Простые слова
Как и когда это всё началось? Сегодня, по прошествии многих лет, даже трудно вспомнить. Тогда меня, только что отслужившего срочную, вновь пригласили в военкомат. Военком, грузный мужчина лет пятидесяти, долго смотрел на меня, как бы изучая, стоит ли мне доверить какую-то информацию, или просто, поинтересовавшись самочувствием и жизненными планами, отпустить восвояси. Наконец решившись, он заговорил. "Видишь ли, Сергей…" - при этом он глянул в учётную карточку, боясь перепутать имя, - "Тут вот какое дело, ты ведь служил в Чечне и, наверное, встречал там наших земляков, может сталкивала тебя судьба с нашими парнями. Например, имя Алексей Замятов тебе ни о чём не говорит?"
Ещё бы, Лёшка Замятов. Ну конечно, я помнил это имя, разве такое забывается. Тогда мой взвод, находясь в батальонном охранении, нарвался на боевиков Хаттаба. Те занимали высотки, а мы оказались в низине, они могли покрошить всех. Первым же выстрелом был убит лейтенант, и командование взял на себя сержант Замятов, он и ещё двое прикрывали отступление. Если бы не те парни, я вряд ли бы сидел сейчас здесь. Лёшка Замятов, разве такое забудешь? Потом, когда подошли основные силы и отогнали боевиков, мы долго искали своих ребят. Нашли двоих, которых можно было опознать, а вот третий был настолько обуглен…. Так и не опознав, кто это, решили, что это Алексей и есть, и хоть Алёшку искали, искали три дня, но не нашли. Боевиков тогда ребята положили, а обугленный был только один, вот и решило тогда командование, чтобы не заморачиваться, что это и есть Алексей.
"Понимаешь, Сергей, не того схоронили. Не Алексей это, ошибочка вышла. Я им сам груз 200 доставлял." Военком достал из кителя платок и стал усердно протирать вспотевшую лысину.
- Так что под крестом лежит не твой сержант, наш дорогой боевой товарищ Лёшка. A как сейчас это объяснить его близким - не знаю. У него ведь жена была… и девочка, дочка. Как им теперь сказать, что там, в могиле этой, чеченец выродок, а не Алексей?
- А где Алексей? Нашли его, он жив?
- Да нет, Алексей погиб. Километров пять полз раненый, у села возле райцентра Итум-Кали его труп нашли. Там его чеченцы и похоронили, а документы, что при нём были, нам переслали. Письмо его жены и фотографию, на ней жена и дочка. Хорошо хоть, не домой отправили, а прямо сюда в военкомат. Подумай, Серёжа, как теперь всё им объяснить, слова нужны, простые слова. A какие - не знаю. Тебе их искать и найти надо.
Откровенно говоря, я тоже не знал, как поступить, как исправить ошибку, которую допустило военное командование. Всё скрыть, - и пусть жена оплакивает своего мужа над могилой боевика, который в него стрелял, а о его могиле и не узнает никто, и зарастёт она бурьяном там, у чеченского села, - или поехать да рассказать правду. А ещё я злился на военкома, сами накосячили, а мне отдувайся. Как мне хотелось тогда плюнуть ему в рожу, да не только ему, а всем этим толстопузым полковникам и генералам. За то, что с такой лёгкостью определили парня в покойники, что не оторвали свои жирные зады от тёплых начальственных кресел и не сделали всё, чтобы найти бойца. Эх, да что там возмущаться, мы для них пушечное мясо. Решение пришло внезапно. Я посмотрел на военкома и понял, скажу семье правду. Надо исправить ошибку, да и "чехи", какие бы ни были изверги, а своего схоронить по их обычаям должны. Так я военкому и выложил: "Хочешь, чтобы ошибка была исправлена, добейся эксгумации трупа, я его в Чечню повезу и чехам сдам, а Лёшку сюда доставлю, они там тоже не безбожники и помогут."
