Когда ты одинокий парень с котом, ты однажды сталкиваешься с необходимостью отдать его на передержку. Так случилось со мной перед моим отлетом в Штаты в декабре 2016-го.
Я отдал часть своей личности, замурованной в нем — вернее, нет, не замурованной — скорее, застегнутой на молнию, на мягкий клапан, как он сам в переноске, которая давно ему не по размеру. Сэм в переноске, часть моей личности — в Сэме. Она билась, терлась, сопела, хотела выйти, но не успела, и я сделал ручкой, чмокнул в щечку, прошуршал пуховиком о пуховик и был таков на трамвае номер 11.
Но поздно ночью, когда мы трое — я, Сэм и его новая хозяйка — уже спали на разных концах города (то есть, я на одном, они вдвоем — на другом), частичка моей личности, столь болезненно отделенная от меня, собралась с силами, сделала глубокий вдох, расслабленный выдох, проверила вещи, направила фонарик, и из сопящего сэмова носа одним точно рассчитанным скачком прыгнула на подушку, оттуда на ковер, быстро по паркету мимо спящих ног и лап, под дверью, через холл, в лифтовую шахту, ахту, ахту — и дальше все просто.
Бегом по запорошенному беспомощно-мокрым декабрьским снежком асфальту, по нечищеным рельсам, по запаху, по звездам, по инстинктам — через третье транспортное, через пафосное Бульварное, по дельтам и бицепсам рабочего и шарфу колхозницы — над кубиками Ростокино, через перекрестья проводов над площадью неподвижных га, стремительно сужая радиус поиска до двадцати четырех квадратных метров, до одного горящего балкона, одного прозрачного флакона, одного лежащего на боку, одного дергающегося века, одного открывшегося яблока—
Впервые, проснувшись в три часа ночи от скрежета извечной фуры на проспекте Мира, я не встал с кровати и не поплелся на кухню жадно лакать воду из чайника, но прищурился на прячущийся за складкой занавески жирный ночной газовый Юпитер и бессонное окно с углеводородной жизнью в башне через дорогу, и заснул снова чистым, глубоким эльфийским сном.
2016 — 2020