Уж не знаю, насколько удачливы мои Читатели. Вполне возможно, вокруг кого-то вертлявая удача даже танец живота танцевала, лишь бы угодить, но обычные люди чрезвычайно уязвимы в некоторых житейских ситуациях. И удача легко бросает их на произвол той самой судьбы, которая с удачей никогда не уживается. От этого никуда не спрячешься! Я бы даже сказал, что иной раз жизнь современного человека оказывается куда сложнее, нежели у того же густо волосатого питекантропа, незнакомого с преимуществами самой поздней цивилизации. Страшная перспектива!
Вот, к примеру, был со мной такой показательный случай. Завис я как-то в очередной командировке, то есть, как сами понимаете, вдали от родного дома и налаженного семейного быта. Давно это было. В конце восьмидесятых. В Осиповичах. Городок такой есть в Белоруссии. Он не мал, но и большим его назвать язык не повернётся. Особенно у того, кто бывал в настоящих больших городах. Страшная перспектива!
Так вот! Не скажу вам, кто я такой и что там, в тех самых Осиповичах, тогда делал, потому что вам это совсем ни к чему, а мне говорить об этом теперь не хочется. Но скажу, что в той командировке неделю перебивался я на пару со своим сослуживцем. Такое уж у нас было дело, что оно обязательно требовало совместных усилий. А заодно и нескольких напряженных дней, но к интересующему Читателей случаю то общее дело было почти завершено. И нам, разумеется, давно уже хотелось домой. И мы это почти заработали, но в планомерную жизнь трудолюбивого народа, и в нашу, в том числе, нагло вклинились выходные. Два дня полного безделья! Из-за них нас к работе не допускали, ведь всё там закрыто и даже опечатано. Такой у них невыносимый и образцовый порядок. Страшная перспектива!
Потому всякая работа застопорилась до понедельника. В двухместном номере скупо оборудованной гостиницы, где мы после трудового дня, как понимаете, терпеливо ночевали, ничего из уюта не поместилось. Ничего, кроме двух коек с панцирными сетками, простеньких прикроватных шкафчиков под ситцевыми салфетками и жестокой скуки. Даже телевизор, покоившийся в холле на изрядно искореженной тумбочке, дверца которой со скрипом открывалась и закрывалась от сквозняка, считался неисправным. Да и кому он нужен?
Те койки, кстати, выгибали нас как хотели! На спине ещё лежать удавалось, поскольку спина проваливалась не так уж глубоко – ей пол мешал. А вот на животе лежать не получалось. Совсем не хватало гимнастических способностей и регулярных тренировок!
Тоска, да и только! Из развлечений вокруг нас – одни газеты. И никакой поддержки серого вещества трудящихся интересной информацией.
Конечно, по соседству (разве без этого где-то бывает?) проживали такие интересные командировочные специалисты, которые всегда размачивают своё серое вещество широко известным способом. Были такие по соседству и с нами! Но я с коллегой, на общую нашу беду, к подобной культурной деятельности оказались не восприимчивы. Страшная перспектива!
В общем, если наши Читатели в подобных жизненных ситуациях уже достаточно бывалые, то они вполне могут вообразить, как тяжело деловому человеку два дня подряд бездельничать без определенной цели! Это же самое плохо выносимое занятие! Особенно, если руки и мозги по поводу работы давно тоскуют! А ещё хуже нам было оттого, что нужное дело, случайно незавершенное ещё к прошедшей пятнице, оставлено неподалёку. Вроде бы оно рядом, но нас-то к нему не допускают! Страшная перспектива!
Потому, выспавшись за субботу на сто лет вперёд и назад, к воскресному утру мы с коллегой стали крепко серчать. Безделье – это же самое свирепое испытание для людей, всегда озабоченных, всегда подгоняемых заданиями сверху, всюду неуспевающих, догоняющих, нервничающих… Они постоянно в такой кутерьме и живут, и работают. У них всегда так. Давай, давай! Вперёд, вперёд! Должен! Обязан! Не подведи! Не допусти! Выручи! В последний раз! Страшная перспектива!
Но если всё это на их голову долго не обрушивается, то такие люди, как бы это Читателям представить поточнее, абсолютно теряют свою точку опоры. Они сами себе не рады! И даже не знают, для чего вообще они народились на белый свет! Страшная перспектива!
И в тот раз произошёл именно наш случай! И, разумеется, он нам пришёлся не по душе!
