КОКТЕБЕЛЬ
Весной одна тысяча девятьсот восьмидесятого года привалило мне счастье великое: в профкоме предложили льготную путевку в Крым. В «Планерское», в пансионат «Голубой залив». Пояснили: «Ну, в Коктебель». Про Крым я кое-что знал, но не намного больше того, что это – всесоюзная здравница и что где-то там находится знаменитый пионерский лагерь «Артек».
«Планерское» - слово какое-то жестяное; название пансионата мне тоже не понравилось, напоминало искусственные цветы из пластмассы. Да и весна – «не сезон».
Все же, сменить обстановку за профсоюзные «тридцать процентов от номинальной стоимости», казалось привлекательным. И на семейном совете решили: «Надо ехать!».
Совет - советом, а в день отъезда мы с женой крепко поссорились из-за какой-то ерунды. Я уехал на вокзал, кое-как покидав в сумку вещи и буркнув напоследок: «Приеду – разберемся».
Поезд долго тащился на юг: сначала по России, потом разделил надвое Украину и, наконец, форсировал Сиваш - мертвое море. После этого, до станции назначения – Феодосии было уже рукой подать. Дорогу не помню, поскольку из-за ссоры с женой я жил некоторое время под гнетом большой обиды. Сознание прояснилось в тот момент, когда прямо по курсу автобуса, доставлявшего «товарищей отдыхающих» от Феодосии до места отдыха, стала видна какая-то темная громадина. Стыдно, но тогда я еще не знал, что это была местная достопримечательность - знаменитый реликтовый горный массив Карадаг. Чтобы не разбиться о достопримечательность, шоссе резко поворачивало вправо. По обеим сторонам образовавшегося при этом угла и располагался поселок Планерское.
С левой стороны мелькнули железные ворота с надписью «Совхоз Коктебель». Но прежде чем запыхавшийся автобус свернул к административному зданию, я успел полюбоваться дорогой, уходящей белою лентой вдаль и вверх по склону Карадага. Куда она вела – к чему-то неведомому – там, за перевалом, или просто в небо - я не знал. Но как мне захотелось пройти по этой дороге!
Увы, моей мечте не суждено было сбыться, ни в тот раз, ни позже...
Вскоре я входил в скромный, но вполне пригодный для временного проживания номер. Номер был рассчитан на двух человек и от того, кого судьба пошлет мне в соседи, зависело мое благополучие в ближайшие три недели, которые захватывали вторую половину апреля и начало мая.
Через некоторое время, раздался стук в дверь и в комнату вошел мужчина. На вид он был старше меня. Его фигура казалась массивной и немного нескладной. Видимо, ее обладатель был крепок физически. Мы познакомились. Соседа звали Спартак Максимович Британ. Происхождением такого, несколько необычного «ФИО» я не успел поинтересоваться - мы вскоре стали обращаться друг к другу по имени и на «ты». О Спартаке я еще расскажу позже. А сейчас, замечу только, что с соседом мне, в тот раз, определенно повезло!..
Никаких специальных планов на эту «Крымскую кампанию 1980 года» у меня не было и я целиком посвятил себя наблюдению и постижению «окружающего мира» - того мира, который окружал меня, когда я выходил из здания пансионата.
В первую очередь, окружающий мир был представлен стихиями, к коим я относил Солнце, Воздух, Море, а также Холмы – представители тверди Земной.
Солнце не жалело света и тепла и любители раннего загара легко могли получить ожог любой степени тяжести. Поговаривали, что в этом году фруктовые деревья зацвели раньше времени и что может погибнуть урожай, если (не дай Бог!) ударят заморозки. Но мне казалось, что так говорили каждый год.
Воздух часто являл себя в форме ветра. Ветер был прохладным, а иногда, даже холодным настолько, что от него приходилось защищаться.
