даже за гранью такового. – Ты желаешь хоть как-то поставить под сомнение свою жуткую репутацию. Всем тем, кого пускаешь в Лимб… но прежде всего, именно самой себе, ты доказываешь, что ведешь себя много лучше, чем думают о тебе твари дрожащие, из числа смертных всех миров!
- Из милосердия, - поправила ее Владычица Лимба. Кажется, она не заметила оскорбления. Ну… или же просто сделала вид, будто не заметила его. – Я сама решаю, как с ними поступить. Ведь каждый из тех, кого я пощадила, искренне сожалел о своих ошибках и принимал грядущее воплощение в «нижних» мирах как неизбежную справедливость, проявленную с моей стороны. Обычно, они ни о чем меня не просят, однако… Я сама читаю в сердце у них надежду на спасение. Они не трусы, просто… Тем, кто согрешил, всегда хочется прощения и понимания. И я даю им шанс, если только мне предоставляется такая возможность. Да, они готовы ответить за свои деяния, воплотившись в одном из «темных» миров. Но… зачем это все, если они будут там… лишними?
Юная женщина в ответ лишь скептически усмехнулась и покачала головою, в явном сомнении. Кажется, она осталась, целиком и полностью, при своем мнении.
- И, кроме того, не забывай, что именно они получают – какую цену они платят за билет в эту самую новую жизнь, - продолжила ее Старшая.
- Удар Раиллой, твоей боевой косой, - ее подруга обозначила факт своего знания об этих самых обстоятельствах. И добавила торопливо, почти что раздраженным тоном голоса:
- Да, я знаю… Я в курсе того, что это, наверняка, больно. Ты мне уже рассказывала.
- Больнее, чем ты думаешь! – покачала головой ее взрослая собеседница.
- Но ведь… они получают этот свой шанс… из милости! Ты милуешь их и они вовсе не знают тогда обо этой самой боли! Не знают о ней ничего! А знали бы… наверняка бы передумали!
Так сказала эта юная бунтовщица. Она произнесла тираду сию вполне убежденным тоном. То ли просто не понимая свою Старшую, то ли принципиально отказываясь ее понимать.
- В этом и состоит одно из проявлений моего милосердия, - не согласилась с нею Владычица Лимба. – Я даю им шанс на смягчение их участи. Цена вопроса – боль от удара Раиллы, отсекающего их от прежней дрянной судьбы. В этом и состоит их… искупление! Особое страдание… боль физического и ментального плана, как замена бессмысленному и почти безысходному страданию в «нижних» мирах. Тому страданию, которое может длиться много-много лет… И даже жизней!
- Какое замечательное у тебя… милосердие! - язвительно произнесла ее визави.
- Какое уж есть, - вздохнула ее Старшая. И отошла к другой стене-стороне шалаша. Туда, где располагалось странное возвышение, нечто вроде широкого ложа, покрытого ковром – ниспадающим на все четыре стороны и в пол.
Владычица Лимба присела на край этого самого ложа, а потом… коротким жестом своим предложила подвластной персоне присоединиться к ней. Юная бунтовщица подошла поближе, но присаживаться не стала, просто встала недалеко – прямо перед ней, но не рядом, а на такой… символической дистанции условного отчуждения. Старшая снова тяжело вздохнула.
- Что с тобой? – спросила она. – На что ты сейчас… сердишься?
- Ты знаешь! – был короткий ответ.
- Знаю, - подтвердила Старшая. – Но не понимаю.
- Хорошо, я повторю тебе еще один раз, - раздраженным тоном откликнулась ее визави. – Я для тебя никто и звать меня никак!
- Неправда! – воскликнула Владычица Лимба. – Я люблю тебя!
- Тогда скажи мне на милость, каков мой статус? – как-то ехидно усмехнулась ее подруга.
- Гостья… - растерянно произнесла Владычица Лимба.
- Тебе не кажется, что я у тебя здесь несколько… загостилась? – был следующий вопрос, высказанный уже почти серьезным тоном.
- Что ты имеешь в виду? – упавшим голосом спросила ее Старшая. И сразу же уточнила:
- Ты что, собираешься меня… покинуть?
- Почему бы и нет? – задала ей встречный вопрос ее подвластная. – Ну, раз уж я тебе и вовсе не нужна!
