Предыдущая глава- http://www.proza.ru/2019/11/06/1052
Немного фактов из биографии царя Алексея Михайловича Романова в контексте его связи с Савво- Сторожевской обителью.
Царь Алексей Михайлович имел наружность довольно привлекательную: белый, румяный, с красивою окладистою бородою, хотя с низким лбом, крепкого телосложения и с кротким выражением глаз. От природы он отличался самыми достохвальными личными свойствами, был добродушен в такой степени, что заслужил прозвище "тишайшего", хотя по вспыльчивости нрава позволял себе грубые выходки с придворными, сообразно веку и своему воспитанию. Впрочем, при тогдашней сравнительной простоте нравов при московском дворе, царь вообще довольно бесцеремонно обращался со своими придворными. Будучи от природы веселого нрава, царь Алексей Михайлович давал своим приближенным разные клички и в виде развлечения купал стольников в пруду в селе Коломенском. Он был чрезвычайно благочестив, любил читать священные книги, ссылаться на них и руководиться ими; никто не мог превзойти его в соблюдении постов: в великую четыредесятницу этот государь стоял каждый день часов по пяти в церкви и клал тысячами поклоны, а по понедельникам, средам и пятницам ел один ржаной хлеб. Даже в прочие дни года, когда церковный устав разрешал мясо или рыбу, царь отличался трезвостью и умеренностью, хотя к столу его и подавалось до семидесяти блюд, которые он приказывал рассылать в виде царской подачи другим. Каждый день посещал он богослужение, хотя в этом случае и не был вовсе чужд ханжества, которое неизбежно проявится при сильной преданности букве благочестия; так, считая большим грехом пропустить обедню, царь, однако, во время богослужения разговаривал о мирских делах со своими боярами. Чистота нравов его была безупречна: самый заклятый враг не смел бы заподозрить его в распущенности: он был примерный семьянин. Вместе с тем он был превосходный хозяин, любил природу и был проникнут поэтическим чувством, которое проглядывает как в многочисленных письмах его, так и в некоторых поступках.
Приветливый, ласковый царь Алексей Михайлович дорожил величием своей царственной власти, своим самодержавным достоинством; оно пленяло и насыщало его. Он тешился своими громкими титулами и за них готов был проливать кровь. Малейшее случайное несоблюдение правильности титулов считалось важным уголовным преступлением. Все иноземцы, посещавшие Москву, поражались величием двора и восточным раболепством, господствовавшим при дворе "тишайшего государя". "Двор московского государя, - говорил посещавший Москву англичанин Карлейль, - так красив и держится в таком порядке, что между всеми христианскими монархами едва ли есть один, который бы превосходил в этом московский. Все сосредоточивается около двора. Подданные, ослепленные его блеском, приучаются тем более благоговеть пред царем и честят его почти наравне с Богом". Царь Алексей Михайлович являлся народу не иначе, как торжественно. Вот, например, едет он в широких санях: двое бояр стоят с обеих сторон в этих санях, двое на запятках; сани провожают отряды стрельцов. Перед царем метут по улице путь и разгоняют народ. Москвичи, встречаясь с едущим государем, прижимаются к заборам и падают ниц. Всадники слезали с коней и также падали ниц. Москвичи считали благоразумным прятаться в дом, когда проезжал царь. По свидетельству современника Котошихина, царь Алексей сделался гораздо более самодержавным, чем был его родитель. Действительно, мы не встречаем при этом царе так часто земских соборов, как это бывало при Михаиле. Земство поглощается государством. Царь делается олицетворением нации.
Но именно при нём нация в горниле реформ, бунтов и восстаний обретает формы государственности, новые законы, в частности; в октябре 1648 года созванный собор утвердил Уложение, состоявшее из 25 глав, заключающее уголовные законы, дела об обидах, полицейские распоряжения, правила судопроизводства, законы о вотчинах, поместьях, холопах и крестьянах, устройство и права посадских, права всех сословий вообще, определяемые размером бесчестия. Уложение в первый раз узаконило права государевой власти, обративши в постановление то, что прежде существовало только по обычаю и по произволу. С этих пор узаконивается страшное государево "дело и слово".
Царь со всем своим семейством подолгу живал в Саввине монастыре, где настоятелем был его духовник архимандрит Никанор. В праздники стреляли из пушек, расставленных по стенам и башням монастырским, для чего особой слободой царь поселил около монастыря стрельцов. Так появилась Саввинская Слобода.