Море, как живое существо, пребывало в разном настроении. Оно – то спокойно принимало солнечные ванны, то сердилось и начинало яростно нападать на берег – штормило. В тихую погоду находились смельчаки, которые не отказывали себе в удовольствии купаться в еще холодной морской воде.
К другим явлениям природы я относил Его Величество Карадаг и Холмы.
Карадаг, к сожалению, мне удалось наблюдать только со стороны. К тому времени, правительство Украины издало указ, запрещающий посещение Карадага туристам и другим праздным людям. «Резоны» для этого запрета были. До его введения, много дурных людей (кто - от природы или плохого воспитания, а чаще – по причине алкогольного опьянения) лезло на Карадаг в попытках найти какие-то интересные камешки или просто в поисках приключений. Часто, результатом таких мероприятий являлся урон для здоровья их участников. Рассказывали, что среди добытчиков были и такие, кто применял взрывчатку, нанося ущерб реликтовому массиву. Отвечать за этих маргиналов, конечно, никому не хотелось; да и Карадаг надо было пожалеть. Вот и прикрыли доступ к реликтовому массиву.
Радикально, «по-нашему»: «Всем! Чтобы никому и не думалось даже!».
Как-то я услышал, что если посмотреть на вершину Карадага определенным образом и в определенное время суток, то камни складываются в картину, напоминающую шествие королевской свиты. Может быть; но мне, чтобы созерцать это диво, чего-то не хватило - то ли терпения, то ли воображения.
Холмы уходили от моря волнистой, постепенно возвышающейся грядой. Может быть, они были раньше волнами, выброшенными однажды на берег разгневанным Морем и окаменевшими, после неудачных попыток вернуться в родную стихию.
В один из хороших безветренных дней, меня посетила счастливая мысль прогуляться по холмам. Благо, от здания пансионата до подножия первого холма было всего-то несколько сот метров. Преодолев это расстояние, я начал восхождение, не оборачиваясь и не глядя по сторонам.
Холмы были равномерно покрыты зеленой, но выгоревшей на солнце травой – то ли прошлогодней, то ли этого сезона. В траве иногда можно было заметить греющихся на солнце небольших ящериц. Поднявшись на вершину первого холма, я увидел, что преодолев небольшую седловину, можно достичь вершины соседнего холма, немного более высокого. Я сделал это незамедлительно и ситуация повторилась. Я поднялся на вершину следующего холма, потом следующего за этим, и мной овладел азарт: я захотел взобраться на самый высокий холм!
Холмы отличались друг от друга только высотой, а в остальном они были похожи друг на друга, как братья-близнецы. Впрочем, однажды, видимо в награду за усердие, мне был преподнесен подарок: я увидел небольшое деревце и растущую поблизости от него стайку великолепных тюльпанов - маленькое чудо!
Наконец, я остановился, расслабился и повернулся в сторону моря, чтобы осмотреть покоренное мною пространство.
Перспективу составляли: пройденные мной холмы, фрагмент поселка, пансионат и море - бесконечное море.
Поселок, дорога, с ползущими по ней автомобилями, здания выглядели, будто нанесенными на карту-схему; а люди были едва заметны.
Конечно, я был порождением того, «нижнего» мира. Но, постепенно, мной овладело необычное и приятное чувство отрешенности от него, которое вскоре сменилось другим чувством - чувством восторга. Не покидая земной тверди, я оказался в другом мире, не в том, из которого я пришел.
И этот мир – Страна холмов – был прекрасен! Окружающее меня огромное пространство было чистым, насыщенным солнечным светом, наполненным тишиной и покоем. Блаженное чувство, которое я тогда испытал, несомненно, было одним из лучших моих переживаний во время пребывания в Крыму. А может быть, и всей моей Жизни…
Спасибо вам, Холмы!..
Остальную часть окружающего мира составляли люди и творения их рук.
