Первокурсница

Глава 1. Первое сентября

      
— Прекрати на него пялиться, дырку в пиджаке прожжёшь.

       Испуганно вздрогнув, крепче прижав к груди огромный букет белых хризантем, я покосилась на свою будущую однокурсницу — высокую шатенку с невероятно густыми вьющимися волосами и аристократически строгим профилем. Точнее, она уже моя однокурсница: сегодня ведь первое сентября и наша первая линейка в колледже. От доносившейся из динамиков громкой музыки и веселого гула голосов звенело в ушах, а от мысли, что я больше не девятиклассница и даже не абитуриентка, дрожали коленки. Казалось бы, чего бояться? Всё течёт, всё меняется: простившись с далеко не любимой школой и агрессивными одноклассниками, нужно двигаться дальше. Нужно учиться, чтобы иметь не только аттестат, но и диплом, ведь как говорится: «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек». Нужно, только я всегда была застенчивой, хуже того — ужасной трусихой и паникёршей. Спрашивается, кто в это поверит, глядя на тоненькую блондинку с серо-голубыми глазами ангела и третьим, будь он очень ладен, размером груди, который, как ни старайся, не спрячешь ни под какими блузками? Я и сама, когда смотрю в зеркало, не верю себе, что это я. Контраст между внешностью модели Плейбоя и душой зашуганной монашки умопомрачительный. Это всё потому, что моя мама, образно выражаясь, огнедышащий дракон со стажем надзирателя в пыточных камерах тюрем Людовика XIV, мне от неё влетает по каждому пустяку, вот и вырос вечно дрожащий осиновый листочек. Странно, что она, позабыв про свой контроль, отправилась на работу, а не со мной на линейку, ведь многие другие родители пришли сегодня со своими чадами-первокурсниками. Ещё бы, такой торжественный момент — драгоценные птенцы, наконец, оперились и готовы к первому самостоятельному полёту — прямиком за парты колледжа.

      Наверное, именно потому что неожиданно оказалась предоставлена сама себе, я рассматривала шумную толпу студентов свободно и с таким интересом. Ещё больший интерес вызвал почти двухметровый брюнет, оживлённо обсуждавший что-то с завучем, которая принимала у нас вступительные экзамены. Похоже, что это физрук: фигура очень спортивная и голос зычный, как у футбольного тренера. Хорошо, что моё полное освобождение от физкультуры оказалось в силе даже после того, как правительство провело ряд медицинских реформ, надеясь всех школьников сделать если не олимпийскими чемпионами, то областными уж точно. Я бы не выдержала, если бы мной командовал такой басовитый дяденька.

 — Да перестань же, — снова одёрнула меня обладательница кудрей, которым могла позавидовать сама Анжела Дэвис. — Вот он сейчас обернётся, и будет неловко. Потом начнёшь влюбляться, а сейчас улыбнись вон тому парню в синей рубашке и галстуке, бедняга уже битых пять минут тебя взглядом поедает.

 — Ни в кого я не влюбляюсь… — попыталась я оправдаться, тут же взглянув в указанном направлении и наткнувшись на плотоядную ухмылку старшекурсника, который беднягой уж точно не выглядел. Субтильным тоже. — Просто ищу взглядом точку опоры.

 — Ищи, но только не среди преподов, их задача толкать нас в ад, а не вытаскивать.

 — А что, там ещё не все котлы заняты?

      Чуть «койки» не сказала, мать его…

 — Нас в оставшиеся рассадят, и начнётся аттракцион «Переживи сессию».

 — На первом курсе мы должны школьную программу добить.

 — Знаю, но он к сожалению не единственный и закончится экзаменами на выживание. Я  — Вика, приехала сюда учиться из Михайловки, а ты?

 — А я местная. Лиза.

 — Сядешь со мной за парту? А то неохота с кем-нибудь из этих прощиголд оказаться, — попросила моя новая знакомая, кивнув в сторону нескольких ультрамодных девиц а-ля-внучка Брежнева: брови берегу как семейную реликвию, никогда не выщипываю и старательно подвожу сурьмой.

 — Хорошо.

      Мне и самой не хотелось близко знакомиться с кем-то из них, хотя, конечно, придётся, раз нам предстоит вместе учиться ближайшие четыре года. Тихая, домашняя девочка, я тут же прониклась симпатией к серьёзной и спокойной, как танк, Вике. Сама не знаю, откуда взялось это чувство, но с первых минут нам было очень легко общаться, мы понимали друг друга с полуслова и продолжали тихо переговариваться пока не заметили невысокого светловолосого паренька в сером пиджаке и джинсах. Выглядел он совсем потерянным, чем вызвал сочувствие не только у нас двоих.

 — Иди становись ближе, сынок, — позвала его привлекательная, в меру упитанная мама одного из мальчишек нашей группы. — Сейчас классный руководитель подойдёт, послушаем речь директора, и он вас отведёт на первую лекцию.

 — Я и есть классный руководитель. Алексей Николаевич.

      Именно в такие минуты с удивлением понимаешь, что младшее поколение подчас может оказаться тактичнее старшего, потому что именно присутствовавшие родители не смогли сдержать улыбок, а некоторые даже тихих смешков, в то время как мы были просто заинтересованы происходящим.

 — Ну ничего, быстрее найдёте общий язык, — нашлась, наконец, всё та же женщина, как позже я узнала, мать кареглазого, напоминавшего плюшевого мишку Сергея, который в тот момент старательно делал вид, что он вообще тут мимо проходил и ни разу не понял, о чём речь, и что происходит.

 — С началом учебного года, Алексей Николаевич, — вдохнув напоследок горьковато-осенний запах хризантем, я вручила их лишь на миг растерявшемуся, кажется, даже покрасневшему классному руководителю, который тут же взял себя в руки и принялся объяснять, что помимо классного руководства он будет вести у нас историю, философию и обществознание.

      Что ж, история это хорошо. История — мой любимый предмет, даже экзамен по ней сдала  «на отлично». А вот физкультура… отступив за плечо хмыкнувшей Вики, я снова взглянула на преподавателей, среди которых выделялся немалым ростом темноволосый атлет — хорошо, что у меня освобождение.

      Или всё же плохо?





Глава 2. Сплетни

       
— Лиза, готова к новости?

 — Что? — оторвавшись от конспекта, я удивлённо взглянула на буквально влетевшую в аудиторию и плюхнувшуюся рядом со мной за парту Вику. Какие ещё новости? Меня от последних двух колбасит, как после ядерной бомбёжки: во-первых, полуторачасовые пары после привычных сорока пяти минут школьных уроков — это ужасно нудный, невыносимо скучный кошмар, пережить три дня которого — целый геройский подвиг, а во-вторых, выяснилось, что в колледже нет педагога немецкого языка, и всем, кто изучал его раньше, предложены на выбор английский или французский. Хоть головой об учебник биться начинай и одновременно стучи в бубен! Каким образом я должна в считанные дни ознакомиться с английским, о французском даже и не помышляю? Нет, хватит с меня новостей, я ещё жить хочу! Долго и счастливо! А не коротко, схоронившись под горой словарей в библиотеке.

 — Твой любимый — голубок! — заговорщицки сообщила подруга, сверкнув зелёными, как молодая листва, глазами. — Мне всё рассказали!

— Что? Кто?

 — Двое парней с третьего курса, очень, кстати, обходительные, — кокетливая улыбка лишь на миг озарила её красивое лицо, затем оно стало привычно серьёзным и даже немного суровым. — Помнишь надпись, которую мы видели утром на стене лестничного пролёта, когда поднимались на алгебру: «Физик — голубь»?

 — Ну да, ты ещё мечтала тех начинающих вандалов отправить на принудительные работы, — откровенно говоря, две пары алгебры мне запомнились гораздо больше, потому что преподавательница Агафья Петровна пообещала похоронить за плинтусом всех, кто не разберётся с векторами на цифровой прямой в самое ближайшее время.

 — Пусть бы сами стену поштукатурили, неповадно было бы потом её гвоздями ковырять. Так вот, голубь — это тот препод, на которого ты на линейке глазела — Голубенко Константин Владимирович.

 — И что? — припомнив высокого брюнета, которым так беззастенчиво любовалась в понедельник, я густо покраснела и попыталась сделать вид, что крайне увлечена конспектом по английскому. Кто его только придумал третьей парой? Наше расписание, кажется, составлял садист. Ну, или маньяк со стажем, излюбленным напитком которого является свежая кровь первокурсников. Точно, смешать с медицинским спиртом, но не взбалтывать. — Ни на кого я не глазела.

 — Другому кому расскажешь, знаю я эти взгляды. Картиной Репина «Приплыли» что ли любовалась?

       Точно, приплыли. Уже и на симпатичного препода нельзя посмотреть, чтобы никто не решил, что ты в него влюбилась. Какая может быть влюблённость, когда мне всего шестнадцать лет, и параграфов в учебниках нужно выучить столько, что мозги скоро взорвутся к чертям? Ещё и английский, будь он неладен, а тройку схлопотать никак нельзя, иначе стипендию не увижу. О повышенной даже мечтать не приходится, но на обычную я ведь могу претендовать?

 — Так вот, забудь о нём, — отобрав у меня конспект, посоветовала Вика. — Зря время потеряешь.

 — С английским? Думаешь, нереально так быстро его выучить?

 — С языком я тебе помогу, у меня пятёрка, — вздох подруги был таким тяжёлым, словно она имеет дело с невероятным тормозом. — Забудь про Костика, потому что…

 — Что за Костик? — кажется, я совсем запуталась в том, в чём она хотела меня просветить.

 — Физик, препод, на которого ты запала.

      Ну сколько раз ей объяснять, что ни на кого я не западала, не влюблялась и не очарована? Просто неловко и страшно на линейке было, вот взгляд и гулял по лицам.

 — Разве он не физрук?

 — С чего ты взяла?

 — У него фигура спортивная, — пришла моя очередь закатывать глаза к потолку — кажется, Вика совершенно не рассмотрела того, по кому, считает, я вздыхаю по ночам. Знала бы она, что всю прошлую ночь я учила математические формулы, так бы не волновалась за меня.

 — Может и спортивная, но он ведёт физику. Я тебе не об этом хотела рассказать. Пацаны сказали, что он голубой.

 — Что? — придавленная звонком на пару и громкими голосами толпой ввалившихся в аудиторию однокурсников я с тоской взглянула на свой конспект по английскому, который она вертела в руках. Ну вот, повторить ничего не успела. Дался мне её Костик…

 — Говорят, его в ночном клубе застукали в туалете с каким-то второкурсником, — склонившись к моему плечу, шепнула Вика. — Они там очень мило общались.

 — Так мало ли о чём?

 — Вдвоём?

 — Ну, может, футбол обсуждали?

 — В туалете?

 — А почему нет?

 — Моя наивная зайка, как мне тебя жаль, — посочувствовала Вика, поднимаясь со стула, чтобы поприветствовать вошедшую преподавательницу, и добавила уже тише. — Ничего, мы тебя вылечим.

       Вот! Вот это бесит меня больше всего! Ну подумаешь, самая младшая в группе, и даже новая подруга старше меня на целых два года, это что, повод ставить диагнозы и начинать выписывать рецепты? Ну, я ей устрою козу в сарафане, только после, а сейчас нужно тоже вставать, злить болтовнёй англичанку, не зная предмета, совсем не хочется.






Глава 3. У беды глаза цвета счастья
       
— Даром преподаватели время со мною тратили, всё что не задавали мне, делал я кое-как… — пробормотала я себе под нос, на негнущихся ногах выходя из кабинета математики.