Риск, конечно, был большой, ведь война-то продолжается, я только-только демобилизовался, счастливый, что живой из этого ада выбрался, и вот вновь сам себя на смерть обрекаю. А с другой стороны, как же жить, если знаешь, что твой командир где-то в горах Чечни не по-божески лежит. Сказал военкому, чтоб бумаги готовил от имени "Красного креста и полумесяца", и чтобы всё по закону, с печатями и подписями, а с женой Алексея сам говорить буду. Нечего им туда лезть, уже один раз согрешили. Ехал я тогда в райцентр, где жил Лёшка, и до конца не понимал, как скажу про "ошибочку" генеральскую. В едь больше полугода прошло, сколько слёз пролито, сколько слов над могилой сказано, а теперь, вишь, ошибочка вышла, и муж твой где-то в далёком горном селе у райцентра Итум-Кали захоронен.
Приехал, дом отыскал. В садике на скамеечке пожилая женщина сидит, а рядом девчонка с куклой возится. Ну, смекнул я тогда, что это мать Алексея с внучкой, а девочка, как увидала меня, глазёнки от восторга больше куклы стали, да как кинется ко мне, и кричит: "Папа, папа приехал!"
У меня сумки с подарками на землю попадали, подхватил её на руки и давай целовать раскрасневшуюся мордашку, а сам и слова сказать не могу. Гляжу, женщина тоже встала, смотрит на меня, губу закусила, а по щекам слёзы. Так всё время, пока жена Алексея с работы не вернулась, девочка у меня на коленях и просидела, так и звала папой, а при ней я на тяжёлый разговор не решался. Только когда Полинку спать уложили, мы и приступили к настоящему знакомству. Я рассказал, что служил вместе с Алексеем, что обязан ему жизнью, как и многие другие желторотые и необстрелянные ребята нашего взвода, что, если бы не его героический поступок, многие матери не дождались бы своих сыновей. Женщины, конечно, всплакнули, но я видел в их глазах не только боль утраты, но и гордость за сына и мужа. Теперь оставалось самое тяжелое, рассказать, где и как погиб Алексей, и что лежат его останки не в той могиле, куда они ходят, а совсем в другом месте, в той самой Чечне. Ох, как же тяжко дался мне этот рассказ, как трудно доставал я бумаги, присланные из Чечни. Сколько горьких упрёков в адрес нашей "доблестной армии" и её руководителей я услышал, да и не только их, но и в свой тоже. Хорошо хоть, Анна Николаевна, мать Алексея, за меня заступилась. "Ты, Надежда, на него то не кричи, чего с него-то взять, сам, поди, жизнью рисковал, он, что ли, безобразие это допустил? И войну эту дикую, и срам безбожный, люди им - что галочки в бумажках их да рапортах, им по столбикам все крестики разлиновать, да награды получать… Это его начальству надо претензии предъявлять, а на кого там жаловаться, когда все генералы на одно свинячье рыло." Да я и сам понимал, что эти подонки, генералы-командиры, натворили. Eсть же указание, сомнительный труп необходимо подвергнуть тщательной экспертизе, а уж потом определять, куда направлять груз 200. Только анализы эти дорогие и хлопотные, куда проще деньги украсть, а в отчётах-сводках написать фамилию пропавшего и не найденного солдата. Кабы "чехи" не отправили бумаги - так бы никто и не знал про Алексея Замятова. Поди объясни этим несчастным женщинам, сколько наворовано и кто наживается на этой проклятой войне. Война - это ведь не только политика и философия с демагогическими изысками власть предержащих, война - это кровавая граница в душах людей.
Тогда я ещё не мог вполне осознать, в какую авантюру пустился, одно только оправдывало мои действия: душа Алексея, вечно-живая субстанция, должна найти успокоение на родной земле, и его мать, и жена должны окропить его, а не чужую, могилу своими слезами.