Если говорить о творениях, то на территории, прилегающей к пансионату, не было ничего необычного или интересного. Обращали на себя внимание лишь предметы, относящиеся к «индустрии отдыха»: ржавые и кое-где порванные металлические сетки, огораживающие отдельные участки пляжа; разоренные павильоны и ларьки, останки еще каких-то сооружений. Можно было себе представить, что к началу сезона все будет приведено в порядок, отремонтировано и покрашено. На пляже будет «яблоку упасть негде», а воздух пропитается запахами жареной рыбы, готовящихся шашлыков и звуками шумных шлягеров.
Среди окружающей меня банальности, существовало два очага культуры: книжный магазин и библиотека. В книжном магазине, по правде сказать, делать было нечего, но сам факт его существования был приятен.
Как-то, возвращаясь из книжного магазина, я увидел венценосную птичку - удода. Удод был очень красив. Мне было неприятно видеть его, копающегося в бесплодной пыли.
Заходил я и в библиотеку, расположенную на территории пансионата. Там я встретился с Гербертом Уэллсом. Нет, не с самим писателем, а с его известным произведением - «Россия во мгле». Заполнив какие-то бумажки, я взял эту книгу «на дом». И надо сказать, что Герберт Джордж меня не разочаровал: произведение оказалось очень интересным и познавательным.
Люди.
Много времени я проводил в компании Спартака. Жил Спартак в Киеве. Он был одним из лучших советских театральных художников. Об этом он рассказал, нисколько не хвалясь, а просто и естественно, «в рамках программы знакомства».
Кроме того, он сотрудничал с Музеем истории медицины, изготовляя экспонаты в виде различных человеческих фигур. А увлечением Спартака было разгадывание иллюзионных трюков.
Мы говорили на разные темы и всегда хорошо понимали друг друга; может быть, мы были схожи «на тонком уровне». О чем бы ни рассказывал Спартак, я чувствовал в его рассказах грусть. Причину этой грусти я понял позже, когда сам стал старше лет на десять-пятнадцать.
Однажды, я предложил Спартаку прогуляться до места, в котором провел последние годы жизни Максимилиан Волошин. Этим местом была вершина горы Кучук-Янышар, расположенной в паре километров от Коктебеля. Но Спартак отказался, сославшись на то, что у него болят ноги. Искать других попутчиков или пойти одному, у меня не было желания…
Конечно, Спартак не был «просто люди». Он был из тех, кто украшает Род Людской!
«Большим пятном» среди отдыхающих, были шахтеры – добытчики черного золота. Шахтеры были шумливы и жизнерадостны. Казалось, они знали, в чем смысл жизни и в эту благословенную пору, свободные от необходимости заниматься тяжелым и опасным трудом, они прилежно потребляли эликсир счастья, который продавался в соседнем магазине.
Шахтеры называли «сосателями» обитателей расположенного неподалеку Дома отдыха писателей и пели озорные частушки про… В общем, очень озорные. Надо отдать им должное – по-своему радуясь жизни, они не мешали жить другим людям.
Одинокие прогулки вдоль пляжа, иногда дарили мне интересные или забавные наблюдения и встречи.
Время от времени, я видел фотографа, который выходил на пляж, как на охоту, в поисках заработка. Фотограф был сухощавым человеком лет тридцати пяти. Многое в нем – внешность, одежда – свидетельствовало о его принадлежности к клану служителей муз. Он был увешен профессиональной аппаратурой и вооружен небольшим рупором.
Однажды он договорился с кем-то из отдыхающих о фотосъемке. Воплощению задуманной им композиции - на фоне выступающего в море мола - мешала группа молодых людей, весело плещущихся в воде. Маэстро поднес ко рту рупор и пролаял тоном, не предполагающим возражений: «Молодые люди, вы мешаете! Переместитесь вправо!». Его обращение не осталось без ответа. Вскоре с воды донеслось: «Пошел на ХХХ, педик!». Это был вызов и вызов был принят! Он снова поднес рупор ко рту и закричал: «Выходите на берег, посмотрим, кто из нас педик!».