       Тосковать есть от чего — расписание первой недели учёбы было плавающим, а все окна, как нарочно, забивались математикой. Говорят, с понедельника вывесят постоянное расписание, но времени до него, кажется, как до Нового Года, а голова уже определённо идёт кругом от синусов, косинусов, а ещё от географии и истории. Хотя не стоит врать так капитально: наш классный руководитель — душка — хорошо объясняет предмет и почти не ругает за невнятные ответы. Всё очень просто — Алексею Николаевичу всего двадцать семь лет, сам в недавнем прошлом студент, он прекрасно понимает, как трудно первокурсникам влиться в учёбу. А ещё Алексей Николаевич достаточно интеллигентный, чтобы не есть нам мозги чайной ложечкой, и скромник, каких мало.

      Говорят, ему ещё рано доверять классное руководство, но директриса закрыла на это глаза и отдала ему группу экономистов, в которую набрали почти одних девчонок, надеясь, что мы хоть немного его расшевелим. Нужно сказать, она не прогадала, шуточки мы отпускали регулярно. Вчера, например, Юля Зайцева оказалась за дверью аудитории за то, что во время разбора крестовых походов рискнула поинтересоваться: «Господин назначит меня старшей женой?» Поскольку это была не первая её выходка, наказание в виде выдворения в коридор последовало незамедлительно. Если честно, я даже позавидовала — всё-таки последняя пара, и она первая отчалила домой. Нужно взять на заметку. Если, конечно, решусь дразнить нашего Алёшеньку. Только так мы за глаза и называем своего руководителя.

 — Ты есть хочешь? — спросила Вика, когда наши одногруппницы в честь большой перемены радостным галопом понеслись на первый этаж в столовую.

 — Нет, — от усталости аппетит давно пропал, да и толкаться в очереди за пирожком с чаем совсем не хотелось. — А ты?

 — Боже упаси связываться с голодающим зверинцем, — озвучила схожие с моими мысли подруга. — Пошли сразу на следующую пару. Тебе, небось, не терпится?

 — Единственное, что мне не терпится, так это попасть домой, — обходя вслед за ней столпившуюся у окна группу старшекурсников, я не сразу поняла, что за намёк в мой огород был послан. Точно. У нас же сейчас первая пара физики! — Ой, а я кота забыла покормить, мне пора домой, а то он мамины цветы на окнах есть начнёт, и тогда мне в выходные кино не светит.

 — Какой кот? — возмутилась подруга, ловко ухватив меня за запястье, и потянула к приветливо открытым дверям аудитории, в которой нам бывать ещё не доводилось. — Ты же мне говорила, что утром еле вытурила его во двор после третьей порции Вискаса. Ничего с ним не сделается, голодной смертью точно не помрёт!

 — Вот! Вдруг сделается? — успев у самого порога схватиться за косяк, я почувствовала, что сердце колотится в груди, как бешеное — Не хочу туда заходить, и всё тут! — Вдруг его соседский Бобик обидит? Я должна спасти Мурзика!

 — Как бы Бобика от вашего Мурзика спасать не пришлось, видела я фотки этого манула!

 — Пошли ко мне в гости, познакомлю!

 — Не-а, — пропела она, ловко отцепив меня от косяка и чуть ли не волоком потащив к первой парте аккурат напротив учительского стола. — Сейчас будет гораздо интереснее.

       Собственно, мы с ней в первый же день учёбы прихватизировали это мало любимое другим студентами место — первую парту у окна напротив преподавателя. И сколько бы не путешествовали по аудиториям, занимать наше место никто из одногруппниц даже не пытался. Однако сейчас мне откровенно захотелось попасть на самый край галёрки. И я не столько боялась встречи с красавчиком преподом, сколько шуточек Вики, у которой чувство юмора было определённо сильнее чувства жалости. А ведь с виду такая важная, степенная и строгая. Подозреваю, что пока только мне известно, какой чертёнок скрывается за этим благочинным фасадом. Как говорится, в тихом омуте…

 — Не боись, Смирнова, на первом уроке двойки обычно не ставят, — поддержал меня сидевший от нас за две парты староста Володька Куцывой, который вечно умудрялся, как Юлий Цезарь, делать три вещи одновременно: грызть семечки, листать учебники и подмечать, кто чем занимается. — Разве что за поведение, но мы же с тобой взрослые люди.

 — А ну, потише, не для тебя мама ягодку растила, — с ходу осадила его обобщение Вика и, решив отвлечь меня от дурных предчувствий, указала на гору всевозможных банок, склянок, железных пластин, шестерёнок и незнакомых деталей, которыми был заставлен учительский стол. — Похоже, прямо сегодня с опытов и начнём.

 — Говорят, наш физик любит исследованиями заниматься, — снова встрял староста, которому очевидно было скучно без дружка, рискнувшего попытаться добыть насущный пирожок в столовой.

 — Ага, особенно с хорошенькими мальчиками в лаборантской, — тут же сладко улыбнулась ему Вика. — Ты, кстати, симпатичный.

      Нервно хихикнув, когда Володька, чертыхнувшись, подавился своими неизменными семечками, я сосредоточилась на первом параграфе учебника. В школе у меня была привычка читать дома материал, который должен был рассказать на будущем уроке учитель, чтобы уже быть в курсе того, о чём пойдёт речь. Эта привычка имела место быть и сейчас, но обилие математики временно перетянуло на себя одеяло. Итак, похоже, сегодня мы будем изучать силу притяжения Земли и скорость, которую должны развивать космические корабли, чтобы её преодолеть. Неплохо для первого параграфа. Я так увлеклась чтением, что пропустила мимо ушей слившиеся в одно единое звонок и быстрые шаги однокурсниц, которые, наконец, пожаловали в аудиторию основным составом. В самом деле, что интересного в их бесконечных обсуждениях модных тряпок? А вот то, как человеку добраться до Плутона, действительно затягивает.

 — Лиза! — вздрогнув от громкого шёпота и тычка локтём в бок от Вики, я, наконец, оторвалась от страниц учебника и тут же утонула в небесно-голубых глазах физрука… то есть физика, который смотрел на меня таким насмешливо-изучающим лучистым взглядом, что захотелось тут же провалиться сквозь пол. Ну почему? Почему мы не сели на заднюю парту?

 — Элиза Смирнова? — повторил он свой вопрос, который я в первый раз благополучно пропустила мимо ушей. Всё правильно, он знакомится со студентами и конечно не ожидал увидеть у себя на паре белую ворону, которая увлекается чтением больше, чем болтовнёй с подругами.

 — Лиза, — поправила я, стараясь не запинаться и не краснеть, когда красиво очерченные губы препода растянулись в понимающей улыбке. Чёрт, кто вообще придумал, чтобы преподаватели были такими молодыми и привлекательными? Константин, как его по батюшке? кажется Владимирович был ненамного старше нашего Алёшеньки, и если возраст классного руководителя меня никак не смущал, то сейчас, определёно, было неловко. Ощущая, как по спине вдоль линии позвоночника побежали колкие мурашки, я крепче сжала учебник. Спокойно, он гей. Об этом каждая собака в колледже знает. Даже на стенах лестничных пролётов написано.

 — Я смотрю, ты внимательно изучаешь сегодняшний материал, — кивнув на книжку в моих руках, проявив полную беспощадность, произнёс Константин Владимирович. — Может, поделишься с нами знаниями, которые успела почерпнуть до моего прихода?

       Поднявшись, что конечно следовало сделать ещё минуту назад, я попыталась вспомнить о том, что читала до того, как он так беспардонно ворвался в моё сознание.

 — Сила гравитации возникает между любыми объектами во Вселенной, обладающими массой. Будучи приложенной к каждому объекту, она направлена на другой, причём модуль этой силы равен для обоих объектов.

 — И как же, на твой взгляд, можно преодолеть силу гравитации?

      Нет, он издевается, ну точно! Я так далеко и прочесть не успела, а тыкать пальцем в небо, то бишь сыпать догадками, чревато получением двойки на первом же уроке. Форменный садист, по-другому это не называется!

 — Наверное, для этого к объекту нужно приложить силу, которая будет больше силы притяжения.

 — Можешь предположить, чему равна эта сила?

 — Пока нет…

 — Вот за это «пока» — пять, садись, — губы препода снова растянулись в усмешке, когда он ставил оценку напротив моей фамилии в журнале. — Что ж, мы выслушали всё, что нам смогла поведать о силе притяжения Элиза, а теперь давайте рассмотрим, что же такое минимальная космическая скорость, с помощью которой космический аппарат может преодолеть гравитацию Земли и выйти на орбиту.





Глава 4. Первый кусь

      
— Как думаешь, может быть геи ненавидят девушек, и он просто вымещает на мне эту ненависть?

 — Глупости, моя зайка, мне кажется, ты просто ему нравишься, — на секунду утешающе обняв, Вика встряхнула меня, как напакастившего в углу котёнка. — Прекрати так нервничать перед каждой парой, и он не будет тебя цеплять. Хищники чувствуют страх и тут же нападают, понимаешь?

      Легко ей говорить, её каждый урок к доске, как на казнь, не вызывают, требуя обоснования всё новых формул, для чего приходится заранее штудировать учебник, чтобы вконец не опозориться. Конечно, это имеет свои плюсы — целый ряд кровью и потом заработанных пятёрок по физике, и, тем не менее, последние два месяца моей жизни — это кромешный ад без передышки.

      Мы стояли в очереди у гардероба, надеясь сдать куртки до того, как прозвенит звонок на первую пару. После проведённой в зубрёжке ночи у меня было ужасно дурное настроение. Интересно, студенты вообще спят хоть иногда, или это только я не могу найти времени, чтобы приложить голову к подушке?

      В школе по физике у меня была честно заработанная тройка и, будучи гуманитарием, я её ни разу не смущалась, но сейчас из-за чрезмерной дотошности Константина Владимировича ненавистный предмет я знала на «отлично». И это всё не от усердия. Просто под голубым взглядом красавца препода душа наизнанку выворачивалась, и становилось невероятно, до дрожи страшно. Я боялась ошибиться, отвечая хотя бы на один из десятков вопросов, которыми он засыпал меня каждую пару, а потому заучивала и знала наизусть каждый параграф, каждую формулу. Зазубрить физику мало, её нужно чувствовать, понимать. Честное слово, я старалась, но ощущение того, что задыхаюсь, становилось всё сильнее. И ведь это не единственный предмет, полно других, требующих не меньшей концентрации внимания. Господи, помоги мне дожить до зимних каникул, клянусь — я буду очень хорошей девочкой.

      В небесной канцелярии меня определённо не услышали, потому что замена в расписании была просто удручающая — третьей парой вместо географии стояла физика. Вот в такие моменты и сдают нервы. Я ведь надеялась хотя бы один день прожить спокойно. Разве это так сложно: информатика, литература, география и домой?

 — Спокойно, — положила руку мне на плечо подруга, заметив, как я побледнела. — Нервные клетки не восстанавливаются.

 — Он постоянно коверкает моё имя…

 — Ну и что? Подумаешь «Э» прибавляет, ничего страшного.

 — Надо мной уже все смеются.

 — И что? Надо мной тоже смеялись, когда стрелка на колготках полезла, и что, я нервничала?

       Хихикнув, я припомнила, в форме какого мужского органа была та стрелка, и на душе сразу стало легче. Умеет же Вика утешить, когда не занимается тем, что доводит меня до белого каления.

 — Я не готова к его уроку.

 — Вот так и скажи ему, что изучала перед сном не физику, а гавайские вулканы, — посоветовала она, направляясь в левое крыло, где на пятом этаже располагались компьютерные классы. — В конце концов, это сегодняшняя замена, и не готов никто, даже тетрадок нет.