- Ты мне нужна! Очень нужна! – воскликнула ее Старшая. И добавила почти жалобно:
- Не уходи! Не надо…
- Неотъемлемое право Гостьи – уйти тогда, когда она сама того пожелает, - провозгласила юная бунтовщица. И Старшая молча кивнула, подтверждая этот ее тезис. – А значит, ты не вправе лишить меня такой возможности!
Сей вывод прозвучал несколько неожиданно. Но эффектно.
- Ну… да, - Владычица Лимба, похоже, вовсе не потеряла надежды переубедить свою подругу. – Но ведь это… вовсе не нужно! Не нужно… именно тебе! Скажи мне, что тебя не устраивает, и мы с тобою все здесь поменяем! Обещаю!
- Ну, да! – саркастически усмехнулась ее подвластная. – К примеру… поменяем местами стол и постель. Потом… наоборот, поставим их в исходное положение. И снова… И снова… Ну… или перейдем из этого шалаша в другой, попросторнее. И все.
- А каких еще перемен в своей жизни ты хочешь? – спросила ее Старшая.
- Ты знаешь, - со значением произнесла юная женщина – великая спорщица! – Мы ведь говорили об этом с тобою… менее часа тому назад!
- Нет. Исключено.
Произнося эти слова отрицания, Владычица Лимба даже изменилась в лице.
- Это слишком жестоко, - добавила она. – И я тебе этого просто не позволю!
- Ну, начинается! – сварливо провозгласила ее собеседница. – Этого нельзя… Того нельзя… Знаешь, в этих твоих шалашах я живу… как комнатный цветок! Или как ручная… Нет, как карманная собачка, которую из дому стараются даже не выносить, чтобы не замерзла… и не перегрелась. Как будто я такая вот хрупкая неженка! А я… могу… Я хочу тебе помочь!
- Нет!
Это слово прозвучало и громко, и резко и безапелляционно. Произнеся его, Владычица Лимба обозначила свое отрицание также коротким движением головы и жестом руки своей, давая тем самым понять, что вопрос закрыт. Просто, чтобы у собеседницы больше не было никаких иллюзий. По этому самому поводу.
- Ну вот! – как-то даже удовлетворенно произнесла ее визави. Скорее даже удовлетворенно-обиженно. – Значит, ты меня точно не любишь!
- Люблю. И поэтому я… запрещаю тебе… такое, - услышала она в ответ. Впрочем, безо всякого удивления. – Я оберегаю тебя! От всего… такого! Всего лишь оберегаю тебя!
- А если я вовсе не хочу… Просто не желаю, чтобы меня оберегали?
Слова эти были произнесены… даже не с обидой. В тональности голоса юной женщины звучала лишь горечь разочарования.
Ответа не последовало. Юная женщина, задавшая очередной вопрос этого напряженного диалога, тяжело вздохнула и, шагнув к возвышению-постели, присела чуть поодаль от своей Старшей. Та попыталась ее обнять, но встретила… даже не сопротивление. Полное безразличие к ней адресата ее чувств.
Нет, не так. Сейчас, изнутри объекта своего нежного внимания, Владычица Лимба ощутила нечто вроде ледяного холода. Она даже руки отдернула – настолько этот самый «мороз изнутри» оказался для нее… ощутимым.
- Зачем ты… так? – этот вопрос она задала своей подруге. Причем слова эти были высказаны весьма растерянным тоном голоса. Просто… Владычица Лимба все еще не верила в то, что нечто подобное возможно в принципе…
- Мне… лучше уйти, - юная женщина упорно глядела… куда-то не туда – в некое абстрактное пространство, прямо перед собою. Возможно, представляя себе грядущее, представшее перед нею в не очень-то приятном и прекрасном свете. И это пугало!
- Почему? – растерянно произнесла Владычица Лимба.
- Я не могу больше терпеть твое безразличие, - услышала она в ответ.
- Что?.. – голос Старшей прозвучал почти шокированными интонациями. – Я… Да разве же я к тебе безразлична? За что ты меня… так?!
Она, к концу своего короткого спича перешла от чаяния к возмущению словами своей визави. И возмущению более чем искреннему!
- Я хочу уйти отсюда, - заявила юная женщина. – Я прошу… Я требую, чтобы ты отпустила меня!
- Нет… - прошептала ее Старшая.
- Да, - подтвердила ее подруга.
