Есть люди, которые оставляют о себе добрую память на долгие годы, хоть уже и ушли из этой жизни.
Судьба свела меня с таким человеком в Ленинграде на приемке судна. Несмотря на преклонный возраст, Петр Алексеевич был довольно энергичным человеком и даже надоедал строителям, когда шел монтаж оборудования для медицинского блока. Дело в том, что по роду работы на борту судна предусматривалось наличие порядка 400 человек экипажа и экспедиции, что требовало серьёзной комплектации Санчасти. Да и штат врачей предусматривал трёх врачей, медсестру и санитарку. Петр Алексеевич понимал всю ответственность, которая на него возлагалась. По специализации Петр Алексеевич был хирургом и опыта за плечами у него было предостаточно. Уже в период Великой Отечественной войны он закончил мединститут и тут же был направлен в прифронтовой госпиталь. Хотя майор медицинской службы Губанов и был участником войны, но от разговоров и воспоминаний о войне он всегда уклонялся. Надо полагать, в войну он насмотрелся кровавого месива предостаточно, но чувства сострадания к людям у него не убавилось. Мы совершили с ним несколько длительных экспедиционных рейсов, при этом рейсы всегда превышали 7-8 месяцев. Естественно, за такой период и при большом количестве людей на борту судна, врачу приходилось оказывать разную медицинскую помощь, в том числе проводились и хирургические операции. Правда, это было связано с болезнями, а не с производственными травмами. Слава богу, хоть этого не было.
Однажды на борту произошел сбой. Мы вышли с Кубы и уже прошли Флоридский пролив, следуя в район работы к острову Сейбл. Как известно, болезнь часто прихватывает человека неожиданно и всегда не вовремя. В данном случае, это случилось с третьим механиком. Врач констатировал острый аппендицит и принял решение к немедленной операции. Операция прошла вроде бы успешно, но через двое суток состояние больного начало резко ухудшаться. Сильно выросла температура. Петр Алексеевич пришел к выводу, что у больного начался перитонит и его немедленно надо доставить в береговой госпиталь. В противном случае спасти ему жизнь не представлялось возможным. Ближайшей «землей» на маршруте перехода были Бермудские острова и город-порт Гамильтон. Там могли оказать действенную помощь. Несмотря на то, что мы были на ходу, и следовали определенным курсом на север, сеансы связи с космической станцией проходили ежесуточно. Для того что бы зайти на Бермуды и временно прекратить конкретную работу, нужно было получить подтверждение от Центра управления полетам (ЦУП), а также заручиться поддержкой МИДа по репатриации больного. Все-таки специальное судно и такие заходы оговариваются заранее. Все было сделано оперативно, и максимально возможными оборотами мы устремились курсом на Гамильтон.
На рассвете мы подошли к Бермудам. Погода, а самое главное видимость, были прекрасными. Я никогда не был ранее на Бермудских островах и, частенько, проходя лишь мимо на значительном расстоянии, все же представлял их размеры. Но теперь, увидев острова вблизи, был удивлен этой незначительно малой территорией в Атлантическом океане. Не успели мы стать на якорь, как из гавани вышел довольно большой катер и направился в нашу сторону. Как выяснилось позже, посланная мной информация в наше посольство в Англии и агенту в Гамильтоне, поступили своевременно, и английская сторона приняла меры к немедленной эвакуации больного в госпиталь. Формальности на борту судна по эвакуации больного заняли не более десяти минут. Мы тоже заранее подготовили все необходимые документы. Вскоре, приняв больного, катер отошел от борта судна, а мы, дав три прощальных гудка, снялись по назначению.
Уже через сутки из Гамильтона поступила информация о том, что повторная операция прошла успешно и кризис миновал. Агент из Гамильтона, буквально ежедневно информировал нас о состоянии здоровья больного. Больше всех на судне переживал наш доктор. Почти дважды в день он звонил или поднимался на мостик с одним вопросом: «Как там наш Гена?»
Геннадий был незаурядной личностью. То, что он был механик-профи, не было ничего удивительного, а вот фотохудожником он был талантливым и незаурядным. Его персональные выставки в Одессе проходили всегда с успехом.
Через две недели нам дали добро на заход в Галифакс,Канада для пополнения запасов продуктов и воды. Не воспользоваться таким случаем, чтобы вернуть Геннадия на судно, было бы глупо. Мы предварительно запросили через агента на Бермудах у врачей о состоянии здоровья больного и уже после этого предложили свой вариант репатриации с Гамильтона. Наше посольство в Лондоне оказало существенную поддержку. После швартовки в Галифаксе, несколько членов экипажа выехали в аэропорт, чтобы встретить Геннадия. Уж не знаю почему, но агент на Бермудах особенно не информировал Геннадия, по какому маршруту он летит. А может быть, и Геннадий не все понял правильно, но, когда он увидел в аэропорту Галифакса своих, он заплакал. На этом можно было бы поставить точку в этой истории с удачным выздоровлении. Однако, события имели продолжение. Дело в том, что с того момента как Геннадия отнесли на катер на рейде Гамильтона, Петр Алексеевич впал в депрессию и стал мало общителен, а однажды сказал, что пора уходить на пенсию. Конечно, возвращению Геннадия он тоже был рад, но он был уже какой-то другой. А через некоторое время ЦУП дал нам добро на возвращение домой.
Уже в Средиземном море в районе Мальты, коллеги Петра Алексеевича забеспокоились о его отсутствии на работе. Тревога их была ненапрасной. Когда вскрыли его каюту, то все стало ясно. Он умер во сне, и вряд ли понял, что происходило. В таких случаях говорят, что это счастливая смерть. А вот экипаж и экспедиция были потрясены. Но был еще один неприятный момент. Конечно, из правильных побуждений, тело покойного было перенесено в морозильные камеры и была выделена камера, специально очищенная от продуктов. Однако на некоторых членов экипажа это произвело угнетающее впечатление, особенно на женщин. Некоторые даже до прихода в Одессу отказывались от пищи. Но всему приходит конец. В конце концов, все мы умираем. К сожалению, не мы решаем, как и когда нам уходить, но мы своей жизнью можем сделать так, чтобы нас запомнили порядочными людьми.
Через пять суток, ближе к вечеру, мы подошли на рейд Одессы с единственной целью сдать тело умершего для передачи судмедэкспертам. Все, что смог сделать экипаж для безвременно ушедшего врача в мир иной, он сделал. Гроб был оббит государственным флагом и медленно поднят судовым краном из рефрижераторного трюма под звуки траурной мелодии, которая разносилась по Одесскому рейду из судовых громкоговорителей. Сотни членов экипажа и экспедиции застыли в траурном молчании, когда в лучах заходящего солнца, гроб медленно и плавно погрузили на палубу буксира. Вскоре судно взяло курс на Ялту и только через неделю вернулось в базовый порт Одесса. Нельзя мешать все в кучу и радость возвращения к родным берегам, и горечь потери достойного человека. Наверное, все было сделано правильно, а вот память о добросовестном враче сохранилась у многих моряков на долгие годы.