       Припомнив, что такое уже было, я откровенно скисла.

 — Тогда он заставит решать задачи, и угадай, кого вызовет к доске первой?

 — Милая моя, на тебе он и закончит: ты их лучше всех решаешь.

       Ещё бы, выдрессировал, как собачку. А я ведь обычная студентка — часто умом понимаю то, что вслух объяснить не могу.

 — Да не съест он тебя, — рассмеялась Вика, когда я вознамерилась на большой перемене сгонять домой за конспектом: благо идти было всего два квартала, туда и обратно — четыре. — И не показывай ему свой страх. Помнишь, что я тебе говорила про хищников?

 — Не съедят, так понадкусывают.

 — Ну надкусит он тебя разок, и что с того? Переживёшь, не маленькая.

 — Разок? Да он от меня каждый урок по куску откусывает, на мне скоро живого места не останется, — поёжившись, я отбросила за спину волосы и вслед за подругой вошла в аудиторию информатики. Она права: я слишком паникую, и Константин Владимирович чувствует это, вот и изводит, как удав несчастного кролика. — Он меня точно ненавидит.

 — Какая же ты ещё неопытная, — устроившись за ПК Вика взглянула в сторону препода Ольги Николаевны, которая быстро заполняла какие-то бумаги и не обратила на явившихся на пару студенток никакого внимания. — Он же постоянно улыбается, когда на тебя смотрит.

 — Как гей может влюбиться в девушку? — моему возмущению не было предела: что она ещё придумает на пару со своей шальной фантазией? — Не выдумывай того, чего нет. Тебе просто показалось.

— Может он бисексуал? Но взгляд очень выразительный. Если ты перестанешь так трусить и поднимешь на него глаза, то сама всё заметишь.

      Что ж, именно так я и поступила. Точнее, я поступила как Скарлетт из моего любимого романа «Унесённые ветром» — решила пока ни о чём не думать, оставить все мысли на потом и спокойно заниматься тестами по информатике. Если всё время думать только о Константине Владимировиче, то учёбе по остальным предметам будет полный швах, а этого мне точно не хочется. Однако на последней паре, безумно радуясь тому, что физик решил разобрать с нами новую тему, а не устроить олимпийский забег по пройденному материалу, я всё же решилась: сначала с интересом слушала про свойства магнитных полей, а потом, когда дело дошло до так любимых им практических опытов, решилась поднять глаза. Пример с магнитом и железными стружками на листе бумаги был и в половину не так интересен, как взаимодействие магнитных полей с легчайшими незаряженными частицами. Ещё больше завораживало красивое мужественное лицо препода, его высокие острые скулы, аристократически очерченный нос, полные губы и лучистые голубые глаза. Которые смотрели на меня. И в них действительно плескалась улыбка. Тёплая, как летний закат на пляже. Встретившись с ним взглядом, я уже не могла отвести глаз, он тоже не отводил, и усмехнулся. Той самой доброй усмешкой, которая почему-то так пугала меня. Мир словно замер вокруг нас, секунда шла за секундой, за моей спиной уже не в меру деликатно покашливали одногруппницы, а мы просто улыбались друг другу, словно вокруг нас никого не было. Конечно, так не могло продолжаться вечно, робость победила, и я опустила глаза на его руки, которыми он продолжал демонстрировать опыт: вводить и выводить толстый магнитный стержень в середину большого железного кольца, по краям которого была прикреплена шевелящаяся от воздействия магнитных полей исполосованная в бахрому калька.

 — Константин Владимирович, что вы делаете? — сорвалось с моих губ, прежде чем я успела сообразить, что несу, и промолчать, хотя бы из вежливости.

      Аудитория взорвалась от смеха однокурсников, которым очень быстро пришло в голову то же, что и мне. Спрашивается, чего вообще можно было ожидать от нас в нашем возрасте? Не цитат Ницше уж точно. С задней парты уже донеслась шуточка нашего скромника Сергея о том, что не зря он купил презервативы — хоть для опытов пригодятся, а я, покраснев, не могла отвести глаз от рук преподавателя, который продолжал совершать поступательные движения магнитом в кольцо. Наконец он встряхнул головой, отложил магнит, привычно осадил развеселившуюся группу, и снова устремив на меня свой лучистый взгляд негромко произнёс то, что заставило меня покраснеть  до самых кончиков ушей:

— Du machst mich verr;ckt.*
 

Примечания:
*Ты сведёшь меня с ума.




Глава 5. "Алло, мы ищем таланты"

    
      Я тоже умею кусаться — именно это я внушала себе утром перед зеркалом, когда красила ресницы так, что, ей Богу, киношная Мальвина обзавидовалась бы. Пользуясь тем, что рано уходившие на работу родители не видели, во что наряжается их застенчивая до безобразия дочь, я надевала такие мини-юбки, что даже знаменитое выражение «по самое не могу» — это ещё слишком слабо сказано. И, разумеется, завитые локоны — косы были забыты, если не навсегда, то очень надолго. Как и скромные замшевые ботинки. Потому что высокие чёрные ботфорты с меховой оторочкой на моих длинных ногах смотрелись гораздо лучше.

      Свожу с ума, Константин Владимирович? Знаете, я раньше даже не пыталась этого делать, ну, а теперь берегитесь — март у вас наступит гораздо раньше календарного. И вы ещё очень позавидуете котам, которые могут выплеснуть свои эмоции, завывая на крышах. У вас кроме такой, других возможностей для выплеска своего безумия точно не будет, потому что я отлично знаю, что любые романтические отношения между преподами и шестнадцатилетними первокурсницами противозаконны. И, разумеется, вы об этом осведомлены не хуже меня. Так что вряд ли вы решитесь перейти от слов и пылких взглядов к действиям. А вот я могу решиться на что угодно. В пределах моей скромной фантазии, разумеется, но и та становится буйной из-за череды бессонных ночей.

 — Бог мой, это всё для меня? — восторженно-драматическим шепотом на весь вестибюль выразила своё удивление Вика, когда после снятия мною целомудренно длинного пальто обозрела появившиеся в зоне её видимости белую водолазку и «огрызок» бархатной вишнёвой юбки.

 — Ага, поцелуй, когда попрошу, — отчётливо ощущая, как на щеках проступили предательские пятна румянца, когда на нас заинтересованно обернулись несколько старшекурсников (один даже присвистнул и подмигнул — вот же хам!), я засунула шарф с шапкой в рукав и сдала верхнюю одежду дежурной по гардеробу.

 — Это скоро? — переобувшись в балетки и попутно показав неприличный жест с интересом смотревшему на нас высокому парню с гелевым ежом-безобразником на голове, подруга подхватила меня под локоток. Наверное, чтобы не сбежала от такого пикантного вопроса.

 — На физике.

 — Не-не-не. Смерти моей хочешь? Твой Отелло придушит меня за это в порыве ревности, а потом начнёт валить на контрольных так, что мне даже тройки не видать, а я, знаешь ли, ещё стипендию хочу заработать.

 — Никакой он не мой!

 — Хочешь сказать, общественный?

 — Нет, свой собственный! — буркнула я, едва успевая за ней на своих каблуках, однако, увидев прикреплённое к доске с расписанием распечатанное на принтере объявление, впечатлилась настолько, что тут же затормозила, не веря своим глазам. — Ты смотри, Алёшенька…

 — Ух ты, — нехотя остановившись, Вика громко прочла вслух то, что и так озорной молнией врезалось в моё сознание:  — «Разыскивается ужас, летящий на крыльях ночи. Особые приметы: вооружён и очень опасен». Интересно, чем это он вооружён? Молитвенником и учебником по тантрическому сексу?

 — Ну тогда пусть заодно презервативами запасается, — едва подавив смешок, я постаралась сделать вид, что это фото не моего красавца-скромника-классного-руководителя так внимательно, громко щебеча о мужественных скулах и грозном профиле, рассматривает целая стайка замерших в едином восторге студенток.

      Ага, грозный и мужественный, ну конечно. Ещё скажите, на Царя-батюшку из Ивана Васильевича похож. Ну разве что на Буншу в молодости. Ещё до встречи с прекрасной женой. Не Марфой Васильевной. Кто же это нашего, чаще меня краснеющего и бледнеющего препода так подставил? Не иначе как наши же пацаны. Вот лучше уносить отсюда ноги, пока он сам это объявление и толпу новоявленных поклонниц не улицезрел. Вдруг умеет гром и молнии метать, а не только учить прилично себя вести во время похода в театр? При воспоминании о том, как, желая привить любовь к прекрасному, Алексей Николаевич повёл нас на «Скок в постель» и старательно учил в фойе не ржать аки кони над комедией, а прижимать кулачок к губам и скромно хихикать, оттопыривая мизинчик, плечи затряслись от смеха, и, тщетно пытаясь его подавить, я поспешила вслед за Викой к лестнице.

      Честно говоря, поздно. Потому что собрат по скромному воспитанию (и, возможно, целомудрию) Алексей Николаевич уже был на месте ЧП, и прежде чем юркнуть за спины других студентов, я успела понять по его недоброму прищуру, что он заметил и правильно истолковал то, почему так трясутся мои плечи.

      Ну или неправильно истолковал — хрен редьки не слаще. Потому что возмездие пришло ко мне быстро и было страшным.

      Первая пара географии принесла мне ожидаемую пятёрку и плюсики к карме за то, что сумела незаметно подсказать вечному двоечнику Даньке и рассеянной Кристине, которая щеголяла животиком четырёхмесячной беременности, надутой Ванькой Ветровым на чьей-то, но точно не её деревенской свадьбе, и собиралась ещё до Нового Года благополучно свалить в академ. Пятёрки я откровенно любила: как свои, так и те, что помогла добыть в «честном» бою, можно даже сказать, что коллекционировала их и тщательно холила-лелеяла. А чего ещё можно ожидать от пай-девочки, пусть она и побожилась самой себе, что доведёт одного небезызвестного препода до цугундера? Пусть и не до Нового Года, но приложит все мыслимые и немыслимые усилия и доведёт? Пай-девочкой-то от этого я меньше не стала, и, как и Вика, мечтала честным трудом заработать стипендию. Пока-то нам в кассе бухгалтерии колледжа выдавали только скромное студенческое пособие на питание от мэра. Скромность его была столь велика, что её едва хватало на два самых копеечных пирожка в столовой. На наши вопросы о том, как можно прожить месяц на эти государственные, оторванные не иначе как от самого сердца щедроты, Алексей Николаевич популярно объяснил, что пресловутые два пирожка разрезаются на тридцать частей, засушиваются и употребляются по одному кусочку в день. Если в месяце дней оказалось больше — последний является разгрузочным от переедания. Конечно, наверное, такая дивная диета помогала поддерживать изумительной стройности фигуру, однако пирожков хотелось употреблять всё же несколько больше, да и чаю к ним тоже. И всё это желательно не на родительские карманные деньги, которым можно было найти другое, более интересное применение. Поэтому стипендию, хотя бы обычную, не говоря уже о повышенной, на которую положили глаз мы с Викой и ещё пара однокурсниц, мечтали получать все без исключения. Для чего, собственно, требовалось избавиться от троек, как от назойливых блох. Грезившим о надбавках — и от четвёрок тоже.

      Вот именно на этом и подловил меня наш оказавшийся весьма мстительным, ну или хитроумным (это с какой стороны посмотреть) классный руководитель. Ничего особенного. Просто, не мудрствуя лукаво, заявил прямо на паре по истории, к которой я полночи готовила доклад об Иоанне Грозном, что не видать мне даже четвёрки по его предмету, как своих ушей без зеркала, если я не приму участия в грядущем конкурсе среди первокурсников «Алло, мы ищем таланты».