Обитатели пляжа начали неторопливо разворачиваться в сторону разгорающегося конфликта. Однако их ждало разочарование: стороны сочли, что «сохранили лицо»» и решили этим ограничиться.
В другой раз, проходя по пляжу, я обратил внимание на сидящего на топчане молодого человека, рядом с которым лежала любимая мной газета «Советский спорт». Я поздоровался и попросил разрешения посмотреть газету. Моя просьба встретила понимание. Позже мы разговорились. Мой новый знакомый оказался спортивным журналистом из Еревана. Он рассказал, что раньше серьезно занимался спортом – прыжками в воду. Но однажды, прыгнув «на спор» с большой высоты, он повредил себе барабанную перепонку и вынужден был изменить род занятий. Потом мы встречались еще несколько раз. В одну из первых таких встреч, мой новый знакомый спросил, могу ли я сделать «уголок»? Я никогда не пытался делать уголок, но в тот раз выполнил это упражнение, хотя и не без труда. И мы окончательно сделались приятелями!
Сначала, мы говорили о спорте и спортсменах (оба знали и помнили много), а потом наше общение свелось к тому, что он увлеченно и с любовью рассказывал мне о своей родине. Я слушал его рассказы с большим интересом - в Армении я никогда не был, но почему-то всегда испытывал симпатию к этой стране. Как-то, я спросил своего нового знакомого о знаменитом армянском спортсмене Шаварше Карапетяне – многократном чемпионе и рекордсмене мира по подводному плаванию. Этому героическому человеку, на роду было написано быть спасателем. Кого только и при каких только обстоятельствах он не спасал!
Меня интересовал эпизод, связанный с падением в воду троллейбуса, ехавшего по мосту над Ереванским озером. Почему упал троллейбус?
Рассказ моего нового приятеля об этом происшествии был не долгим.
«Понимаешь, это очень просто. Ехал троллейбус по мосту. К водителю подошли двое мужчин и попросили остановить троллейбус. Он ответил, что здесь нет остановки. Они объяснили, что им нужно выйти именно здесь, но водитель снова отказался останавливать троллейбус. Тогда они ударили его по голове. В результате, троллейбус проломил ограду моста и упал в озеро».
Шаварш, случайно оказавшийся на месте трагедии, в тот раз здорово потрудился, помогая людям, неожиданно оказавшимся на дне озера в металлической клетке. Но, несмотря на его усилия, в тот раз погибло несколько десятков человек…
Помню, как он с обидой рассказывал: «Построили в Ереване красивый кинотеатр. Хотели назвать «Эребуни», но Москва не разрешила».
И вот это, забавное: «У нас все за деньги. Например, заболел ты, надо операцию делать. В больнице два хирурга: один хороший, другой плохой. Работают через день. Если тебе операцию назначили на день, когда хороший хирург работает, платишь ему деньги, чтобы он тебе сделал операцию. Если на день, когда работает другой хирург - тот, что похуже - платишь ему деньги, чтобы он тебе операцию не делал»…
Наступили кануны великого праздника - Дня международной солидарности трудящихся (он же – «Першетравень»). Как обычно, этому событию предшествовала казенная суета: пьяные дворники развешивали красные флаги, готовились какие-то массовые мероприятия. Погода была пасмурной, море штормило, а над Карадагом завис туман. Я решил позвонить в Москву и пошел на площадь поселка - большое пустое место, на котором были установлены два телефона-автомата.
Когда я подошел к телефонным будкам, в одной из них, какой-то юноша вел ожесточенную борьбу с телефонным аппаратом. Удача в этом поединке была явно на стороне последнего. Признавая свое поражение, юноша приоткрыл дверь кабинки и плаксиво обратился к находящейся поблизости молодой женщине: «Маша, телефон не работает!». Женщина передала ему крутившегося около нее маленького рыжего мальчишку, а сама решительно вошла в будку. Там она, с быстротой и ловкостью фокусника, совершила множество манипуляций, большинство из которых казались совершенно бессмысленными. Тем не менее, вскоре телефон «выпал из ступора»!