- Но… почему? – в отчаянии спросила Владычица Лимба. – За что ты так со мною хочешь поступить? Жестокая…
- Я устала, - пояснила ее собеседница. И добавила нечто, прозвучавшее просто страшно для той, кто уже была в отчаянии. – Я не могу… не хочу, не желаю больше терпеть все это! Я хочу уйти!
- Чего ты больше… не хочешь? – голос Владычицы Лимба теперь зазвучал горечью и обидой. – Зачем… Зачем тебе уходить от меня? Чем я тебя обидела?
- Ты отнеслась ко мне как к пустому месту, - услышала она в ответ. – Я навсегда останусь для тебя безымянным ничтожеством. Ведь ты… Ты даже не дала мне имени… здесь, в Лимбе!
- Иное имя – иная судьба, - попыталась оправдаться Владычица Лимба. – Прости, но я… не хотела… Нет, я просто не имела права давать тебе иную судьбу… Новую, по моему выбору. Я не могла этого сделать, не готова была лишить тебя возможности остаться свободной!
- Значит… Я даже не Гостья! – саркастически усмехнулась ее собеседница. – Даже такого… ничтожного знака внимания от тебя я не была удостоена! Спасибо!
- Здесь, в Лимбе, каждый Гость… ну или Гостья, не суть… Каждый сам выбирает себе новое имя. Дать имя кому-нибудь это значит… обрести над ним личную власть, - пояснила ее Старшая.
- А ты, конечно же, этой власти обрести не захотела, - докончила за нее юная собеседница, и Владычица Лимба смущенно потупила очи долу.
Тогда юная женщина тяжело вздохнула и отвернулась, поглядела в сторону. Дескать, с тобой все ясно.
Далее последовала пауза, во время которой Владычица Лимба ощущала у себя изнутри все возрастающее отчуждение со стороны собеседницы. И она, казалось бы, всемогущая в подчиненном ей мире Лимба, сейчас была абсолютно бессильна что-либо изменить.
- Я ухожу, - заявила та, кто уже отдалилась от нее. – Изволь отправить меня отсюда восвояси.
- Нет… - голос Владычицы Лимба прозвучал глухо. – Я не могу… Ты… Ты нужна мне!
- Нет, не нужна, - покачала головой ее подруга.
Или бывшая… подруга.
Она встала-поднялась, сделала пару шагов вперед, развернулась и посмотрела на свою Старшую непривычным, каким-то презрительным взглядом.
- Ты трусливая дрянь! – заявила она. – Ты даже боишься сказать мне, что я для тебя никто и ничто. Я хочу закончить это. Отпусти меня.
- Если бы ты только могла читать в моем сердце… - Старшая всхлипнула.
А ее жестокая собеседница рассмеялась.
- Какая ты жалкая и трусливая! – сказала она с откровенным презрением в голосе своем. – Всегда боишься сказать правду! Будь так добра, избавь меня от зрелища твоих жалких слез. Я желаю уйти, и ты своими трусливыми запретами меня не остановишь. В крайнем случае, - добавила она, - я добьюсь выдворения меня из Лимба тем, что начну поносить и оскорблять тебя перед всеми и каждым. Вряд ли ты захочешь долго терпеть от меня подобное унижение!
- Довольно! – воскликнула Владычица Лимба. – Я не позволю тебе меня... оскорблять!
- Зачем же дело стало? – усмехнулась торжеством ее подвластная. – Изгони меня из этого твоего пространства. Я не желаю больше находиться здесь!
- Это твое окончательное решение? – голос ее Старшей… вернее, бывшей Старшей, стал ледяным.
- Разумеется! – раздраженно ответствовала ее визави. – Окончательнее некуда!
- Тогда слушай, что я тебе скажу! – заявила Владычица Лимба.
Она поднялась, прекрасная и ужасная в гневе своем. И даже непросохшая слеза на щеке ее не портила общего сурового впечатления от этого ее внешнего обличия, нового и… жестокого. Лицо ее осунулось, оно стало почти что юным, но при этом бледным, и холодным – вернее, исполненным холодной ярости, которой светились теперь ее глаза. Одежда Владычицы Лимба стала блестящей – как будто она была изо льда. А на роскошном жемчужном поясе у нее появилась боевая коса, привешенная на серебряный карабин за кольцо в рукоятке.
Да, Владычица Лимба теперь была в ярости и собиралась теперь, как говорится, «власть употребить». В отношении той самой юной женщины, которая только что ее оскорбила, целенаправленно и безжалостно.