Слобода эта, поставленная на месте древнего поселения Усть-Розвадня, была белым, то есть неподвластным монастырю, поселением стрельцов, а стрелецкий гарнизон находился непосредственно на территории обители, в специально построенных для него помещениях.
Очевидно, что размещение царем стрельцов в стенах монастыря нельзя рассматривать в пределах нецерковного сознания как акт секуляризации монастырских строений, выходящий за рамки «московского благочестия».
Вероятно, стрельцы жили там и ранее переустройства обители Алексеем Михайловичем, однако теперь их присутствие в Саввином монастыре получило роль одной из составляющих «царской ставропигии» или особого замысла о возвеличенной монархом обители. Нередко стрельцы «Саввина дома» в силу своей избранности, «крестового» или «ставропигийного» служения выполняли представительскую функцию, роль особой царской гвардии в сфере церковно-государственных отношений, например, участвовали в крестных ходах, эскортировали чтимые святыни, а также выполняли более деликатные задачи, такие как сопровождение духовенства (например,патриарха Никона после размолвки с царем во время посещений трех строящихся им ставропигиальных монастырей) и др.
Можно предположить, что царь, поощряя саввинское духовновоенное общежитие, руководствовался представлениями о сакральном характере стрелецких формирований и необходимости присутствия регулярных (то есть обученных или «посвященных») войск в культовом военном центре.
Согласно распространенному мнению, особое почитание преподобного началось после чудесного спасения царя св. Саввой во время охоты в декабре 1651 г. Однако строительство в монастыре началось в 1650 г., за год до видения, а поновление росписи Рождественского собора и богатые вклады еще раньше, в 1649 г., и это говорит о том, что заступничество преподобного Саввы во время царской охоты являлось не причиной, а следствием его почитания Алексеем Михайловичем.
Пожертвования царской семьи на строительство «Саввина дома» были так велики, что еще в 1651 г. царя обвиняли в том, что «в Звенигороде де государь монастырь строит, а иные разоряет» 6. По свидетельству Павла Алеппского, архидиакона Антиохийского патриарха Макария, побывавшего в Саввино-Сторожевском монастыре в 1656 г., царь принимал активное участие в жизни монастырской братии. Как сообщает Павел Алеппский, во время трапезы в день памяти преп. Саввы, «он сам до конца трапезы прислуживал всем монахам до последнего… На полу перед царем был поставлен стол для нищих, слепых, калек и иных, и он прислуживал им все время пищей и питьем до последнего» . Во время богослужения царь исполнял обязанности уставщика и екклесиарха. «От начала и до конца службы он учил монахов обрядам, …если они ошибались, он поправлял их с бранью, не желая, чтобы они ошибались в присутствии нашего владыки патриарха. Словом, он был как бы типикарием, обходя и уча монахов.
История или легенда, связанная с событием прославления мощей преп. Саввы. «Царь Алексей Михайлович, в свое декабрьское путешествие в монастырь перед открытием мощей, ходил на охоту в окрестные леса звенигородские. Когда свита его рассеялась по лесу для отыскания логовища медведя, и он остался один, медведь внезапно выбежал из леса и бросился на него. Царь, видя невозможность защищаться, обрек себя на верную смерть. Вдруг около него явился старец, и с его явлением зверь бежал от царя. Вопрошенный об имени старец ответствовал, что его зовут Саввой, и что он один из иноков монастыря Сторожевского. В это время собрались к царю некоторые из его свиты, а старец пошел к монастырю. Скоро пришел в обитель и сам Алексей Михайлович и спрашивал архимандрита о монахе Савве, думая, что это какой-нибудь еще неизвестный ему подвижник, поселившийся в монастыре. Архимандрит отвечал, что в монастыре нет ни одного монаха с именем Саввы. Тогда царь, взглянув на образ преподобного, уразумел, что это был сам он, велел отслужить молебен и свидетельствовать его гроб». Очевидно, что чудо на охоте произошло во время богомолья в Саввино-Сторожевский монастырь, приуроченного к дню памяти святого (преставление преп. Саввы 3/16 декабря).
Торжественное открытие мощей преп. Саввы произошло через месяц, 19 января 1652 г., в присутствии царя, царицы Марии Ильиничны, патриарха Иосифа и новгородского митрополита Никона, будущего патриарха.