Молодые люди снова поменялись ролями, а я не удержался от замечания о том, как отличаются мужской и женский подходы к решению бытовых проблем. В самом деле: мужчины, как правило, не приступают к активным действиям, прежде чем поймут «как оно устроено»; женщины же, напротив, не нуждаются в понимании - они предпочитают решать проблемы путем прямого эксперимента. Мы посмеялись, потом разговорились, познакомились, и оказалось, что мы – земляки.
Маша пояснила, что юноша – ее брат. А позже, когда мы расставались, она пригласила меня в гости – на чай.
На следующий день, как раз на первое мая, оставив позади праздничную суету, царившую на территории пансионата, я отправился в гости к Маше, купив по дороге бутылочку виноградного сока.
Разыскав нужный дом – скромную деревянную постройку – я несмело открыл калитку и вошел во двор. Меня встретил неистовый лай посаженной на цепь собаки. Сделав несколько шагов, я остановился в нерешительности, ожидая, что кто-то выйдет мне навстречу. Я не был уверен, что попал по адресу и чувствовал себя неловко. Однако мое появление, казалось, не заинтересовало никого, кроме продолжающего надрываться честного песика. Откуда ему было знать, что хозяйка, проникнувшись идеями Первомая, уже к полудню набралась до такой степени, что уснула мертвецким сном. Что там собака - ее не пробудил бы и залп «Авроры».
В тот момент, когда я решил выйти со двора, позади меня открылась калитка, и в нее вошел интеллигентного вида пожилой мужчина. Подумав, что он – житель этого дома, я приготовился к допросу. Но все оказалось не так. Мужчина поздоровался и спросил: «Петя здесь живет?». Я ответил на приветствие и объяснил, что сам здесь впервые, а с Петей вовсе не знаком. Он меня, как будто не услышал, и продолжал с некоторым нетерпением: «Ну, Петя - кинооператор, красавец-мужчина, любитель женщин и сердцеед». Я снова объяснил, что с Петей не знаком. После небольшой заминки, мы вместе вышли со двора и остановились у скамеечки. А потом и уселись на нее – я в ожидании Маши, а он, видимо, в надежде узнать что-то про неведомого мне любвеобильного кинооператора Петю. Пришлось познакомиться, о чем я впоследствии нисколько не пожалел.
Он сказал: «Разрешите представиться: Филимонов Александр Александрович» и добавил с легкой улыбкой: «Сценарист фильмов о Сталине». После того, как мы немного поговорили, я понял, что передо мной классический «киношник» – человек, не только прекрасно владеющей своей профессией, но и любящий и умеющий «трепаться» - слушать и рассказывать интересные истории (реальные и выдуманные) о разных людях и событиях. Судя по всему, у него давно не было достойных слушателей, и он удостоил меня чести сыграть эту роль. Рассказчик он был замечательный. Попробую воспроизвести его рассказ, говоря от первого лица. Досадно, что некоторые детали уже стерлись из памяти.
Сценаристом фильмов о Сталине я стал случайно.
Михаил Чиаурели, с которым я дружил, планировал снимать фильм «Незабываемый 1919 год». Сценаристом был известный писатель и драматург. Все бы ничего, но однажды он так сильно перепил, что даже умер.
Встал вопрос о том, кто продолжит работу над сценарием. Михаил предложил мою кандидатуру. «Наверху» одобрили; так и началось наше с Михаилом сотрудничество в работе над фильмами с участием Сталина. Он один только такие фильмы снимал.
Не скрою, порой мне бывало страшновато – не ровен час, как говорится.
В одном из фильмов, я задумал символическую сцену, в которой Сталин целует руку женщине, олицетворяющей «Родину-мать». Поделился этой идеей с Михаилом. Он сказал: «Надо спросить у товарища Сталина». Потом рассказывал: «Товарищ Сталин сказал, что если по замыслу художника, Сталин должен в фильме поцеловать женщине руку, то пусть так и будет»…
Потом, Александр Александрович рассказал забавный эпизод из истории его дружеских отношений с Михаилом Чиаурели.