Впрочем, собеседница ее на это самое преображение визуального рода – в Сущность весьма и весьма грозного вида! – ответила просто, одним своим скептическим взглядом, без слов и жестов.
- Я отправлю тебя в обычное странствие круговорота душ, - продолжила Владычица Лимба. – И я объявляю, что в конце твоей первой жизни я тебя… не узнаю. И ты тоже тогда… не узнаешь меня. Ты, как и все души, воплощенные в плотных мирах, будешь трепетать, страшась встречи со мною. И воспоминания о жизни здесь… со мною, в Лимбе… они не будут тебя беспокоить… поначалу, - добавила она поспешно.
- Было бы о чем вспоминать! – с какой-то детской обидой в голосе воскликнула ее визави.
- Так ты и не припомнишь об этом, - холодно заметила адресат ее обиды. – До тех самых пор, пока я сама о них не вспомню. Пускай и смутно, просто на ощущениях того, что ты мне знакома и… очень дорога. Тогда и я напомню тебе при встрече, о том, что было. Но тоже… лишь смутным и неясным воспоминанием о том, что между нами было… должно быть счастье!
- Зачем? – устало спросила ее бывшая подруга.
- Чтобы дать тебе возможность выхода из этой мучительной круговерти, - пояснила Владычица Лимба. – Если тебе там станет совсем невмоготу, то… призови меня. Я оставляю за тобою такое право. Но ставлю тебе особое условие, - сразу же уточнила она. – Когда ты призовешь меня, хотя бы два тамошних обитателя должны… Ну… хотя бы явно выразить к тебе сочувствие, в тот самый миг, когда ты будешь тяжко страдать, и у тебя не останется сил терпеть тамошние лишения. Да, пускай эти двое станут твоими поручителями, в том, что ты достойна не только их, но и моего… милосердия. Только тогда я приду и явно приму тебя, заберу, изыму из общего для обычных душ круговорота воплощений. Не раньше!
- Думаешь, что я пропаду без тебя, да? – в голосе юной женщины послышались слезы искренней обиды. Возможно, запоздалой. – Нет! И не надейся! Ты… трусливая и мелочная дрянь! Я не хочу тебя больше видеть! Отпусти меня немедленно, слышишь? Я хочу уйти от тебя!
- Ступай!
Это короткое слово Владычица Лимба произнесла совершенно ледяным тоном. В ее руке тут же оказалась боевая коса. Резкий взмах, звонкий щелчок – клинок волнистой узорной стали эффектно встает в боевую позицию, обозначив официальный характер грядущего действа. Величественная женщина в наряде, сверкающем льдистым блеском, развернула свое оружие клинком к себе. Теперь на бунтовщицу глядели, блистая холодным зеленым светом изумрудов, глаза черепа-фиксатора, Раиллы, боевой косы Владычицы Лимба, обозначив ее, Владычицы, право и волю определять конечные судьбы всех живущих в плотных мирах. Далее, Сущность, управляющая этим пространством, ужасающая своей красотой и гневом, снова развернула свое оружие и исполнила широкий жест-взмах, в результате которого на полу шалаша появилась огненная черта. Вплоть до нее, пол оставался застеленным ковром с неброским рисунком. А вот за этой самой чертой… начиналась темнота, расцвеченная яркими точками звезд – как будто в их общее жилище внезапно ворвалась вся бесконечная пустота Космоса.
- Ты… можешь остаться, - голос Владычицы Лимба дрогнул. – Я накажу тебя за те оскорбления, которые ты мне нанесла. Накажу и прощу. И ты будешь избавлена от тягостной необходимости провести без меня… несколько жизней. Я готова… Я прошу тебя…
- Счастливо оставаться! – именно такие слова произнесла адресат этой просьбы… почти униженной просьбы. Тон голоса юной женщины, решившейся на этот эффектный уход от своей возлюбленной и покровительницы, звучал иронически, почти издевательски по отношению к той, кто ее любила. А после…
Она сделала шаг вперед.
Когда она переступила огненную черту – движением решительным и твердым! – не произошло ни взрыва, ни какого-либо иного эффекта, которым, по мнению киноделов и романистов, должны быть обозначены яркие моменты драматического расставания героев.