**********************************
Я долго не мог убедить женщин, что необходима эксгумация, и только предъявив там "чехам" труп боевика, я смогу просить труп Алексея для перевозки сюда. Они просто не верили мне, единожды солгавший навсегда теряет доверие, а во мне они видели представителя той самой армии и тех самых военкомских структур. "Вы как хотите, а тело нужно мне для обмена, да и негоже чеченцу, мусульманину, под крестом лежать," - тут уж они и вовсе разрыдались и на меня недобро смотреть стали, причём обе. А Надежда, вдова моего боевого командира, прямо заявила, что не спроста я покрываю военкомовского пузана, он, видать мой родственник. Уж и не знаю, сколько бы ещё мне пришлось успокаивать и убеждать рыдающих женщин, только захныкала Полечка, и Анна Николаевна, утирая передником слёзы, поспешила к ней. А ещё Надежда заявила, что поедет со мной в Чечню. Я попытался её отговорить: "Там война, там стреляют, а у тебя маленькая дочь," - но она так взглянула, что я сдался.
Главный вопрос, который мучил меня, - как добраться до этого аула, ведь ни железнодорожного, ни авиасообщения с Чечнёй в то время не было. Решил поехать через Ставрополь, дальше через Гудермес на Аргун, потом по дороге на Шали через Шатой, - и в горы, на Итум-Кали. Горы там высокие, дороги и тропы заминированы, люди озлоблены, да и наёмников со всего света полно, а эти даже с чеченцами не считаются, за деньги воюют, для них голова федерала - валюта. Тем временем военком занялся документами, выправил требуемые бумаги и связался с чеченцами из аула, сообщил о наших опасениях и трудностях, а ещё сообщил, что приедут двое: я, как сопровождающий груз, и жена, то есть, вдова похороненного у них российского военнослужащего Замятова.
Стали ждать ответ, ждали долго, почти месяц, Надежда вся извелась, но наконец ответ прибыл. Чеченцы написали, что готовы встретить нас и обещают сопровождение в обе стороны, что отрядили для этого вооружённых людей, которые обеспечат нашу охрану. Наверно, многие не поверят в благородство или честность боевиков, не очень и я верил, может, по дурости, может, по- молодости, чёрт его знает, почему лез в эту кашу - тоже не знаю. Когда всё было готово - тронулись в путь. Останки боевика, и без того крепко пострадавшего в бою, время пребывания в могиле не пощадилo и не украсило, но у нас уже были бумаги с заключениями экспертов и данными погибшего. Была и ещё одна деталь, по халатности или умышленно скрытая в отчётах и заключениях, на правой ноге трупа не хватало мизинца.
До Ставрополя добрались без проблем. Дальше, пока были наши блокпосты, как-то умудрялись проезжать, уже не без уговоров и всяких разных согласований, не каждый командир хочет и готов рисковать погонами, а отпускать нас одних к чеченцам - большой риск. Однако всё обошлось, и на чеченской стороне нас встретил Азам со своими вооруженными джигитами. Азам был полевым командиром и братом погибшего. Убедившись, что нас только двое и в армейском бобике действительно труп, он стал рассматривать бумаги, а потом заговорил:
- Тело невозможно опознать, он весь обуглен, а таких бумаг и я вам сколько угодно сам нарисую.
- Ты не внимательно осмотрел, у него на правой ноге не хватает мизинца.
Азам переменился в лице, губы его сжались, а в глазах появились слёзы: "Это мой брат". Таким вот образом и закончилось опознание, теперь вся колонна, наша машина и четыре машины боевиков, двинулась в глубь Чечни. Страшная картина, эти дороги войны. Воронки, разбитая техника, да и неспокойно, из-за каждого куста возможен выстрел, и кто знает, в кого полетит шальная пуля. Пару раз нас останавливали чеченские патрули, но переговоры с ними вёл Азам, а я тупо сидел в кабине бобика. Приближалась ночь, решили остановиться в каком-то ауле. Там нас накормили и уложили спать, а утром снова отправились в путь. Ехали очень долго, пару раз за рулём меня менял чеченец, но к конечному пункту подъехал я сам. Встречал нас седой чеченец с окладистой бородой и в папахе, с ним было ещё несколько мужчин, хоронить решили в этот же день, так принято по их обычаям. На кладбище пошли одни мужчины, а женщины плакали и причитали дома. Надежда и я тоже остались в доме, дожидаться тела Алексея. Ночь провели в ауле, Надежда с женщинами, а я с мужчинами.