      Остро ощущая, как в желудке холодным узлом завязывается приступ паники, вцепившись наманикюренными ноготками в край парты, я с ужасом взирала на Алексея Николаевича, уверовав наконец-то в то, что он никакой не Бунша, а самый настоящий Царь, и пыталась вспомнить хоть один свой талант кроме бесконечной зубрёжки и титанического усердия в добывания пресловутых пятёрок. На ум совершенно ничего не шло. Потому что не было их — тех самых талантов, которые, не стыдясь честного народа, можно со сцены демонстрировать. Разве что плеваться могу, как Джек Доусон из Титаника. В детстве на спор выучилась. Вот доплюну до директрисы (в каком она там ряду сидеть будет?) и первое место мне обеспечено. Первое место на вылет из колледжа. Хорошо, если не вперёд ногами. Забьют ведь за такое кощунство, как пить дать.

 — Я салфеточки крючком вязать могу… — это у меня что ли голос дрожит так, словно тигра вне клетки увидела?

 — Ну вот свяжешь себе платьице… подлиннее середины бедра, — безжалостно прищурившись, припечатал препод, заодно припомнив мои сногсшибательно короткие юбки. — И будешь танцевать.

 — Я не умею! Мне в детстве медведь на обе ноги наступил!

 — Ну или пой, мне всё равно, но чтобы через две недели номер был готов и тщательно отрепетирован.

      Жалостливо шмыгнув, я умоляюще сложила на груди руки, но это никак не подействовало на Алексея Николаевича, и вместо того, чтобы сказать, что пошутил, он принялся сочинять байки про то, что все участники конкурса получат от колледжа щедрые денежные премии.

      Может и не сочинял. Может и не байки. Но мне от того было не легче. Потому что даже в страшном сне я не могла себе представить, что решусь выйти на сцену. Это не говоря уж о действительности.

 — Спокойно, — шепнула Вика, кладя ладонь на моё напряжённое плечо. — Выплывем. Я помогу.

       Поможет она, как же! А хоть даже и поможет — мне от этого не легче. Не ей же позориться перед вопящей толпой, заполняющей концертный зал. Вдруг они меня яйцами с помидорами закидают? Я же пою ещё хуже, чем танцую. Помнится в школе, когда у нас было прослушивание для хора, учительница по музыке разрешила мне сразу идти домой, мотивируя это тем, что меня с моими лягушачьими вокальными данными даже в последний ряд петь не возьмут. И что мне теперь делать? Надеяться на то, что явится прекрасный принц и спасёт несчастную Царевну Лягушку?

      Впрочем, что делать знала всё та же Вика. Уже на большой перемене она напомнила моей ополоумевшей от «счастья» душонке, что для таких, как я, и не только, а так же для всяких попсовых прим придумана такая незаменимая вещь как фонограмма. Главное, по её словам, было то, чтобы я ровненько стояла на сцене, не глядела на тех, кто пялится на меня, и просто молча открывала рот, поднеся к нему микрофон. А уж репертуарчик она мне подберёт.

      Казалось бы, что может быть проще? Но я была напугана настолько, что временно позабыла о своей мечте покусать «сведённого мною с ума» физика и с головой ушла в подготовку предстоящего заклания ягнёнка — то есть меня же.

      Заклание это Вика готовила крайне тщательно: модная испанская баллада и… микроскопическое розовое платье, белые туфли на шпильках, завитые локоны — этот боевой комплект, в который я была облачена в день выступления, должен был по её словам сделать меня неотразимой и произвести фурор среди студенческой публики.

      Он и произвёл. Дрожа как осиновый лист, я получила приз зрительских симпатий и в придачу кучу шумных поклонников, которые провожали нас с подругой до самого моего дома и даже оборвали на клумбах местных бабулек поздние хризантемы в качестве презента.

      Никакого счастья по поводу цветов и того, что не провалилась под сцену, я не испытывала, зато пришло блаженное ощущение нирваны от того, что всё, наконец, позади. Оно длилось почти сутки и было прервано безжалостными словами Константина Владимировича, ворвавшимися в моё сознание следующим утром на первой паре:

 — Du warst bezaubernd. Ich habe das Video aufgenommen und Mitternacht gesehen.*

 — Was?**

 — Die restlichen Mitternacht hast du mir getr;umt.***

 — Hoffentlich war das nicht zu r;cksichtslos f;r deine Psyche? **** — растерявшись от такого признания препода, я не сразу нашлась с ответом и с трудом смогла облечь его в слова.

 — Warum belastend? Im Gegensatz dazu ist es sehr tonezitsy.***** — в его, так завораживавших меня глазах зажёгся огонь, от которого по спине тут же побежали мурашки. — Welche Pl;ne f;r den Abend? ******

— Au;ergew;hnlich sexy! *******

— Wie geht es dir?! ********

      Похоже Константин Владимирович не ожидал от меня такой прыти. Этому свидетельствовало хотя бы то, как заходили желваки на высоких породистых скулах. Ну и он сам не ангел, собственно. Роль ангела безоговорочно была моей. Потому и взгляд состроила такой невинный прежде чем добить его в этой словесной баталии, пока Вика судорожно копалась в яндекс-переводчике своего телефона:

— Ich werde alle ficken und in allen Posen schlafen! *********
 

Примечания.

*Ты была очаровательна. Я снял видео и полночи его смотрел.

**Что?

***Оставшиеся полночи ты мне снилась.

****Надеюсь это было не слишком обременительно для вашей психики?

*****Почему же обременительно? Напротив - очень тонизирует.

******Какие планы на вечер?

*******Исключительно сексуальные!

********Это как?!

*********Пошлю всех на хер и высплюсь во всех позах!




Глава 6. Золотые рыбки

    
— Золотыми рыбками быть не просто, залатать бы нитками все вопросы… — тихо напевал себе под нос в кои-то веки отложивший семечки Володька, ловко чистя стенки аквариума в учительской. О разыгравшейся в нём трагедии или, если можно так выразиться, каннибализме среди жабродышащих уже ничего не напоминало — староста довольно быстро убрал останки пострадавших от ночного нападения. Или утреннего. Не знаю. А всё Алексей Николаевич виноват со своей идеей фикс купить каких-то экзотических тропических мальков. Кто ж знал, что они так быстро вырастут, окажутся хищными, изведут почти всех улиток и, в конце-концов, напав на золотых рыбок, сожрут трёх из пяти любимцев нашего завуча Веры Петровны?

      Влетело Алёшеньке от возмущённой завуча по самое не балуйся, а убирать после кровавой трапезы пришлось нам со старостой. Точнее, убирал только он. Я же сидела на кожаном диване и наблюдала за его действиями. Если честно, то просто напросилась в помощницы, потому что нужно было срочно уносить ноги от Вики, у которой был очередной приступ амурно-психейной деятельности.

      Прежде мне не доводилось чистить аквариумы или иметь с ними хоть какие-то дела, но ещё меньше я хотела иметь дело с лучшей подругой после того, как по глупости проболталась ей, что видела во сне Константина Владимировича. Леший его знает, как он оказался в моем полу бредовом забытьи и что там вообще забыл, однако Вика тут же загорелась идеей разгадать сон, из которого я ничего не помнила кроме крепко обнимающих рук учителя и горьковато-мускусного запаха его кожи, о чём, естественно, рассказывать не собиралась. Вот и пришлось спасаться бегством. И если я была занята спасением своего изболевшегося от тоски по недосягаемому сердца, то Алексей Николаевич только что закончил спасение утопающей и теперь отсиживался за дверью у всё той же Веры Петровны, которая, употребив с утра сама, теперь, наверное, и его отпаивала пустырником и валерьянкой. А может и чем покрепче. В разумных, конечно, дозах.

      Естественно, ни в какие крещенские проруби наш классный руководитель не нырял, хотя, наверное, предпочёл бы нырнуть в студёную зимнюю воду, чем заниматься тем вторым неприятным событием, которое вслед за рыбками выпало на его долю. Вроде бы не пятница тринадцатое, но и у меня, и у него катастрофы налицо. И если мой возмутивший покой в неокрепшей девичьей душе сон можно было как-то пережить, как и влетевшие ему начальнические звездюли за рыбок, то вот очередная выходка Юльки Зайцевой — это вам не хухры-мухры. Тут нужно было действовать. И срочно.

      Зажмурившись, как пригревшаяся на солнышке кошка, я с удовольствием вспомнила, как на первой паре в нашу аудиторию влетел, что при его необъятной фигуре само по себе уже было зрелищно, наш завуч по практике и сообщил жаловавшемуся нам на неприятностях с прожорливыми рыбками Алёшеньке о том, что у него намечаются крупные проблемы. Как будто у него их и так было мало с утра. Но оказалось, что нагло скушанные золотые рыбки это ещё цветочки, а вот наша ягодка из села Гадюкино, за которую классрук нёс ответственность, поскольку родных в городе у неё не было, а совершеннолетие ещё не наступило, опять пыталась морально разложиться. Причём на этот раз весьма успешно. Ягодка-то была большой любительницей всяческих студенческих тусовок и мартовских загулов посреди зимы, неизменно связанных с пьянками-гулянками, и всегда находила приключения на свой шальной зад. Ну и, собственно, допрыгалась, как та стрекоза Крылова. На посеревшего с лица муравья-Алёшеньку даже смотреть было жалко, когда Григорий Борисович пробасил, что звонили из полиции и интересовались, кто будет заниматься мадемуазель Зайцевой, которая изволила с вечера накушаться и накуриться в компании каких-то студентов совсем не нашего колледжа и совсем не в нашем общежитии какой-то дряни и теперь оказывала лежачее поперёк дверей сопротивление вызванному кем-то наряду полиции. И главное, представиться не забыла блюстителям порядка. Мальвиной, потерявшей своего Буратино, конечно, назваться никак нельзя было догадаться.

      В общем и целом, честность — враг выпивших и обкуренных студенток, и теперь Алёшенька, впопыхах вызвав такси и даже забыв надеть куртку, в одном пиджаке на всех парах был вынужден лететь на спасение прекрасной (блевавшей) попавшей в беду девы, ну, а я трусливо сбежала со старостой в учительскую чистить аквариум. У каждого свои проблемы.

      Грезя наяву о привидевшихся ночью объятиях прекрасного принца, а точнее короля, а точнее препода по физике, я едва смогла сдержать возглас удивления, когда увидела, не то что вошедшего, ввалившегося в учительскую Алёшеньку со стоявшими дыбом, покрывшимися от мороза инеем волосами и чрезмерно ошалевшими, круглыми, как блюдца, глазами. Нет, определённо Вера Петровна его там чем-то покрепче новопассита отпаивает, чтобы не простудился после своих утренних подвигов. Развесив уши, мы вместе с Володькой жадно ловили каждое слово классрука, сипло рассказывающего о том, как он выносил на руках из общаги и вёз на такси до снимаемой гостинки тихо буйствующую Юльку, пока завуч, грозно просверлив нас взглядом, не захлопнула двери в свой кабинет. Какие мы нежные! Жалко ей что ли, если мы послушаем? Можно подумать, первое ЧП в колледже!

      А Алёшеньку, конечно, жалко: всё-таки нервы-то какие нужно иметь, чтобы столько подарков судьбы за одно утро получить в блестящих упаковочках. Желая хоть немного развеселить белого, как снег, класс-рука, который успел стать за эту осень и нашим классным папой, и другом, и братом в одном флаконе, вместе покидая учительскую, мы с Володькой рассказали ему о проблеме ещё одной нашей сельской девчонки. Катюша в общем-то была прикольной, доброй и крайне воспитанной особой, но материлась похлеще пьяного сапожника, ушибшего себе молотком всю пятерню разом, когда препод по геодезии Сергей Анатольевич попросил её привезти ему пакетик куриного помёта. И желательно чистого, без примесей. Очень уж он хотел сделать хорошее удобрение для своих любимых гераней, семена которых выписывал прямиком из Голландии. А Катька материлась и переживала: что же ей теперь по курятнику за курами с совочком бегать? Ну, чтобы без примесей.

