Иван Петрович Ложкин дослужился в своей жизни до больших высот. Сам был из простой деревенской семьи, но с головой и амбициями. Он очень рано понял, что ему уготована судьба поинтереснее нежели его родове и после школы направил свои стопы (почти лапти) в Москву в университет. Время было жёсткое послевоенное пятидесятые годы. Вобщем как Ломоносов – добрался до столицы, поступил, выучился (через голод и холод) и построил себе карьеру.
Карьеру он действительно построил, сумел забраться довольно-таки высоко по лестнице успеха, но был он человеком совестливым честным убеждённым коммунистом, взяток не брал, на компромиссы с совестью не шёл, в людях предполагал в первую очередь хорошее и, в соответствии со всеми этими обстоятельствами жизненный успех его не имел ярко выраженного материального свойства - добра не нажил, ничем жену детей не порадовал, семья его жила скромно, порой даже бедновато. Но в большом уважении.
Уважение – это конечно приятно, ласкает самолюбие, поднимает до небес (в собственных глазах), но навара никакого с уважения, сколько ни вари его в кастрюле бытия, а вкусно пообедать в итоге нечем, так жиденькая похлёбочка для бедных. Да и нарядиться не во что, и меблирашек хороших не притащишь, и вообще ничего. Всю жизнь прожил в не ремонтированной квартире, не на что было приличный ремонт сделать зараз, квартира-то была большая (по статусу), а ремонтировать по одной комнате в год – тягомотина, грязь каждый раз развозить. Вот так и жили. Как раздражённо выражалась его супруга Вера Гавриловна «Шла замуж за умного перспективного специалиста, а оказалась за нищим идейным мудаком, обвешанным прилипалами родственниками».
Тут она была права - родственников в том селе-городке откуда он прибыл покорять Москву осталось у него немерено. Родственники строго контролировали ситуацию ( держали руку на пульсе), и, как только Иван Петрович получил хорошую должность ,повалили все к нему со своими проблемами и просьбами. Кого в больницу надо устраивать, кого отправлять на заработки на Север,кого к свадьбе одевать обувать, кого в институт определять., кого из тюрьмы вытаскивать и, конечно, всем поголовно надо было ночевать в Москве во время переездов по стране или в походах за колбасой. Племянник алкоголик приехал, жалуется – Послали меня за продуктами в Москву дали семьсот рублей, а по дороге меня обокрали подчистую ( проигрался и пропил всё), что я родным скажу, хоть не показывайся туда . Ну, конечно, Иван Петрович идёт в кассу взаимопомощи на работе, просит деньги ( считай две его зарплаты), покупает всё племяшу, а сам потом несколько месяцев выплачивает долг, опять же в ущерб своей единокровной семье.Не успеет выплатить следующий проситель едет. –Ну что делать, надо помогать – сокрушался кормилец. – Мы тут в Москве как-нибудь продержимся, а им там в провинции трудно, голодно, холодно .
Жена его, в отличие от некоторых, дурой-то не была , видела всю хитрожопость родни мужа и потому смертно ненавидела их всех скопом. Заедало супругу то обстоятельство , что и так живёт её семья необеспеченно, так последнее родня отнимает, думая видно, что тут богатства -куры не клюют .Отвадить родственничков не удалось, они её конечно побаивались, но нахальство было сильнее страха – пёрлись и пёрлись.Порой доходило до того, что все эти нищеброды переругаются между собой из-за того, что спать негде лечь – везде понаехавшие, аж на полу лежат.
Толпа родственничков всё разрасталась. Народ плодился размножался разъезжался по стране и география родни ширилась. Ехали уже и с Украины, и с Кузбасса и с Ростова. Иван Петрович удивлённо смотрел на очередного стоящего в дверях родственника, о существовании которого он пока что не подозревал. После ужина ( или завтрака или обеда – смотря когда нелёгкая принесёт родственничка) он садился с ним за генеалогическое древо, взбирались по стволу , дальше карабкались по веткам, веточкам и наконец находили этого очередного единокровного, сидящего на двадцать восьмом отростке тридцать девятой ветви. А , так ты двоюродный внук троюродного племянника двоюродной сестры моей бабушки! Теперь понял.
В дни приездов родственничков квартира наполнялась льстивыми возгласами –дядя Ваня, дядя Ваня, наш дорогой и любимый дядя Ваня! Тот их ласково хлопал по плечам, улыбался, расспрашивал о житье-бытье. Вера Гавриловна стремительно двигалась по квартире , то и дело производя губами движение типа плевка прибавляя шёпотом какое-то выражение. Родственнички держались поближе к дяде, чувствуя его бесконечную любовь и защиту.
Иван Петрович сильно стеснялся и морально страдал, когда за родственников приходилось ходить хлопотать, но на кого же им ещё бедолагам надеяться как не на него. Уж вытерплю как-нибудь, а родную кровь спасу, вызволю, одарю и устрою. Это мой долг. Я-то вырвался, устроился в жизни, а они-то там как? Из уважения к старику люди ему помогали решать его просьбы. Но просил он только за родню, за жену и детей – никогда.