Потому вышли мы с товарищем немного прогуляться, так сказать, за пределы. Конечно же, будто специально против нас давно и нудно лил мелкий дождь, хотя зима считалась в разгаре. Дождь особенно портил наш настрой, которого итак не было. Оно и конечно! Сколько грязи на тротуарах! И всюду сплошные лужи под ногами. Дождь настолько испортил нашу жизнь, что мы уже стали жалеть о перечитанных два раза газетах, выброшенных в гостинице.
А идти в тех Осиповичах, если нет хороших знакомых, которые всегда тебе рады, будто ты их дальний родственник, буквально совсем некуда. Впрочем, нашим глазам на милость сразу попалась действующая, потому что было воскресенье, церковь с куполами. От нечего делать, мы в неё-то и зашли. Интересно всё-таки!
Как раз шла служба. И пел хор. Красиво пел и таинственно, как не поют по радио или телевизору. Разноголосо. И голоса доносились до нас откуда-то с неба и сзади, что казалось особенно таинственным. И поскольку мы с товарищем, хотя и крещенные в малолетстве своими родителями, напуганными тогдашними тяготами жизни, теперь к богу совсем не тянулись, такое пение восприняли как крайне замечательное.
Мы оба сняли свои мокрые шапки и с интересом вертели головами в полумраке, разглядывая всюду многочисленные украшения, выполненные в позолоте.
Приятно пахло сгоревшими свечами, сосредоточенными где-то впереди, куда мы не рискнули продвинуться, чтобы не мешать старушкам и прочим женщинам. Они часто склоняли свои головы и осеняли себя. Как это правильно говорят? Крестным знамением, что ли?
Мы молча стояли и завороженно слушали до тех пор, пока священник (кто знает, как его правильно называть?) не принялся обходить прихожан, которые собрались посредине и вдоль стены. Он помахивал висящим на руке кадилом и припевал что-то негромко и непонятно. Наконец, приблизился и к нам, но дальше не пошёл, а остановился зачем-то, как вкопанный.
Мы-то что? Мы ничего! Стоим! Но неловко как-то. Все старушки обернулись, глядят укоризненно! А мы не понимаем, почему он как вкопанный и как на это реагировать. Но старушки возмущенно зашипели на нас вразнобой, негодуя на наше безбожие. Только тогда стало нам понятно, что тот поп с кадилом пожелал обойти и нас, видимо, чтобы взять этим под свою защиту, но мы-то стояли впритык к стене, и он терпеливо ждал. Догадавшись, мы вразнобой шагнули вперёд. Тогда шествие с кадилом возобновилось, продолжилось за нашей спиной и направилось далее, по кругу, откуда и начиналось.
В общем, этого развлечения нам показалось достаточно, но мы снова вышли на дождь, топая по лужам без правильной цели. Тем не менее, наши души наполнились странным чувством вины, связанным с оставленным в церкви конфузом. Вроде бы, пустяк, но в нас зародилось недовольство собой, которое улетучилось лишь при виде зачуханного магазинчика с огромной надписью «Бакалея» над самой дверью.
– Что-то пива захотелось! – поделился коллега неожиданно родившейся мечтой.
– Можно! – благословил я его намерение. – Зайдём!
Зашли. Скажу вам, уважаемые Читатели, пиво в те годы повсеместно было хорошее. Если было, конечно! Но чаще его в продаже не было. Особенно, если хотелось купить именно в бутылках. Но в любом случае обычно попадалось только «Жигулёвское». Очень редко – «Мартовское». Но тоже хорошее! Не то, что нынешнее! Названий и производителей теперь много, но пива хорошего больше нет! Пена есть! Это – точно! Как в стиральном баке! Но пива больше нет! Страшная перспектива!
В больших городах, конечно, пива и тогда было вдоволь. В крайнем случае, можно было постоять в очереди у круглой желтой бочки, выполненной в виде одноосного автомобильного прицепа. Такие бочки встречались обычно у вокзалов. Или возле городских парков.
У бочек любители пива, которые получали свою долю в тяжелых стеклянных кружках, не задерживались. Отходили в сторонку, поскольку столиков рядом предусмотрено, конечно же, не было. Пристроившись где-то, любители манерно сдували высокую пену, рискуя облиться или облить кого-то из соседей, и начинали смаковать, сильно вытягивая вперёд губы. При этом кое-кто из них обязательно дразнил остальных. Он извлекал из кармана солёную и пересушенную рыбешку, и начинал с нею священнодействовать. Для этого сначала где-то пристраивал свою кружку, хотя бы на земле, потом мучительно очищал рыбёшку от неподатливой чешуи, а уж после того манерно разжевывал рваные соленые кусочки рыбки на зависть всем остальным. Им-то добыть рыбёшку было негде. Они пили пиво просто так – с одним лишь удовольствием.