Когда все слова скорби были высказаны и мужчины разошлись, в доме остались только старик, Азам и ещё один совсем молоденький парнишка. Старик рассказал, что труп изрядно пострадал, и не было никакой возможности омовения водой, поэтому провели обряд омовения землёй таяммум , потом обернули тканью и прочитали молитву джаназа-намаз. "Это очень сильная и важная молитва, и если не выполнить этот обряд, по исламским законам человек не считается похороненным. Теперь на третий день мы должны устроить поминальную трапезу, вам надо как можно скорее добраться до ваших, так как Азам должен быть дома. Завтра утром мы отдадим вашего воина, и вы отправитесь обратно."
Рано утром, получив труп Алексея, мы тронулись в обратный путь. Пока с нами был Азам, особенных преград мы не чувствовали, но к концу второго дня Азам начал нервничать и торопиться. Я понял, что он спешит и переживает, так как не успевает к дню поминовения брата. До наших оставалось совсем немного, и я решил поговорить с Азамом: "Я понимаю, ты торопишься домой, может, мы сами доберёмся?" Азам посмотрел на меня. В его взгляде я прочёл боль, понимание и благодарность: "Я оставлю с тобой Керима, ты не смотри, что он молод, это настоящий джигит, он тебя за рулём заменит, когда отдохнуть захочешь, да и поговорит с нашими если что." Так и решили, теперь добирались втроём, Керим - тот самый парнишка, что был тогда в доме со стариком и Азамом. Я вёл машину, и мы разговорились, выяснилось, что Керим сирота, его отец, мать и младшая сестра погибли, когда федералы обстреляли их аул из танков, снаряд влетел в их дом и всех убил, только Кериму повезло, он задержался у товарища. "Я не виню ваших солдат, я сам солдат и знаю, что надо выполнить приказ, но я виню тех, кто отдаёт такие приказы."
До наших оставалось совсем немного, когда мы увидели машины, это были не чеченцы, это были наёмники Хаттаба, шакалы, воюющие за деньги. "Гони!" - крикнул Керим, и я вдавил газ до конца, машины наёмников пытались зажать наш бобик с двух сторон, но Керим начал стрелять. Одна из его пуль пробила колесо преследователей, машина завихляла и остановилась, зато другая открыла ответный огонь, и я был ранен. Сквозь боль я давил на газ и мчался, мчался, почти не различая дороги. Неожиданно машина наёмников резко развернулась и помчалась в противоположную сторону, и, уже теряя сознание, я увидел, как в нашу сторону движется БТР. Я резко нажал на тормоз, бобик замер, а когда открыл глаза , то Керима уже не было рядом, только Надя, с распущенными волосами и вся зарёванная, гладила меня по голове и просила: "Миленький, только не умирай, только не умирай."
************************************
Потом на вертолёте нас отправили домой. Скорбный груз 200 был доставлен, но похороны Алексея уже проходили без меня, я оказался в госпитале, и Надя с дочкой навестили меня там.
Сегодня нашей Полинке исполнится шестнадцать, у неё теперь есть брат и младшая сестра, а вечером у нас соберутся гости, чтобы поздравить нашу именинницу. Утром мы сходим на кладбище на могилу Алексея. Молча постоим и помянем его, мысленно произнеся простые слова "Мы помним тебя, Алёша."
В. Гайсинский.
Хайфа. 4.02.2020.