- Это случилось, когда в войне с Донбассом наметился перелом, - начал тихо свой рассказ Ярослав. – Наша бригада участвовала в штурме Славянска. Взяли его с огромными усилиями и потерями. Не успели стряхнуть пыль с ботинок, нас, измотанных, снова бросили в прорыв, чтобы отсечь Донбасс от России. Бросили без всякой подготовки и обеспечения. И результат такого прорыва известен – мы попали в окружение. Мне осколками раздробило ногу. И когда я понял, что окружены, решил идти через границу в Россию и спасти пацанов. Это их и спасло. Да и я, как видите, живу. Там мою ногу обработали, а отрезали её уже на Украине. Здесь меня начали таскать по всяким допросам, начали лепить дезертирство.
- А почему вы не остались в России? - спросила Валентина.
- Здесь моя жена, дети. Я о них думал. Да и не хотят они уезжать из Украины. И вот именно в это время приехал отец. Увидел меня калеку, вышвырнутого из армии, без куска хлеба. Начал возмущаться, где-то попер на нынешнюю власть и на него донесли. Его забрали в службу безопасности и предложили добровольно сознаться, что приехал сюда, как российский разведчик или диверсант. Неделю мордовали. Но ничего не добились. Отец пришел домой, всё это рассказал, лег и тихо умер. Оказалось, внутренности отбили…
Ярослав отвернулся. Он не хотел демонстрировать гостям свои слёзы. Через минуту снова заговорил:
- Хотели отвезти его в Крым, похоронить рядом с мамой, но проблем возникло столько, что решили хоронить здесь.
- А мы можем сходить на кладбище? – сдавленным голосом спросил Анатолий Иванович.
- Далековато идти. Но мы съездим. Вы умеете водить машину?
- Умею.
Тогда пошли.
Ярослав открыл пристроенный к дому гараж. Там стоял старенький, но чистенький жигуленок.
- Вот мои ноги, - похвалился Ярослав и подал Анатолию Ивановичу ключи.
На кладбище было тихо и жарко. Могилу Миши нашли быстро. Похоронили его рядом с отцом Давидом Моисеевичем. Земля на могиле за год улеглась, уплотнилась. Непосредственно на ней и вокруг уже успели дружно поселиться сорняки. Ярослав начал их вырывать и, словно в оправдание, говорил:
- Этим летом поставим надгробие.
На прибитой к кресту табличке Анатолий Иванович прочитал:
«Кочур Михаил Давидович
1954 – 2015»
Он увидел его доброе круглое лицо с весело прищуренными глазами. Спокойное и уютное. Внезапно стало трудно дышать, а ноги стали ватными. Но Анатолий Иванович устоял.
«Здравствуй, Миша, - прошептал. - Теперь понимаю, почему ты молчал…»
Ему трудно было представить Мишу молчащим. Всегда первым здоровался. И говорил… Слова, казалось, были продолжением его постоянной и доброй улыбки. И собеседник обязательно улыбался в ответ.
«…Тебя заставили молчать. Ты не Сократ, но тебя убили…».
«… Я же тебя отговаривал ехать. Что ты изменил здесь своими словами?»
Анатолий Иванович шевелил губами, корил Мишу и в то же время понимал, что случилось то, что должно было случиться. Не мог Миша промолчать… Снова невыносимо защемило в груди. Мысли его смешались, глаза заволокла серая пелена. Чтобы не упасть он положил ладонь на плечо Валентины. Та обхватила его руками и потащила:
- Сядь на скамейку. Успокойся. Так случилось. Что с этим поделаешь?
Спустя минуту в голове Анатолия Ивановича прояснилось, и он даже попытался улыбнуться. Поднялся и снова пошел к могиле. Снова зашептал:
«Как тебе там? Я знаю, у Бога к тебе претензий нет. Ты хоть и не верил в Бога, но жил по-божески…».
Анатолий Иванович говорил и верил, что Миша его слышит. Во всяком случае, ему очень хотелось, чтобы слышал.
«…Я привез тебе приветы от Гриши, Зубова и Саши Строева…».
Теперь он говорил и наверняка был уверен, что Миша всё слышит:
«Ты бы только знал, как мне без тебя сиротливо… держись… ты же знаешь, что и мне немного осталось. Мы обязательно встретимся. Ты построишь там свой гараж, и нам снова будет хорошо…».
Продолжение следует.