      Сидя на последней, третьей, паре физики, и вполуха кивая на высказывания-шёпот страшной блюстительницы нравов и морали Вики, которая, разумеется, была в праведном шоке от выходки Зайцевой, я всё ещё вспоминала, каким заинтересованным стал взгляд Алёшеньки, когда он услышал о Катькиных проблемах. Классрук аж подобрался весь, а в глазах заиграли хитрющие чертенята. Такие, как в тот день, когда он в приказном порядке напутствовал меня участвовать в конкурсе. Премию за пять минут позора на студенческой сцене и впрямь выдали очень приятную, и теперь я щеголяла коротким чёрным бархатным платьем по мотивам Коко Шанель, кажется, очень понравившемся Константину Владимировичу. Объясняя новую тему, он не раз одарил мою скромную персону знойным взглядом, а потом, повинуясь своему извечному садизму, вызвал к доске для решения очередной задачи.

      Всё ещё помня свой сон и его такие крепкие объятия в нём, я краснела, бледнела, с трудом разбиралась в трёх соснах скорости звука и, в конце концов, уронила мел, нагнуться за которым так, чтобы не сверкнуть из-под подола самым интересным, было весьма проблематичным делом.

 — Да что с тобой сегодня такое? — наклонившись к моему затылку, тихо поинтересовался физик, когда, с горем пополам опустившись на корточки, я принялась искать мел под его столом. — Теряешь хватку или не готова?

 — Теряюсь в догадках, стали бы вы носить меня на руках, если бы я напилась, как Зайцева?

       Брякнула и сама застыла в шоке от своих слов. Вот что за язык без костей?

 — Ты только не пей, — обычно насмешливый голос препода стал очень серьёзным, а в лучистых глазах промелькнуло то неизвестное мне тёплое чувство, которое точно присутствовало в моём сне. — Об остальном договоримся.

       Ойкнув от такого поворота событий, я очень порадовалась, что нас не слышат загалдевшие от чего-то одногруппницы, и только через секунду догадавшись обернуться к дверям, удивлённо взглянула на вошедшего в аудиторию Алексея Николаевича, который держал в руках банку с выжившими золотыми рыбками, и с не меньшим удивлением смотрел на нас двоих. Ещё бы, я же чуть лбом коленей Константина Владимировича не коснулась, разыскивая закатившийся мелок. Вот чёрт, как же неловко! Краснея ярче варёного рака, я зайцем подскочила в вертикальное положение и, чувствуя, как закладывает от волнения уши, слушала просьбу Алёшеньки о том, чтобы имевший дома аквариум физик забрал к себе пострадавших златоперых, пока не скушали и их. Решение задачи было отложено до лучших времён, а пара и вовсе отменена на середине, потому что рыбок нужно было доставить в вышеозначенный аквариум, пока в воде банки не закончился кислород.

      Радостный гомон по поводу отмены пары стоял такой, что можно было оглохнуть, но даже в нём я успела расслышать ехидный вопрос старосты, возьмёт ли Константин Владимирович главную золотую рыбку, то бишь меня, в помощницы по доставке рыбок до пункта назначения? Я видишь ли очень хорошо помогла ему с утра с аквариумом в учительской. Сверля Володьку убийственным взглядом, я в мгновение ока распланировала в деталях его мученическую гибель при падении с лестницы, которое я ему точно организую в самое ближайшее время.

      Зря я мечтала о том, что он будет единственным пострадавшим. На следующее утро пострадали мы оба. От нелестной брани препода по геодезии, который пребывал в таком гневе, что грозился немедля устроить самый настоящий апокалипсис вкупе со страшным судом. А всё потому, что благодаря умело запущенной Алексеем Николаевичем сплетне теперь весь преподавательский состав нашего колледжа судачил о том, что Сергей Анатольевич берёт взятки за оценки куриным помётом.





Глава 7. Шоколад вдвойне вкуснее, если ночью и нельзя
      
— Хватит спорить, ну признай, наконец, что ты в него влюбилась!

— Хочу и буду!

            В аду будут гореть все, в этом нет сомнения. Но мой котёл будет особенный. С гейской физикой. В наказание за физическое притяжение и влечение к гею. И масло в него подливать наверняка будет Вика. В то, что она одна из тех очаровательных хвостатых подстрекателей, которые водятся в самых тихих омутах, я уже ни капли не сомневалась. Точнее, это у меня омут тихий, а вот у неё явно буйно помешанный! Но в тихие ведь так и тянет залезть и пошалить. Именно это в нашем случае и происходило. Чем старательнее я пыталась не думать о Константине Владимировиче, тем чаще подруга мне о нём напоминала. И это была настоящая пытка. Каждое Божье утро умываясь, чистя зубы и заваривая чай, я твердила себе, что не испытываю совершенно никаких, а особенно нежных чувств к преподавателю физики, и каждый раз, стоило добраться по заснеженным улицам до колледжа, Вика со знанием дела начинала мне доказывать обратное.

— Молилась ли ты на ночь, Дездемона?

— Что? — направляясь в кабинет тихо ненавидимой алгебры, я с подозрением покосилась на подругу, которая с неизменно серьёзным выражением лица загоняла мне иглы под ногти.

— Ну, о Константине Владимировиче мечтала? О том, как он целует, обнимает, ласковые слова на ушко шепчет…

 — Ага, сладким мальчикам! — пришлось перебить её, потому что от подобных картинок волосы на затылке норовили встать дыбом. — Это, знаешь ли, кошмары, а не мечты.

            Которые меня и так терзают не только ночью, но и посреди белого дня.

 — Ну, так может он сделает исключение и разок вместо мальчиков с тобой запрётся в своей лаборантской.

— А ты небось свечку подержать мечтаешь? — плюхнувшись на стул, я спряталась от подруги за спешно раскрытым учебником и до боли зажмурила глаза. Но и это не помогло забыть ходившие среди студентов сплетни о том, что Константин Владимирович любит уединяться с первокурсниками в лаборантской. И, леший его знает, чем они там занимаются, но двери регулярно оказываются запертыми изнутри. Вот и с нашим Генкой Лавровым недавно запирался, а тот теперь на рубашке верхнюю пуговку расстёгивает и умильно косится на учительский стол. Правда, староста нервно жуя свои неизменные семечки, шепнул, что это он мне глазки строить пытается, но не верю. Не верю, и точка! Потому что слишком больно все эти сплетни впиваются в душу, оставляя на ней воспалённые багровые борозды.

 — Зачем? Ты мне и так всё расскажешь.

            Тяжко вздохнув на самоуверенное утверждение подруги, я с головой ушла в формулы, но и среди них за каждой буквой и цифрой видела насмешливый взгляд голубых глаз своего препода. Голубых! Будь оно всё неладно! Потому что я и вправду безнадёжно втрескалась в него по самые уши. Ну или Вика мне это умело внушила. Она ведь подмечала каждое слово, каждую шутку, каждый взгляд, а играли в гляделки мы с Константином Владимировичем, считай, на каждой паре. Я не знаю, почему он так действовал на меня, что за химические процессы включались, стоило нам только оказаться в поле видимости друг друга, но это было невыносимо. Невыносимо жарко. Невыносимо сладко. Невыносимо остро. Невыносимо больно, когда я вспоминала, что девушки его не интересуют как таковые. Об этом все говорят как о факте, который не подлежит сомнению и был доказан уже сотни раз. Так почему же каждый раз он смотрит на меня так, словно ласкает взглядом как самый аппетитный десерт, а точнее, как будто уже, смакуя, ест? Даже уткнувшись в конспект, я чувствую этот взгляд, а когда поднимаю голову, и наши глаза встречаются, происходит настоящий взрыв эмоций. Всё во мне полыхает от его улыбки, приподнятых бровей и забавной ямочки на волевом подбородке. Чёрт возьми, это нечестно! Зачем он дразнит меня, подкалывает своими неизменно пошловатыми шуточками, если я ему совершенно безразлична и ни капли не нравлюсь? И хуже того, почему я ведусь, отвечая на его шутки? Краснея, но не умолкая, пока мы не доходим до таких пикантностей, что мне самой с трудом верится что мы — препод и ученица. Зачем выхожу к доске, как на заклание, решая всё новые и новые задачи, в которых уже так набила руку, что не только в физике, но и в химии прекрасно продвинулась.

            Да, Константин Владимирович давал мне очень и очень много знаний, которые я впитывала как губка, неизменно приходя на все дополнительные занятия, на которые кроме меня никто являться и в страшном сне не думал. А мне было мало. Просто мало нашего общения. Мало, как наркоману дозы героина. Мало, потому что я не могла без них, как без воздуха. Мало, просто потому, что не могла перебороть эту проклятую зависимость. Заставить себя думать о чём-то другом кроме густых ресниц и красиво очерченных крупных губ физика, с которых слетали слова, превращающиеся в знания, из коих материализовались мои пятёрки. Потому что я была очень старательной ученицей. И не только в плане учебной программы, но и в баталиях, и пикировках, которые уже стали привычными для однокурсников, только посмеивавшихся и иногда вставляющих свои остроты, но дальше не заходивших, благоразумно считая, что физику понять дано не всем, и если кого-то из них вместо меня вызовут к доске, то пресловутая двойка гарантирована. На лабораторных, пока мы с Константином Владимировичем милуемся, а подчас и воюем взглядами, списать и получить свою четвёрку легче, чем отстоять при непосредственном опросе пройденного материала. На такой подвиг, учитывая требовательность препода, были способны не многие.

            Сегодняшняя пара физики не была исключением: вначале я была обласкана лучистым пылким взглядом, затем разбор задач у доски, одна из которых была не самого приличного и относящегося к предмету содержания. Хотя это, конечно, с какой стороны посмотреть.

 — In zwei D;rfern z;hlten Vilariba und Vilabaja die Durchschnittliche L;nge des m;nnlichen Penis. In Villaribo war die Durchschnittliche L;nge 25 Zentimeter. In Villabajo 13. Frage-warum ist diese Diskrepanz in der gew;nschten Gr;;e? *

 — Wahrscheinlich…** — скорее растерявшись, чем смутившись, потому что не впервой, выгадывая несколько секунд для размышления, я оправила край ультракороткой юбки и на мгновение закусила губу. — Wahrscheinlich ;ber Vilariba Forschung wurde durch die Methode der Umfrage durchgef;hrt, und in Villabaggio — die Methode der Messung.***

— Welche Forschungsmethode bevorzugen Sie? — ухмыльнувшись такой находчивости, Константин Владимирович не преминул обласкать взглядом мои облачённые в тонкие колготки и ботфорты стройные ножки.

— Ich glaube lieber an das Wort.*****

— Welches vertrauensvolle junge Dame, ****** — его губы сложились в очередную насмешливую улыбку. — Und du wei;t, dass, wenn du lange auf der Stra;e in Strumpfhosen «in einem Netz» stehst, du nicht nur abk;hlen kannst, sondern auch verdienen kannst? *******

            Сказать, что мне захотелось зашипеть громче кошки с улицы Лизюкова, которой на хвост наступил бегемот, это ничего не сказать, но нужно было держать марку. В конце концов, я ещё ни разу не стушевалась и не струсила, вот и сейчас не дождётся.