Рассказ о поединке преподобного с медведем можно отнести к разряду традиционных агиографических сюжетов, описывающих борьбу святого с диким зверем, известных как в восточнохристианской, так и в древнерусской литературе. Речь идет о молитвенном поединке пустынника с бесами, принявшими образ чудищ или диких животных. В житии преп. Саввы Освященного духовная брань подвижника оканчивается изгнанием демонов и, как следствие, приручением реальных зверей. В русской агиографии образ мирного сожительства подвижника и дикого животного наиболее известен по житию преп. Сергия Радонежского и продолжал быть актуальным вплоть до XIX столетия, появившись в житии преп. Серафима Саровского. Однако в чуде преп. Саввы Сторожевского появляется дополнительный сюжет царской охоты, который в сочетании с традиционным мотивом монашеской зоомахии нуждается в семиотической расшифровке. Царская охота, которой зачастую сопровождались паломнические походы, по-видимому, входила в число ритуалов царского церемониала, наряду с посещением святых мест и участием в богослужениях. Единый для общемировой как древней, так и средневековой военноохотничьей практики, смысл царской ритуальной охоты, по мнению, например, Ю. М. Кобищанова, состоит в том, что дикое животное, персонифицировавшее силы зла и хаоса, умерщвлялось или покорялось царем, носителем харизмы власти, тем самым, свидетельствуя о потенции монарха управлять социумом. Иными словами, отправляясь в канун памяти преподобного Саввы на охоту неподалеку от монастыря, место для которого было выбрано еще князем Юрием Дмитриевичем Звенигородским с учетом древней сакральной топографии, царь Алексей Михайлович совершал почитание памяти преп.Саввы, повторяя его подвиг духовного покорения сакрального пространства звенигородских земель. Предположим, что в монастырском лесу был проведен ритуальный поединок с медведем, — иначе трудно объяснить отсутствие около молодого царя всех членов свиты в момент встречи со зверем и быстрое их появление после его исчезновения. Молитвенное обращение к преп. Савве решило исход поединка, обстоятельства которого говорят о его культовом характере. Как свидетельствует исследование Н. Н. Воронина, почитание медведя существовало среди славянского населения и после христианизации среднерусских земель и имело непосредственную связь с культом языческого божества Велеса и — шире — производящих сил природы. Ритуальная борьба с медведем была одной из составляющих «медвежьего культа», причем, известно, что для этой цели нередко использовались выращенные в неволе специально обученные животные. Отголоском этого культа был сохранившийся до конца XIX в. институт медвежьих поводырей и прирученных медведей, а также описанный в литературе обычай травли медведей. В зверинцах, существовавших в древности на княжеских дворах, выращивались и содержались животные, в том числе и медведи, предназначенные для проведения «потех» или игровых поединков, имевших заместительное значение. Свидетельством того, что царская зоомахия носила сакральный характер, служат факты основания на месте княжеских зверинцев храмов или монастырей, что отразилось и в их названии, например, Зверинский монастырь в Новгороде или Зверинецкие пещеры в Киеве. Можно предположить, что и жилище преп. Саввы было поставлено на месте, принадлежавшем некогда княжескому зверинцу или каким-то иным образом связанном с культом дикого зверя. В пользу такого предположения может говорить тот факт, что игумен Савва был учеником преподобного Сергия Радонежского, в житии которого описан случай приручения дикого медведя, приходившего получать хлеб из рук святого, что можно интерпретировать как указание на идолоборческий подвиг Радонежского игумена, в тонкости которого был посвящен и преп. Савва Сторожевский, бывший какое-то время даже настоятелем Троице-Сергиевой Лавры.
Название горы, на которой стоит монастырь Преподобного Саввы, — Сторожи — происходит, как говорят исследователи, от находившихся на ней сторожевых застав, охранявших пролегающую у подножия горы важнейшую в стратегическом отношении Смоленскую дорогу, главный путь в западные земли. Очевидно, что наличие на горе сторожевой заставы в момент основания обители Преп. Саввы в XIV в. не исключало и нахождения там или на территории исследованного археологами древнего поселения XII в. у западного склона горы Сторожи на месте современной Саввинской Слободы зверинца или каких-либо объектов военно-охотничьего культа. В XVII в. при царе Алексее Михайловиче в Сторожевском монастыре вновь актуализируются традиции воинского культа, освященные именем св. Саввы как помощника в ратных делах. В житии преподобного упоминается о закончившемся победой по его благословению походе князя Юрия Дмитриевича против болгар: «После возвращения с победой… князь поклонился преподобному, говоря: „В тебе честный отче нашел я великого молитвенника и могучего помощника в сражениях, ибо знаю, что твоими молитвами победил врагов моих“»; источники XVII в. сообщают о нескольких видениях преп. Саввы царю Алексею Михайловичу во время его военных походов с предсказаниями победы над врагами.
Читать далее- http://proza.ru/2020/09/14/1775