Как-то, на тбилисской киностудии, Михаил снимал фильм, в котором была небольшая роль русского рабочего. Он предложил мне написать диалоги с участием этого персонажа. Я согласился. Прихожу однажды в студию и вижу Михаила – сидит он задумчивый. Спрашивает меня: «Ты мимо магазина музыкальных инструментов сейчас проходил?». Я ответил, что проходил. Спрашивает дальше: «А аккордеон, выставленный в витрине, видел?». Отвечаю, что не обратил внимания. Он продолжает: «Эх ты! Инструмент – уникальный; такой редко можно увидеть. Жаль, что дорого стоит, а то я купил бы». Сочувствую ему: «Будут деньги - купишь». Он объясняет: «Ты не понимаешь. Такие вещи долго не лежат!».
Помолчал он, подумал немного и вдруг громко позвал: «Гурам, Гурам!». На крик прибежал Гурам – бухгалтер. Михаил у него спрашивает, указывая на меня пальцем: «Ты знаком с этим человеком?». Тот отвечает, что да, знаком. «И кто это, по-твоему?» продолжает Михаил. Ничего не понимающий бухгалтер отвечает: «Так, Филимонов Александр Александрович». Тут Михаил, натурально, в крик: «Нет, это не Филимонов Александр Александрович! Это жадный, ничтожный человек! Я попросил его написать диалоги – всего-то несколько слов. Так он за эту пустяковую работу просит тысячу рублей! Скажи, Гурам, есть у нас тысяча рублей для этого шакала? Чего молчишь?». Бухгалтер бормочет: «Если очень надо, можно найти». «Так что ты стоишь, Гурам? Неси!». Вскоре Гурам принес деньги. Подождав, пока он уйдет, Михаил отдал половину денег мне, а на остальные пошел покупать себе аккордеон…
Немного помолчав, Александр Александрович перешел к следующему сюжету. Речь теперь пошла о трагическом эпизоде времен ВОВ, свидетелем которого он являлся.
Да, жалко, что на Карадаг теперь нельзя ходить. Без этого, здесь и делать нечего. Я в министерстве культуры Украины справку показал, что участвую в создании фильма о Карадаге. Все равно не разрешили. Остановиться-то здесь мне есть где. Есть дом, в котором меня всегда встречают, как родного. Это еще с войны. Я тогда работал в редакции фронтовой газеты. Был свидетелем высадки десанта в Крыму. Наш десант захватил плацдарм, закрепился. Но было ясно, что своими силами долго он не продержится: когда немцы придут в себя и обрушатся всей своей мощью, противопоставить им будет нечего. Запросили поддержки из Центра. Центр ответил: «Действуйте по обстановке». То есть, фактически, обрек десант на героическую смерть.
Редакция и типография фронтовой газеты находилась в Ростове. В моем распоряжении был небольшой самолет. Я взял с собой всех, кого смог и улетел отсюда в Ростов. Так, сам остался жив и людям помог…
Выдержав паузу, которая ему понадобилась для того, чтобы вернуться в «сегодня», Александр Александрович поделился своим мнением об эпизоде, уже из древней истории России.
Речь пошла о «Ледовом побоище». Свидетелем Побоища, он, понятное дело, не был. Но было очевидно, что этим предметом он интересовался, и что по поводу Побоища он разделяет мнение, отличное от мнения общепризнанного.
И так, он продолжал.
Жалко-жалко, что на Карадаг нельзя. Просто отдохнуть, мне есть где – у меня домик свой в старинном русском городке Гдове. Слышали? По преданию, вблизи него произошло знаменитое Ледовое побоище, в котором русские войска под руководством Александра Невского победили немецких псов-рыцарей. На самом деле, никакой битвы не было; только жителям Гдова об этом не надо говорить – обижаются очень. Кем был Александр Невский? Типичным кондотьером – кто заплатит, за того и воюет. Его Новгород нанял для защиты от этих рыцарей. Но рыцари – не дураки: они выслали разведку, убедились, что лед на озере не прочный и ушли. Так что, русские рыцарей этих не застали, и битвы не было.