 — Ich Schmelze nur von Ihren Worten…********

 — Ich werde fest von deinen Worten.*********

            Ахнув, я всё-таки залилась румянцем смущения, что вызвало довольное хмыканье физика и оживлённое шушуканье одногруппниц на галёрке. Они точно скоро начнут усердно учить немецкий язык, а мне остаётся только гадать, что там может твердеть у гея при виде девушки.
 Редактировать часть

Примечания:
* - В двух деревнях, Вилариба и Вилабаджа, подсчитывали среднюю длину мужского полового члена. В Виларибо средняя длина оказалась 25 сантиметров. В Вилабаджа — 13. Вопрос - почему такое расхождение в искомом размере?

** - Ну, наверное...

*** - Вероятно, в Вилариба исследования проводили методом опроса, а в Вилабаджа — методом измерения.

**** - А ты какой метод исследования предпочитаешь?

***** - Предпочитаю поверить на слово.

****** Какая доверчивая барышня

******* А ты знаешь, что если долго стоять на улице в колготках "в сеточку", то можно не только простудиться, но и заработать?

******** - Я просто таю от ваших слов...

********* - Я становлюсь твёрдым от твоих слов.






Глава 8. Укрощение строптивой

      
      Говорят, что если овнов с подружками собрать вместе и напоить, то их можно отправлять на войну в качестве психологического оружия, чтобы противник охренел. Так вот мы с Викой обе были овнами и могли и без помощи алкоголя творить такое, что волосы вставали дыбом даже у самых матёрых и видавших всякое преподов. Однако учились мы в отличие от нерадивых одногруппниц, часть из которых отсеялась после первого же семестра, настолько хорошо, что, уважая наши пятёрки, на сумбасбродные выходки преподавательский состав просто закрывал глаза. Да и не одни мы такие безбашенные были: как говорится, шутов на колледж хватало, а учить кого-то нужно. Мы, можно сказать, так по мелкому хулиганили — всего лишь изводили преподавателя физики, который, собственно, мальчик не маленький — мог и сам за себя постоять.

      Всё было очень просто — у любви, даже у самой первой неопытной влюблённости, есть свои желания и потребности, которые необходимо хоть как-то удовлетворять. Иначе можно просто-напросто сойти с ума. Вот я и сходила — от души и со вкусом. Потому что, естественно, наше общение с Константином Владимировичем никуда дальше пар и дополнительных занятий не продвинулось. На словах он был всё таким же дерзким и наглым, а на деле… На деле ничего. Ровным счётом ничего. Пусто. Умом я конечно понимала, что препод просто не имеет права и никогда не свяжется с шестнадцатилетней (уф, скоро семнадцать!) первокурсницей. Если, конечно, не хочет увидеть небо в клеточку или, как минимум, вылететь с работы с так красноречиво расписанной трудовой, что по специальности больше в жизни ни в одно учебное заведение не примут. К тому же, если верить всё так же ходившим сплетням, то на кой я сдалась мужчине, который мальчиков в клубных туалетах охмуряет? Но сердце-то протестовало, ярилось и болело от всей этой вопиющей несправедливости. В результате столь сильных переживаний и полнейшей душевной, эмоциональной и физической неудовлетворённости я превратилась в такой клубок нервов, от которого даже мама старалась держаться по возможности подальше, и терпела-понимала только Вика, которая всю эту кашу и заварила. Хотя порой мне кажется, я бы и без её шуточек и промывания мозгов влюбилась в Константина Владимировича, потому что как вообще в него можно не влюбиться? Впрочем, таких круглых дурочек кроме меня ни одной не наблюдалось. И именно подруга, не испытывая ни малейшего угрызения совести, учила меня мстить тому, кто не мог или не хотел уделить мне должного внимания.

      Именно с её подачи я устраивала пусть и глупые, но зато весьма эффектные фокусы, за которые мне подчас влетало даже от вечно смиренного Алёшеньки. От него, пусть и скромника, но безумного любителя и распространителя сплетен я однажды узнала, что Константин Владимирович страдает острой формой арахнофобии. Разумеется, эта информация была принята к сведению, и вскоре мне удалось обзавестись чудовищно страшной мохнатой прелестью, увидев которую в прыжке, препод подпрыгнул чуть ли не выше неё и побледнел, как стенгазета, которую он же заставил меня нарисовать к Восьмому Марта. Ну и пусть, что я тогда побывала в заветной лаборантской, рабский труд использовать всё равно нечестно. Очаровашку-паука Константин Владимирович тут же у меня отобрал и попутно, нервно хихикая, я выслушала, как виртуозно он может ругаться, совершенно не используя при этом нецензурной брани. Мне честно и откровенно понравился его весьма литературный и такой качественный язык, поэтому путём нехитрых изысканий я нашла новый метод для издевательств — у объекта моих безответных воздыханий оказалась ярко выраженная аллергия на запах белорусских духов "Золотая роза". Достать оные оказалось не столь лёгкой задачей, как с пауком, но результат того стоил — каждую пару физики мы с Викой с невинными улыбками наблюдали, как препод покрывается красными пятнами и, чихая, принюхивается, пытаясь разыскать причину своих страданий.

      Нужно заметить, что вынюхал он её очень быстро, и так же быстро я получила по шапке, однако стыдно или жалко моего нежно любимого мне не было. А потому что нечего зажимать по тёмным углам парней, когда есть такая красивая я. Сомнений в своей привлекательности после его же двусмысленных комплиментов и популярности, принесённой осенним искавшим таланты конкурсом, у меня не было. Зато комплексы из-за того, что я не мальчик, иначе бы точно ему понравилась, определённо появились. И мстила я за них со всем своим пылом и весьма добросовестно. Настолько, что в один прекрасный момент была просто-напросто изгнана из аудитории с повелением молиться и думать о своём поведении. А всё из-за того, что красивый и притягательный Константин Владимирович показывал опыт с покрытым серебрянкой трупиком таракана, через который не проходил электрический ток как раз из-за серебрянки. Не мудрствуя лукаво, я высказала преподу своё возмущение по поводу убийства несчастного насекомого, предрекла муки адского пламени и пообещала непременно сообщить в Гринпис о его издевательстве над убиенным некогда живым и свободным существом.

 — Выйди вон, и чтоб глаза мои тебя сегодня больше не видели! — рявкнул обычно непрошибаемый физик, и это было крайне обидно.

       А барышней я была очень обидчивой, поэтому не увидел он меня ни в тот день, ни в последующие. Я просто отчаянно прогуливала, пусть и страдая, но не теряя своей гордости. Не помог и пытавшийся нажать на меня Алексей Николаевич. Как он ни пытался образумить мою вконец расклеившуюся душонку, напоминая о том, что уже май к концу близится, и скоро сдавать экзамены, среди которых и пресловутая физика, а на глаза обидчику я так ни разу больше и не показалась. Не возымел действия и их с Константином Владимировичем отчаянный залп — вызов в колледж мамы. Родительница моя, конечно, пришла, внимательно выслушала их жалобы на моё из рук вон плохое поведение и…, пояснив, что они оба не настолько меня старше, чтобы я испытывала к ним должное уважение и послушание, спросила, что они ей предлагают — взяться за ремень и отвоспитать нерадивую дитятку, дабы начала их слушаться? На это преподы только замахали руками и утратили последнюю надежду разбудить моё впавшее в летаргический сон благоразумие.

       Вот так и получилось, что к экзаменам, о которых так тактично напоминал классрук, я пришла в полном расстройстве чувств. Всё, конечно, было не так плохо — его историю и ещё часть предметов я сдала "на отлично", Агафья Петровна подвернула ногу настолько, что не могла добраться до колледжа, и оценки нам выставили из текущих в журнале; химия только что была сдана с помощью знаний и купленных валика с банкой краски для ремонта кабинета, и вот теперь я сидела в нём с Викой, в панике гадая, что меня ждёт завтра — писец, или полный писец? Впрочем, подруга всегда умела поддержать меня и поднять настроение. Вот и сейчас в ожидании забранных химичкой зачёток мы не плакали, хотя и хотелось, а по привычке дурачились, расписывая мой блокнот, который и без того смахивал на личный дневник — столько в нём было переписок, которые мы накропали во время пар, где болтать в открытую было нельзя. В этот раз Вика писала приметы, а я насколько могла верно отвечала, что они предвещают:

      Рассыпалась соль?

К драке!



      Рассыпался сахар?

К мировой.



      Рассыпался кокаин?

К незабываемым ощущениям!



      Упала вилка?

Чип и Дейл спешат на помощь.



      Упала ложка?

У кого-то руки из жопы явно растут.



      Упал член?

Всё, никто никуда не спешит!



      Ласточки летают низко?

Скоро дождь.



      Слоны летают низко?

Рассыпался кокаин.



      Треснуло зеркало?

Писец спешит в гости.



      Треснула резинка от трусов?

К большому стыду… Ну, или к маленькому. Кому как повезёт.



      Треснул презерватив?

Лучше бы треснуло зеркало и рассыпался кокаин…



      Чешется нос?

К шампанскому!



      Чешется в паху?

К венерологу!



      Чешется жопа?

Завтра приключения!



      Если не отправить эту хрень письмом счастья друзьям и знакомым, то?

Денег и секса не будет семь лет!



      Дописывая последнюю строчку далеко не каллиграфическим почерком, о котором Константин Владимирович, узрев его в первый раз, сказал, что следователи с врачами и то красивее пишут, я, схватившись за сердце, истошно завизжала, увидев под окном мышь. Подпрыгивающую мышь. Наверное, кокаин искала… Через минуту мы с Викой выяснили, что в полу расположенного на первом этаже кабинета химии были просверлены небольшие отверстия. Для вентиляции, наверное. И именно через них студенты, проходившие в подвале практику, пугали всех, кого удастся, наматывая на палочки серую ткань и пихая их в те самые дырочки. Им, конечно, было весело от девичьего визга: то-то ржали, как кони, внизу, а для меня этот страх стал тоже приметой — впереди была сдача физики.

      Фраза: «Я не трус, но я боюсь» была не про меня. Я была трусихой, и я боялась так, что кровь стыла в венах, а душа уходила в пятки и тихо там поскуливала о том, что — ну чего мне стоило не прогуливать пары Константина Владимировича?

       Не сказать, что я не готовилась, ещё как готовилась, но он ведь в любом случае меня теперь завалит. И плакала моя повышенная стипендия крокодильими слезами.

      И я сама плакала. Ночью. В подушку. Потому что у-у-у противный физик, ну почему ему девочки не нравятся?

      Наутро я была белая, как полотно, и молчаливая, как кот, которому больше нечего было прищемить дверями — всё давно отдавлено. Скромное белое платье и полное отсутствие макияжа — у меня не получалось больше надеяться очаровать своего неправильного возлюбленного. К тому же сегодня настанет его час — вынесет и зачитает приговор. А потом казнит. Публично. И, наверное, поделом.

      Похоже, что публичной казни боялись не только я и усердно поддерживающая меня Вика: на  экзамен собственной персоной явился даже Алексей Николаевич. Я не сразу поняла, что он как рыцарь в сияющих доспехах решил защитить меня от дракона. И не важно, что Дракон Владимирович  — его близкий друг, благородство классрука оказалось сильнее, и он решил лично проконтролировать, чтобы меня не опалили пламенем — злостно не завалили.