Скажу честно! Я с коллегой не был большим любителем пива. И совсем не потому, будто мы уже тогда знали о его коварных свойствах. Женщин оно быстро склоняет к алкоголизму, а мужчин, особо больших любителей, превращает в баб. Об этом знатоки и медицина поведали нам значительно позже. Кстати, пусть женщины не обижаются на меня на вульгарное слово «бабы», ибо пиво действительно превращает мужиков не в милых женщин, какими они, несомненно, являются, а именно, в весьма непривлекательных баб. То есть, в оплывших, нерешительных и в некотором важном смысле, весьма бесполезных существ. Страшная перспектива!
Не будучи злостными любителями такого опасного пива, мы купили в магазине по бутылке «Жигулёвского», как и положено, за тридцать семь копеек пол-литра. Почему бы и нет, раз уж оно продаётся! И чтобы не возвращаться под ледяной дождь, надумали выпить пиво здесь же, в магазине. Народу вокруг, который мог справедливо принять наши действия за хулиганство, кроме нас в магазине практически не было. А продавщице наш порыв вообще оказался безразличен. Единственное условие с её стороны: «Бутылки назад я у вас не приму! Даже не пытайтесь!» Ну и ладно! Всего-то убытков по двенадцать копеек за штуку!
Всё бы ничего, но из-под металлических крышек с необычной активностью вдруг вырвалась пахучая пена, увлекая за собой наружу треть оплаченного нами напитка. «Ничего себе! Шампанское, да и только!»
Узрев подобную несправедливость, мы заколебались: «Странно! Может, это и пить нельзя?»
– Свежее, свежее! – опровергла наши сомнения уставшая от безделья пышная продавщица в белом фартуке, который пора было стирать. – Только вчера завезли!
– А если оно до вас полгода где-то простояло? – усомнился товарищ.
– Да что вы, в самом деле! – гневно отрезвила нас продавщица. – Будто не мужики! Вертите носами, как пионерки! Всё вам, не слава богу! Или вы не местные?
Это подействовало. Мы обтерли носовыми платками горлышки и приложились к ним, постепенно раздуваясь, не столько от объема горьковатой жидкости, сколько от реактивности ее струи. Страшная перспектива!
Переглянувшись, мы обменялись впечатлениями:
– А чёрт его знает! Может, и правда оно свежее! Может, в Осиповичах даже свежее всегда такое?
Допили и пошли прочь, раздутые как шары Винни пуха. Хорошо, что народ под тающими снежинками не дружно гулял, и мы спокойно стравливали давление пивных газов до тех пор, пока не приблизились к местному Дворцу культуры. На специальном щите рядом с ним красовалось подмоченное приглашение посетить выступление гастролирующего гипнотизёра.
«Ничего себе! – подумали мы одновременно. – Это же то самое, что нам и нужно! Непонятно, а потому интересно! Страшная перспектива!»
Билеты ещё продавались. За полтинник. Терпимо. До начала выступления оставалось минут двадцать, потому мы вполне могли сойти за местных очень неторопливых джентльменов!
Осмотрелись, разделись в гардеробе, уселись на свои нумерованные места. Двадцать первый ряд. Зато посредине! Народу много. Я и не ожидал увидеть столько в каких-то Осиповичах. По всему видать, не деревня! И почти не шумят – все ждут! В назначенное время стали хлопать в ладоши, приглашая приезжего гипнотизера не набивать себе цену.
Тогда сквозь половинки бархатного занавеса в зал высунулось чьё-то лицо, заинтересованно обозрело пространство и исчезло. Но скоро из-за половинок занавеса, не открывая его, выплыл пожилой мужчина в бархатном концертном пиджаке. Он поздоровался с залом, делая вид, будто несказанно счастлив встрече со зрителями. Потом слегка порасшаркивался, выражая свою благодарность за общее к нему внимание, чем и закончил своё вступление.
Далее он туманно поведал, что же это за штука такая – столь таинственный гипноз, и как он до сих пор уживался с не верящим в чудеса материализмом. Наконец, концертный пиджак заверил всех, будто настоящий гипноз совсем не отрицается наукой, не запрещен у нас в стране и в некоторых случаях с успехом применяется даже в медицине.
– А ваш гипноз всех берёт? – выкрикнули из зала.
– Всех, товарищи! Всех берёт! Чисто теоретически, конечно, есть кто-то неподверженный, но это только теоретически. А так – всех! Разумеется, всё зависит от силы внушения! Но с силой у нас – всё в порядке!