Так и перебивался Иван Петрович со своей семьёй. Но родню жалел за бедственное их полуголодное положение ( так он думал)и никогда никому не отказывал. Время уже к пенсии подошло, но уходить нельзя с работы – а как же он тогда будет тащить их всех? Так и работал старик. Уже на горизонте замаячило семидесятилетие. И тут приехал очередной бедный родственник с большим чемоданом. Чемодан не раскрывал, поставил его в укромное место и стал располагаться, неуверенно косясь на Веру Гавриловну. Та, как всегда, с нескрываемой ненавистью посмотрела на вновь прибывшего, подозрительно покосившись на припрятанный чемодан.
Родственник этот приходился Ивану Петровичу троюродным братом. По бедности своей от Ивана Петровича не вылазил. То одно, то другое, всё старик ему помогал. И вот опять приехал с какой-то заботой. Называли его почему-то все в родне Петюней, хотя Петюне этому уже стукнуло пятьдесят.
Пришёл вечером Иван Петрович с работы, а тут его Петюня поджидает.Вера Гавриловна швырнула на стол еду и с раздражением ( то бишь ненавистью) удалилась к себе в спальню. Петюня со стариком поели, выпили по рюмашке ( старик из буфета достал графинчик)и тут родственник пододвинувшись поближе к Ивану Петровичу и покосившись на дверь – не подслушивает ли кто, стал тихим голосом излагать свою просьбу.
А просьба заключалась в следующем. « Прослышал я Иван Петрович, народ говорит, что партийная верхушка штампует золотые монеты втихаря и по себе разбирает, в оборот не пускает.Понятно,бумажные-то деньги ненадёжные, пропасть могут, а вложить в золотишко – это во все времена было беспроигрышным делом.Так вот, не мог бы ты мне Иван Петрович поменять мои деньги на эти монеты? Ты ведь высоко сидишь, возможности есть небось.Свои-то бумажки наверное уже давно в монетки перевёл? А?»
То, что Иван Петрович от услышанного офонарел – это не сказать ничего! Он просто потерял дар речи. Он превратился в обледеневший телеграфный столб со звенящими на ветру проводами, это у него зазвенело в голове. Потом, несколько придя в себя, он сказал – А у тебя что, деньги есть?
- Ну конечно, а то б стал я просить.Вон чемодан в комнате припрятан.Там они. Ты не сомневайся!Показать? – Петюня быстренько сбегал за чемоданом, приволок, поставил на табуретку и отпер. Перед глазами старика предстала аккуратно упакованная гора денег, полный чемодан и всё крупными купюрами. – Сколько же тут? – осипшим от потрясения голосом спросил старик. Когда он услышал ответ – ему стало по-настоящему страшно. – Убери скорее, чтоб никто не видел!Откуда же у тебя столько? – Так уметь надо, Ваня! Я же сколько лет в Рыбнадзоре, а жену устроил на бензоколонку – вобще золотое дно! Какую взятку давал, чтоб её туда взяли!Да деньги-то у всех есть у наших, ведь у кого пасека, кто скотину на убой выращивает стадом, у кого в колхозе хлебное место, не бедствовали, слава богу! Иван Петрович, только ты мне первому сделай, там к тебе ещё хотят ехать , но я –то первый приехал, значит моя очередь первая.
На красном лице старика застыли немигающие глаза. –Очередь…- не то прошептал, не то простонал он. Мысли не вмещались в голову,ему показалось , что вокруг него завертелся гоголевский хоровод из его бесконечных родственников, перед ним колыхались румяные рожи с раззявленными ртами, издающими гомерический хохот.
Заснуть в эту ночь Иван Петрович не смог.Его одолевали бесконечные трагические вопросы.Уж не зря ли прожита его жизнь? Похоже, что зря.Не виноват ли он по горло перед своими детьми и женой? Похоже, что очень виноват и уже не поправить. Ничего для них не сделал – не хватало уже ни денег ни сил на семью.Совсем под утро старик уже забрался в глубокие дебри, он стал думать – А прав ли был тогда его батя, Пётр Ложкин,когда в молодости раскулачивал таких вот крепких хозяев каким к примеру был дед его жены Никита Стригалёв владелец конного завода.
Под утро старику стало уже совсем нехорошо ,заболел то ли желудок то ли живот и он пошёл в туалет.Там на унитазе он и умер ( обширный инфаркт). Последними его словами сквозь боль были– Ошибся батя-то, ой ошибся! Разорили Россию.
Утром следующего дня, поняв, что всё сорвалось, Петюня быстренько собрался и уехал, прихватив свой тяжёлый чемодан. Убитая неожиданно свалившимся горем Вера Гавриловна с ненавистью сказала ему в дверях – Добились -таки своего! Чтоб ноги твоей тут больше не было! И другим передай!– Она , конечно , не знала истинной причины скоропостижной смерти мужа, но всем своим тонким женским чутьём, обострённым многолетней ненавистью и раздражением, она понимала, что всё не так просто и похоже,что всему виной чемодан, он ей сразу не понравился.
« « «
А по прошествии десяти лет своего безмятежного вдовства ( за это время к ней не приехал ни один мужнин родственник) Вера Гавриловна безутешно жалела только об одном. О том, что она не ушла от Ивана Петровича на заре их семейной жизни.