      Однокурсники и даже Вика, начиная с первой пятёрки, успешно сдавали экзамен, а я, трусливо забившись в коридоре на подоконник, прикидывала, насколько зол на меня физик, если даже Алёшенька не рискует оставить меня с ним один на один, и чем это мне чревато? Ничем хорошим. Определённо. Довыпендривалась…

      Когда сдавшая "на отлично" подруга сумела затолкать меня в кабинет, я уже была морально готова к любым небесным карам и потому, ни на кого не глядя, достав билет, ничуть не удивилась тому, что он был тринадцатым. А что такого? Нормальное число. Вдруг даже счастливое? Потому что все означенные в билете вопросы о звуковых волнах я знала, задачу поняла, и сразу села сдавать без времени на раздумье. И только тогда решилась под нервное покашливание Алексея Николаевича посмотреть в глаза дракону. То есть Константину Владимировичу. И глаза эти были настолько тёмными и хищными, что испугавшись, что вот сейчас сердце остановится, я начала тараторить всё, что знала, учила и помнила. А он, не разочаровав добротой или снисходительностью, забрасывал всё новыми и новыми дополнительными вопросами. Хорошо, на немецкий не перешёл. Наверное, только потому, что зорко следивший за нами Алёшенька тоже его знал.

      Меня уже начинало трясти, и в мозгу возникло трусливое желание согласиться на тройку, и пусть стипендия горит синим пламенем, когда Константин Владимирович, молча отобрав зажатую у меня в руках зачётку и поставив уже ненавистную пятёрку, размашисто расписался.

 — Пойдём, — поднявшись, он потянул меня за собой в сторону лаборантской. — Таблетками напою, пока тебе плохо не стало.

      Садист.

      Это всё, что я подумала в тот момент, но всё-таки согласилась. А когда я с ним спорила?

 — Глупая, — тихо рыкнул препод, закрывая за мной дверь и ставя ладони по бокам от моих плеч, так что, прижатая к стене, я уже никуда не смогла бы сбежать при всём желании, которое так и не возникло. — Ну чтобы я тебе сделал?

 — Порвали бы сеточку, — попав в плен его тяжёлого голубого взгляда, я уже не смогла отвести глаза, потому что от такой близости с этим невероятно красивым высоченным мужчиной было жарко. Очень жарко и до паники волнительно.

 — Не велика потеря, — хмыкнул он, прижавшись лбом к моим волосам, отчего ощутился не только жар, но и терпкий запах его одеколона.

 — Угу… — всхлипнула я, совершенно не зная куда себя девать и что делать в такой момент. — И ток бы пропустили… без… серебрянки.

 — Ну так заслужила, — внезапно обхватив лицо руками, притягивая к себе, он прижался к моим губам в горячем требовательном поцелуе. Моём первом поцелуе. Заставившем, задыхаясь, ощутить, как подкашиваются ставшие внезапно ватными ноги.

      Уже через минуту мы покинули лаборантскую, пока мой рыцарь в сияющих доспехах не снёс её двери, заподозрив что-то неладное. А днём позже я решилась задать так волновавший меня вопрос — а как же мальчики? И получила исчерпывающий ответ о том, что не стоит верить всему, что на заборах или стенах колледжа написано.





Глава 9. Частицы притягиваются и отталкиваются
      
Даром преподаватели
Время со мною тратили,
Даром со мною мучился
Самый искусный маг.
Мудрых преподавателей
Слушал я невнимательно,
Все, что ни задавали мне,
Делал я кое-как.



      Частицы притягиваются и отталкиваются — так случилось и в моей жизни: слишком сильное магнетическое притяжение вызвало такой же силы отторжение. Невероятная паникёрша и трусиха, я умудрилась с виртуозной скоростью оттолкнуть того, кто так сильно манил, притягивал меня к себе. Всего пара свиданий украдкой, несколько жарких поцелуев, от которых кружилась голова и подкашивались ноги — это всё, на что меня хватило. А потом на смену эйфории и восторгу пришли страх, робость и настоящая паника — слишком остро я понимала, что такому взрослому мужчине, в которого я имела идиотскую неосторожность влюбиться, скоро станет мало того, что я в свои едва исполнившиеся семнадцать лет могу дать. Константин Владимирович и не пытался благородным образом скрыть, какую страсть я в нём пробуждаю, а меня терзал отчаянный страх — вдруг ничего кроме этой страсти ему и не нужно? Вдруг, получив своё, он бросит меня и заведёт роман с новой первокурсницей? Вдруг у него каждый год по такому роману?

      Слишком много тогда навалилось на меня, и я сбежала. Просто трусливо сбежала. Сменила симкарту в телефоне и, выпросив у мамы разрешение, уехала вместе с Викой на месяц к её родителям в Михайловку. Как не странно, подруга, которая так активно мостила добрыми намерениями мою дорогу в ад, не стала меня осуждать и ругать за излишнюю трусливость. Напротив, поразмыслив, она заявила, что физик сам виноват, раз не сумел найти ко мне подход и проявить себя как надёжный Ромео, которому можно доверять. А раз так, то моё право решать, хочу ли я продолжать с ним отношения или переверну эту страницу своей жизни, объявив ему вотум недоверия.

      Разумеется, ничего объявить я никому кроме неё не решилась и вместо этого скоростным зайцем скрылась в тумане, предпочтя будни незнакомой доселе деревенской жизни попыткам объясниться. Просто потому, что мне нечего было сказать в своё оправдание ни в июне, ни в июле, ни даже первого сентября, когда, стоя на линейке за спиной рыцаря в сияющих доспехах — Алексея Николаевича, буравила взглядом асфальт, лишь бы только не встретиться с осуждающими голубыми глазами Константина Владимировича. Я обманула его во всём, в чём только смогла, и в довершение всего повела себя как маленькая капризная девчонка. А он всё смотрел и смотрел на меня так внимательно, что на шее выступили капельки холодного пота, и захотелось провалиться сквозь землю хоть к самим чертям, хоть ещё куда похуже, лишь бы не испытывать тех томления, боли и страха, которые разъедали бешено колотившееся сердце.

      Я всегда была слишком правильной, а потому не могла и помыслить стать такой шальной и ветреной девицей, как Юлька Зайцева. Ни для кого. Даже для мужчины, который разбудил во мне такую бурю чувств и желаний, о существовании которой в природе я по своей наивности даже не подозревала. Да, я до дрожи в пальцах мечтала, чтобы мой горячо любимый преподаватель снова сжал меня в своих руках и поцеловал так смело и глубоко, как ему хотелось, как говорил его напряжённый взгляд. Но тихая, закомплексованная монашка, которая жила внутри меня, уже сделала выбор, приняла решение в пользу треклятого целомудрия. Хорошо хоть постригом за развратные летние поцелуи не угрожала. Я смирилась за три прошедших месяца и уже не роптала. Пришлось смириться и Константину Владимировичу. Моя трусливая натура не дала никакого выбора и ему. Путём самых виртуозных ухищрений мне удавалось избегать любых его попыток приблизиться, пока к концу сентября он не прекратил их предпринимать. Да и потом тоже я умудрялась прятаться в трёх соснах колледжа как заправский суслик от своры охотников с их собаками. К тому же у меня появился ещё один личный кошмар и в одном флаконе с этим
 Говоря проще, в нашей группе появился новенький — Олег Пестрицин — жуткий балбес, не вылезающий из тренажёрного зала и прекрасно отдающий себе отчёт в том, как его обожают все девицы колледжа. Которые ещё не знают степень его балбесности, разумеется. А ещё Олег прекрасно отдавал себе отчёт в том, что его отравленных анаболиками мозгов и весьма (па)скудных знаний категорически мало, чтобы вытянуть хотя бы один семестр на тройки, и он вцепился в первую отличницу (в моём лице), аки весенний клещ в свою жертву.

      Я бы поначалу и рада была послать его в самоё далёкое эротическое путешествие, но его статная фигура замечательно смотрелась возле моей стройной, и как-то увидевшего нас вместе физика так перекосило, что стало ясно — игра стоит свеч. Как итог, я негласно согласилась нянчиться с этим стероидным двоечником и вытягивать его на всех предметах в обмен на его неизменное присутствие рядом со своей персоной. Конечно, рискованная была сделка — меня в одночасье возненавидели столько положивших на Олега глаз девиц, что, честно говоря, у ежа иголок меньше, чем тех, кто теперь проклинал меня за каждым углом и на каждой перемене. Зато у меня был личный шкаф, прятаться за которым такой трусихе как я было весьма выгодно. К тому же, и Вика была не против, а я опять при выгоде — лучшая подруга с таким удовольствием и смаком стебала моего «принца» и его фанаток, что и думать забыла налаживать мою личную жизнь.

      Как же давно это было — треть жизни назад, а я помню всё, словно только что вернулась из колледжа и жарю нежно любимые сосиски с яичницей, попутно зубря очередной конспект по экономике или менеджменту. Даже ответив на вызов растрезвонившегося телефона, не сразу удивилась, услышав голос Алексея Николаевича. Вместо этого вспомнила его каменно-спокойное лицо и сползающие по белоснежной рубашке перезрелые вишни, которыми попал в него на практике Олег. И всё по моей вине. У организации, ставшей объектом нашего изучения на полтора летних месяца, был замечательный фруктовый сад, деревья которого на предмет вишни, черешни и прочей вкусной прелести мы обносили с завидным усердием. И нужно же мне было догадаться послать моего трудоголика мышечного развития забросать красными «снарядами» отчалившего в ларёк за семечками Володьку. Принц был весьма меток, но в лицо объекта своего нападения из ветвей плодово-ягодной растительности посмотреть, разумеется, не удосужился. Как же мне тогда было стыдно и смешно одновременно. Вот и сейчас едва удержалась, чтобы не хихикнуть. А бывший классный руководитель был, кстати, очень недоволен тем, что за последние пять лет никто из нас не явился ни на одну встречу выпускников. Он, оказывается, изволит скучать (наверное, по вишням за шиворотом), а мы же, совершенно эгоистичные выпускники, и носа не кажем. Ну хоть кто-нибудь хоть сегодня вечером изволит явиться?

      Напоминать себе, что я уже взрослая девочка, молодой специалист престижной автомобильной компании, и живу отдельно от родителей в доставшейся от бабушки квартире, почему-то оказалось бесполезно. От праведного гнева в голосе бывшего классного папы душа скромно потупилась, и в ней пробудилась та застенчивая маленькая трусишка Лиза, которую я так тщательно отучала быть зайкой за-плинтус-попрыгайкой. Поспешно уведомив препода о том, что Вика лежит в роддоме на сохранении вторым сыном, я пообещала вызвонить Володьку, Олега и ещё парочку девчонок из нашей группы, номера которых сохранила по чистой случайности, и, нажав отбой, медленно присела в любимое кресло у окна. Говорят же, что когда нервничаешь, лучше присесть, а я не то чтобы нервничала, но была озадачена. Озадачена своей реакцией на настойчивое приглашение посетить вечер встречи. Раньше мне было достаточно общения с благополучно вышедшей замуж и ставшей счастливой домохозяйкой и мамой лучшей подругой и трудившимся в соседнем отделе бывшим старостой, а теперь я отчего-то остро почувствовала, как соскучилась по тем столь быстро промелькнувшим годам учёбы, родным стенам колледжа, долгим парам, шумным переменам, давке в столовой и шуткам преподов, которые так любили поговорить с нами по душам. Как давно и как будто вчера это было! Какими счастливыми мы были тогда, а ведь в своё время не верили Анне Петровне, преподававшей нам делопроизводство, что бесконечная зубрёжка, сдача курсовых и прочие радости студенческой жизни покажутся нам щёлканьем орешков против того очешуительного мохнатого песца, который поджидает во взрослой жизни. Нужно признать, она оказалась до безобразия права, и вот сейчас, после закончившегося разводом брака с человеком, к которому была совершенно равнодушна: просто не робела в его обществе, и долгих изматывающих трудовых будней я была рада хотя бы на несколько часов ощутить себя той прежней маленькой заучкой Лизой, которая так наивно делила всё на чёрное и белое, не допуская даже мысли о возможности существования полутонов, и так отчаянно, до дрожи и страха любившей своего преподавателя физики.