Не было ничего. Ничего подобного. Просто яркая огненная черта сразу же исчезла, исполнив свое предназначение в этой точке пространства и времени – без звука, без дыма, без запаха… А с нею пропал и тот самый условный вход в безмолвное пространство звезд и пустоты… И снова был пол ее… Теперь уже только ее, Владычицы, шалаша, покрытый ковром. И… одиночество. В этом самом лесном помещении, заботливо изолированном от всех и всяческих шумов, и снаружи, и изнутри.
Ей… пригодилось это свойство. Вряд ли надрывный вой, исполненный слезной тоски, послужил бы украшением акустическому пространству этого Леса…
Сколько продолжалось это безвременье отчаяния… Наверное, недолго, всего несколько часов, по объективному времени Лимба… Однако же, если бы можно было измерить продолжительность того самого кошмара по меркам самой души Владычицы Лимба, она бы вполне соответствовала понятию Вечность. Личная, но оттого не менее протяженная… для той, чей внутренний мир был отмечен ее присутствием. Возможно, такую длительность личного мучения следует измерять вовсе не в стандартных и обычных счетных единицах темпоральной протяженности, а в объеме выплаканных слез. Или же в степени их горечи.
Владычица Лимба очнулась лицом своим на покрывале их когда-то общего ложа. Оторвавшись от намокшей ткани, она подняла очи горе и прошептала одно только слово: «Помоги!»
Она… редко адресовала какие-либо свои просьбы своему Повелителю. И еще реже получала на них какой-нибудь внятный ответ. Но в этот раз она… нет, не ждала. Просто надеялась на Его милость. Поэтому она даже не стала уточнять свою мольбу, оставив конкретное действие сугубо на Его усмотрение.
Сейчас ей нужно было совсем немного. Просто… облегчение забытьем… Просто, чтобы дожить… досуществовать до того момента, когда…
Нет. Не стоит загадывать о том, что случится и когда это все произойдет. Она сама постановила приговор своей возлюбленной. И она, как Старшая, сама виновата в том, что та сделала окончательный и последний шаг к их разрыву. Впрочем, такие вещи понимаются сугубо умом. А сердце… оно болит. Вернее, ноет отходящей болью, после всех выплаканных слез. Наверное, в них действительно, присутствует некий условный анестетик… или же какое-то его подобие.
Ей удалось подняться. Но… совсем ненадолго. Просто, голова закружилась.
Бред… У нее никогда не бывало чего-нибудь похожего на недомогания, свойственные обычным носителям физических тел. Этого в принципе быть не может. Но… похоже, что изо всякого бесспорного правила всегда найдется какое-то уникальное исключение. Уникальное и унизительное… Невозможное и жуткое. Персональная мука, Only for You, немыслимая, бессмысленная и беспощадная.
Твоя.
Как была твоей та, кто осталась у тебя же внутри – пускай в виде невесомого образа, отголосков воспоминаний о былом, о счастливых мгновениях, когда эта сероглазая шалунья была вовсе иной и вела себя иначе. В те дни она искренне любила тебя.
Но сейчас это, увы, никакого значения не имеет. Имеет смысл только одно. Забыть о случившемся. Конечно же, не навсегда, а… до срока. Того самого, который ты сама поставила в зависимость от ряда обстоятельств. Маловероятных, но… возможных. Особенно, если Адресат, к которому была обращена твоя мольба, услышит ее.
Однако, над этим ты, увы, не властна.
Остается надеяться только на Его Милосердие. В том или ином смысле.
Тогда ты не рискнула выйти из шалаша, того самого, где все это случилось. На тебя накатила волна безразличия ко всему и… усталости.
Боль от потери… она никуда не исчезла. Она просто ушла куда-то вглубь. И теперь уже не ощущалась так остро.
Владычица Лимба легла на ту самую постель, которую она когда-то делила с ушедшей – не раздеваясь, ибо не было на это никаких сил… да и смысла в этом тоже теперь не было никакого.
Она легла навзничь – лицом вверх, спиной вниз. Телом своим, сквозь платье, сзади-снизу сразу же ощутила сырость – ну да… сама же совсем недавно здесь проревелась, нечему удивляться!
Наверное, со стороны это все глядится даже… забавно. Или мелодраматично. Или сразу же и так, и эдак, и еще как-нибудь… посмешнее. Однако той, чья душа теперь оказалась разорванной напополам, подобные мнения были вовсе безразличны. Более чем.
Забыться сном…
Забыть…
Или же… просто попытаться уйти в те грядущие времена, когда все уже будет… Нет, вовсе не будет, уже останется… там, позади…