Концертный пиджак забрал у зала минут пятнадцать. Наконец, занавес за ним распахнулся настежь, и пиджак, театрально разведя руки в сторону, пригласил присутствующих приветствовать аплодисментами некого Маэстро. Тот был в черном фраке. Поклонился, приложив руку к груди, и только тогда началось самое интересное…
По просьбе Маэстро на сцену поднялись два парня из зала. Он сам на них указал, выбрав, наверное, самых по виду слабаков. Они, отвечая на вопросы Маэстро, рассказали о себе положенный минимум и тут же легкомысленно заснули. Прямо-таки, стоя заснули, как лошади! А коварный гипнотизёр на виду у всех подавал им всякие команды, и парни эти, словно, дрессированные животные в цирке, то послушно поднимали руки, то старательно плясали гопака, то делали вид, будто вылизывают пустые тарелки! Зал довольно хохотал. Контакт был установлен. Первоначальное недоверие улетучилось.
Промучив парней некоторое время, гипнотизёр щелчком пальцев вывел их состояния болванчиков и, ничего не понимающих и не помнящих, под смех зала отправил на прежние места.
После этого Маэстро пригласил на сцену сразу десять человек. Их уже никто не назначал. Они выходили на сцену сами и по собственному желанию. Более того, трое желающих, потоптавшись у сцены, оказались лишними, и с сожалением вернулись на свои места.
Люди на сцене подобрались разные по полу, возрасту, росту и ожиданиям, написанным на их лицах. Но все, и они, и весь зал, ждали чуда!
– Ты как? – спросил я в этот миг товарища, подразумевая его самочувствие.
– Нормально! А что?
– У меня в животе страшная революция… Не знаю, усижу ли… – поделился я своими страхами.
Товарищ не ответил. Видимо, у него всё было в норме, а происходящее на сцене уже заворожило всех зрителей. Кроме меня.
Я о себе ничего не преувеличиваю. Скорее, наоборот. Вместе с ощущением тяжести во всём животе, меня всё сильнее мучила мигрирующая боль в боку, одновременно смутная тревога, тошнота и обессиливающая слабость. То и дело бросало в жар. Временами я сильно потел… В общем, стало понятно, что со мной происходит неладное. Значит, следовало что-то предпринимать, но во мне ещё теплилась крохотная надежда, что всё как-то перемелется и не придётся срочно покидать зал. Меня удерживало и то обстоятельство, что для этого следовало протиснуться через ноги двух десятков человек, впритык сидящих в моём ряду.
За это время Маэстро усыпил всех десятерых и при полном одобрении смеющегося зала стал издеваться уже над ними. Сначала все загипнотизированные, но каждый сам по себе, ловили в воздухе летящие в их воображении мыльные пузыри. О, как они старались! Это действительно было очень смешно! Только не мне. Страшная перспектива!
Потом Маэстро поставил задачу ловить козу, которая якобы стояла перед каждым из участников, но в руки не давалась. И каждый на глазах умирающих со смеху зрителей проявлял удивительную смекалку, лишь бы только выполнить задание. Кто-то пытался схватить козу за рога, кто-то за хвост. Были желающие ее поднять и повалить. Один хитрец надумал свою козу заманить пучком воображаемой травы. Один бедолага подкрадывался к козе даже ползком, пряча голову и притворяясь невесть чем…
В зале уже смеялись взахлёб, не обращая внимания ни на соседей, ни на самих себя. Все хватались за животы.
Я тоже за него хватался, но мне было не до смеха. Что-то внутри, мучившее меня не на шутку, и не думало утихать. Не дай-то бог, процесс станет неуправляемым. Постепенно накатывал тот неприятный момент, когда следовало решаться и немедленно уходить из зала. Но именно тогда мне вдруг становилось немного лучше. Всего чуть-чуть, но отпускало! И забрезжившая впереди надежда лишала меня решительности настолько, что я оставался на месте, лишь ослабляя брючной ремень.
«Ещё немного посижу! – думал я. – Должно же это безобразие когда-то закончиться!»
Однако в следующий момент мне становилось хуже, и я почти готов был встать… Но опять слегка легчало, и я оставался. Сколько такое мучение продолжалось, я уже и не знал, поскольку совершенно потерял чувство времени.
А на сцене все бедолаги, наконец, успешно справились с трудной задачей. Они поймали своих коз и уговаривали их потерпеть. Понятное дело! Ведь коз следовало подоить, чего им, кажется, совсем не хотелось. Приходилось идти на всякие хитрости. Козы сопротивлялись, бодались, убегали, опрокидывали вёдра… Но подопытные зрители, косвенно всё это демонстрируя зрителям, считали выполнение такого задания главным делом своей жизни. Они не отступали от бедных коз.