Никакого металла на дне Чудского озера не обнаружили. Кроме того, немцы – большие аккуратисты. Если, например, где-нибудь в африканской пустыне, немецкий рыцарь, по-пьяни, упадет с лошади, и башку себе расшибет, то у него на родине, в церковной книге, обязательно появится запись о том, что тогда-то и там-то доблестный рыцарь такой-то, сложил свою голову во славу своей великой родины. А записей таких не обнаружено»…
На этом Александр Александрович Филимонов закончил свое «выступление». Как раз, подошла Маша. Она пригласила Александра Александровича принять участие в чаепитии. Он поблагодарил, вежливо отказался и откланялся, не забыв сказать мне напоследок: «Увидите Петю, пожалуйста, передайте ему от меня привет».
Потом мы пили чай и вели интеллигентные беседы. С Машей мы еще прогулялись раз или два. Она с гордостью рассказывала о своем муже – поэте, о том, что поэты - «люди, разговаривающие с Богом». Последнее утверждение я воспринял скептически; но много позже, вспоминая этот разговор, я думал, что Маша была права, а я со своим скепсисом выглядел глуповато…
В урочный час, пришел конец моему крымскому приключению.
Наступил день отъезда. Я благополучно добрался до Феодосии. Мне нужно было как-то провести несколько часов, остававшихся до моего поезда. Стояла жара, я бесцельно слонялся по городу, неподалеку от вокзала; сильно болела голова.
Я побродил по набережной, а потом посетил музей. Музеев там два – краеведческий музей и музей Айвазовского. Расположены они чуть ли ни в одном здании. Я побывал в одном из этих музеев. Не помню, в каком именно. Но точно, не в том, в котором намеревался побывать…
Другой поезд, следуя в обратном направлении, форсировал Сиваш, разделил надвое Украину и по расписанию прибыл в Москву. Наконец я добрался до дома. Кажется, привез какие-то фрукты (как же из Крыма без фруктов). О чем-то рассказал. С женой мы помирились еще во время моего отсутствия – расстояние сближает. Так что, жизнь легко вошла в свою обычную колею…
Некоторое время я не забывал своих крымских знакомых. Увидев книгу о драгоценных и полудрагоценных камнях, я купил ее и послал в подарок в Армению – спортивному журналисту (камни были его увлечением). Он прислал в ответ письмо с благодарностью. Два или три раза я звонил Маше. Но разговаривать особенно было не о чем; в Крыму – другое дело. Помню, она мне рассказала, что ворует на книжных ярмарках книги, которые невозможно достать «по-честному»; а я рассказал ей, что читал популярное, но запрещенное тогда произведение, у главной героини которого была фамилия, как у нее, Маши. На этом все и закончилось.
Однажды я написал Спартаку. Он мне ответил. К письму был приложен отличный рисунок, сделанный простым карандашом – какая-то беседка или небольшое здание. Прошло много лет, прежде чем мне довелось побывать в Киеве. Я очень хотел навестить Спартака. Нашел улицу (какой-то «спуск», кажется) – горбатую, по которой бойко ползали трамваи; а нужный дом не нашел, хотя опросил многих прохожих.
Видно, не судьба…
Над великой страной занималась вечерняя заря. Кто-то это понимал или чувствовал, кто-то нет. А жизнь продолжалась.
Вскоре у нас родилась вторая дочка, а старшая пошла в школу. Мне до слез обидно, что я мало помню о том, какими дочери были в детстве и каким я был для них отцом.
А вот поездку эту в Крым помню в подробностях…
А.А.Горин, февраль 2012г, Москва