Коварство Маэстро не знало предела. Он объявил, будто козы – о, боже! – почему-то стали меньше ростом. С этим пришлось мириться и под них подстраиваться – приседать, становиться на колени, ложиться на пол.
Зал не знал меры в неистовстве собственного смеха. Только и я страдал не меньше загипнотизированных бедолаг на сцене. Даже больше их, поскольку я, в отличие от них, всё происходящее со мной и вокруг меня понимал!
Маэстро ещё два раза «уменьшал» размеры коз. В итоге дояры и доярки уже лежали рядом с козами на сцене, ухитряясь совершать движения, напоминающие дойку. Многие работали весьма изящно – самыми кончиками пальцев, – имея в виду, что коза-то у них в руках теперь не крупнее мышки.
Зал всё хохотал, изнемогая. Наконец, гипнотизёр сжалился над добытчиками козьего молока и привёл их в обычное состояние. Ничего не понимая, озираясь и оглядывая друг друга, они пытались понять причину смеха в зале. Разумеется, ничего у них не получалось.
Когда все в зале успокоились, не понизив уровня своего интереса, Маэстро предложил поэкспериментировать уже с самим залом, уверяя, что ничего опасного и даже неприятного для зрителей не предвидится. Он пообещал всех на короткое время всего-то усыпить. И лишь для того, чтобы каждый зритель прочувствовал то же самое, что бедняги испытывали на сцене. Гипнотизёр убедительно обещал не нарушать чьих-либо интересов и никого не компрометировать. После того, как он ещё некоторое время позаговаривал залу зубы, все будто бы согласились.
В моём же весьма неустойчивом состоянии бессознательное подчинение могло оказаться более чем опасным. Я даже думать не хотел о том, что могло со мной произойти (можете сами догадаться)! Потому сразу решил не подчиняться. И правильно сделал, ибо в следующую секунду все в зале по команде Маэстро подняли руки. Далее он скомандовал взять руки в замок. Этого я вынести уже совсем не мог. Тогда при всём желании я не смог бы даже брюки, извините за пикантные подробности, снять! Я резко поднялся и стал ломиться через весь свой ряд на свободу, подминая безвольно сидевших с поднятыми и сведенными в замок руками зрителей. Для меня такие приказы были явно чересчур!
Я мощно проломился по своему ряду, словно разъяренный слон сквозь переплетенные лианами джунгли, не обращая внимания на оттоптанные ноги, вырванные по ходу дамские сумочки, порванные чулки и поломанные прически. Впрочем, за моей спиной не слышалось ни упрёков, ни возмущений. Лишь раскачивающиеся по всему залу сотни поднятых рук рисовали сюрреалистическую картину безвольного человеческого стада с всесильным дирижёром на сцене. И лишь один он удивленно наблюдал за мной, одиноким бунтарём, вполне возможно, напуская на меня свои чары наибольшей мощности.
Но не тут-то было! Я изо всех своих сил рвался на простор, не подчиняясь командам гипнотизёра! Где-то там под привычной табличкой-символом с мужским силуэтом для меня чудилось спасение от физических и моральных мук. Мой исстрадавшийся живот едва сдерживал невольно готовящийся с его помощью позор! И я, не поддавшийся ужасному гипнозу, силой всей своей воли не мог допустить такого финала!
Может через полчаса, может позже, ибо время на меня уже не имело привычного воздействия, потому и не ощущалось, обессиленный, я вышел в фойе. В гардеробе почти не осталось чужой одежды. Я забрал своё пальтишко, вернув гардеробщице ее жетончик, и выплыл на улицу, всё ещё опасаясь повторения тяжкого испытания.
От перенесённых физических и моральных мучений, я был весь мокрый, потому и продолжающийся дождь воспринимал с полным безразличием. С усилием плёлся я в гостиницу, мечтая лишь об одном – упасть на койку и заснуть, навсегда оставив в этом сне все прошлые страдания.
Коллега был уже на месте.
– Ты куда пропал? – удивился он. – Исчез так незаметно, будто гипноз тебя совсем не берёт! Только теоретически! А я так хорошо расслабился…
– Гипноз не берёт! Это точно! – ответил я через силу, сбрасывая с себя мокрое пальто и всё остальное. – Но и тебе есть чему радоваться! Тебя почему-то совсем не берёт испорченное пиво! Я же теперь даже не знаю, что хуже – пиво или гипноз? Пожалуй, и то, и другое – страшная сила!
Февраль 2020 года.