      Любившей.

      Теперь, повзрослев, смотря на вещи совершенно иначе, я уже не была уверена, что ту любовь не придумала для меня всезнайка Вика, и всё же такие невероятные чувства я испытала лишь однажды. Больше они ни разу и ни с кем не повторились. Любовь ли? Или девичье восхищение и несусветная блажь соблазнить на необдуманные поступки красивого препода? Да кто же знает? Вот только сердце цвело лишь в той удивительно наивной юности, и больше никогда не билось с такой прытью.

      Наверное, если бы у меня было спасительное время подумать о том, что делаю, то моя врожденная благоразумность успела бы отговорить меня от спонтанных поступков. Но спасительного времени не было. А пятая точка в субботний вечер как назло азартно требовала приключений. Да и Володька оказался со мной на одной волне — ему тоже приспичило явиться как верному рыцарю в белых доспехах на зов феодала Алексея Николаевича. Он даже пообещал сам позвонить ребятам, с которыми мы старались не терять связь, оставив на меня только Олега, которого на дух не переносил и считал гиббоном, застрявшим на низшей ветви эволюции. Тот на мой звонок ответил не сразу, а только с третьей попытки, и после пяти минут непринуждённой беседы в стиле: «Ну что мы всё обо мне да обо мне, давай о тебе. Как я тебе?» соизволил уточнить, что у него свидание с шикарной фифой, отменить которое он никак не может, ибо кадрил барышню не один день, а колледж со всеми нами крутил на своём самом эротическом отростке тела. На мизинце, наверное. Знаю я, каких подруг он кадрить пытается — сплошь на Лексусах и в соболях. Надеется покорить своими мускулами (чего они у шкафов с антресолями, спрашивается, не видели?) и поиметь солидное приданное. Как говорится, красиво жить не запретишь. Ну или мечтать о красивой жизни, когда у самого руки из того места растут, на котором обычно сидят те, кто ими работать умеет. Пускай. Что-то ещё ни одна девушка из высшего общества на его ключик к сердцу не позарилась. Я тоже в своё время даже посмотреть отказалась на тот «шикарный» подарок, которым мой «сказочный принц» вознамерился отблагодарить меня за три года, которые просидел на моей шее, и за сносно сданные госы.

      Ну и леший с ним! Выпив для храбрости вишнёвого сока, который Вика вечно называла озверином для недотрог, я поспешила к шкафу, раздумывая, что бы надеть эдакого, чтобы уж наверняка сразить наповал того самого, чьё имя уже вошло в привычку не упоминать всуе. Если он, конечно, там будет, что с моим дьявольским везением вполне вероятно и даже волнительно ожидаемо. Наверное, чтобы точно воскресить былое, стоило поискать юбку покороче и блузку с декольте посногсшибательнее, но таких в моём гардеробе давно не водилось. Зато было лишь раз одетое на новогодний корпоратив платье цвета морской волны с подолом в пол и восхитительной пеной кружев вместо манжет на длинных рукавах. Точно! Нужно хоть чем-то умаслить мою дремлющую монашку, чтобы не так сильно заливалась слезами совести, когда проснётся и примется за труды свои праведные.





Глава 10. Кто знает, может, это любовь?
      
      Торопясь одеться, пока не передумала, расчесав и оставив свободно падать за плечи волосы, я накинула любимый белый пуховик и, захватив сумочку с телефоном, вышла на улицу. Сказочно красивые сумерки подмигивали искрящимися в свете фонарей сыпавшими с неба снежинками, и два квартала почти забытого короткого пути до колледжа пролетели незаметно. Придерживая рукой подол, чтобы не намок от снега, я отрешённо размышляла, что для встреч выпускников отведен самый прекрасный месяц в году — февраль, и даже не заметила, как ноги несли уже по до боли родному двору, засаженному ивами и усыпанными рубиновыми ягодами рябинами. Как здорово здесь когда-то было «курить», сбежав с самых нудных пар, и болтать обо всём на свете с теми, с кем свела судьба на четыре казавшихся тогда невероятно длинными, но пролетевшими как миг года. Всё как и тогда: вот и Володька курит с Юлькой Зайцевой и Олькой, у которой из косметики как обычно бурный мейкап бровей. Поздоровавшись, я почти не смутилась, и вместе, смеясь, мы поспешили искать Алексея Николаевича и ждать тех наших, кто ещё решится явиться на его зов, в актовом зале, где должна пройти главная торжественная часть мероприятия, ради которого мы все сегодня собрались.

      Наших было немного — всего девять человек, но отрастивший элегантную бородку (точно, лавры Бунши покоя не дают) бывший классрук был более чем доволен и, улыбаясь словно гордый орёл и глава многодетного семейства в одном флаконе, кивая здоровавшимся педагогам и завучам, повёл нас к «забронированным» местам в третьем ряду. Судя по их количеству, слишком большого наплыва бывших учеников он и не ожидал, да и кроме нас классного руководства больше не брал — хватило одного раза. Громко переговариваясь, потому что тихо в стоявшем гуле переполненного зала было просто невозможно, мы удобно устроились и стали обмениваться житейскими новостями: кто женился, и у кого кто родился, пока на сцену не вышла попросившая тишины директриса. Надо же — такая же маленькая, кругленькая и темноволосая, как и прежде, и трепет перед ней тот же, что и раньше. Вот что значит студенческий авторитет. Но сегодня нам не грозили неудами и отчислением за нерадивость и хулиганские выходки. Нет, всё было по-другому — получившим крылья и взлетевшим нам были рады в этот вечер единения и возвращения в общее гнездо.

      Чувство дежавю не покидало меня с той минуты, как я увидела родные рябины и вошла в вестибюль, и оно лишь усилилось, когда со своими неизменными шутками-прибаутками появился Сергей Анатольевич, наверное и по сей день так же нежно любящий герани. После него начали выступать, показывая лучшие самодеятельные номера, учившиеся сейчас студенты. Определённо, нынешнюю молодежь вдохновляли народно-сказочные мотивы, потому что нам весьма задорно исполнили «Хороши весной в саду цветочки» и «Выйду на улицу, гляну на село», по окончании которых на сцене со своим номером появился дракон в картонных доспехах, полыхнувший благодаря какому-то спрею и зажигалке таким изысканным пламенем, что стало даже любопытно, имелся ли у него под хвостом огнетушитель. Ну так, исключительно на всякий случай. Всё-таки мне ещё жить хотелось, пусть и не слишком счастливо, но зато хоть не скучно. Тем более что Вика прислала сообщение что у неё начались схватки, а значит скоро появится на свет мой второй крестник. Честно говоря, мне и регулярно привозимого на выходные трёхлетнего шалопая Андрюши хватало за глаза, двое таких специалистов подрывной деятельности мою квартиру вообще по кирпичику разнесут, но подруга была непреклонна и в роли крёстной видела только меня.

 — Не спи, замёрзнешь, — бесцеремонно вырвав из грёз о Викиных отпрысках, пихнул меня в плечо сидевший рядом Володька и тут же, игнорируя мой недовольный взгляд, кивнул в сторону сцены. — Вон и твоя первая любовь, золотая рыбка!

 — Десятая!

 — Так я и поверил.

       Насупившись от его бесцеремонности, я всё же соизволила отвести взгляд от погасшего экрана смартфона и посмотреть на сцену. Вот лучше бы не делала этого, честное слово. Лицо бы так не пылало от прилившей к щекам крови, а душа не вопила бы: «Моя хата с краю, ничего не знаю!», забившись с перепугу и от нахлынувшей дрожи смущения в самые кончики пальцев ног. И чего, спрашивается, так кипишиться и устраивать паническую атаку? Подумаешь, очередной препод решил нас поприветствовать, спев под гитару «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», что здесь такого? Всё же в порядке и совершенно в рамках приличия. Кроме того, что это тот самый учитель, с которым я обменивалась прямо на парах такими неприличными шутками, что даже вспомнить страшно и стыдно. Который одним своим взглядом будил во мне самые сокровенные страсти. Уж лучше сразу на костёр, чем ещё раз испытать всё то, через что мне довелось пройти на первом курсе. Ну, или месяц питаться тем самым порезанным на тридцать частей засушенным пирожком. Но ни костра, ни пирожков не было, а физик был. И как оказалось, глубокие чувства к нему никуда не делись. Они просто дремали до поры до времени за семью печатями в самом потайном уголке сердца. Стараясь сдержать рвущийся из горла тяжкий вздох отчаяния и тоски, я вглядывалась в его высокую фигуру, ставшие ещё более строгими мужественные черты лица, слушала такой родной бархатный голос и понимала, что их нет, просто нет тех девяти с половиной лет, которые прошли с того памятного первого сентября. Что я всё та же наивная застенчивая влюбленная первокурсница, которую магнитом тянет к запретному плоду преподавательской любви. Не могу сказать, что я была счастлива, или, напротив, придушена отчаянием, когда затихли последние аккорды песни Митяева, и наши глаза встретились. Мне просто не хватало воздуха, чтобы вдохнуть, а он, приподняв в знак приветствия тёмные брови, сделал то, что опалило словно раскалённым воздухом не только лёгкие, но и всё внутри меня. Он снова, перебирая струны гитары, запел. Обнажая раны. Заставляя посмотреть на меня сидевших рядом одногруппников. Которые теперь точно знали о том, о чём раньше только подозревали. И остановить ни его, ни их мысли и догадки, понимающие улыбки я не могла. Просто тонула в океане солёной боли от каждого слова старой, давно забытой многими песни.

Лиза, еще вчера мы были вдвоем,
Еще вчера не знали о том,
Как трудно будет нам с тобой расстаться, Лиза,
И новой встречи ждать день за днем…
Лиза, когда теперь увидимся вновь?
Кто знает, — может, это любовь?
А я еще не смог сказать о самом главном
Тебе всего лишь несколько слов… О, Лиза!..
Лиза, не исчезай, Лиза, не улетай…
Побудь со мной еще совсем немного, Лиза,
Как жаль, что расставанья час уже так близок…



      Вдох-выдох, вдох-выдох, иначе не сдержать истерического всхлипа, не спрятать готовых пролиться слёз.

Лиза, где же ответ? Счастье — было и нет…
Последние минуты навсегда уходят,
Часы остановить хотел бы я сегодня…



      Шаг за шагом вслед за другими, когда окончилась торжественная часть сегодняшнего мероприятия. Кто ещё выступал? Что пел? Я не помню. Когда душа разорвана в клочья, трудно сложить вместе отдельные паззлы воспоминаний. Помню столовую, в которую всей шумной толпой мы отправились за родными студенческими булками с чаем и кириешками. Там не остались. Заполучив добычу, отправились в нашу бывшую аудиторию.

Лиза, я так хотел признаться тебе,
Что я навек обязан судьбе
За то, что мы с тобою повстречались, Лиза,
Однажды на огромной земле.



      Какое огромное, всепоглощающее дежавю — даже обои и занавески не изменились. Всё так же, как и было. Словно только вчера после получения диплома мы ели здесь пирожные, запивая их сладким лимонадом и радуясь тому, какой груз скинули с плеч. Значит, он всё же чувствовал что-то. Что-то настоящее. А я так испугалась стать игрушкой. Новой куклой, которую, наигравшись, сломают и выкинут с глаз долой. Как же много непоправимого я натворила из-за этого страха.

Лиза, сегодня между нами моря,
И грусть сильнее день ото дня,
И только я, как прежде, буду верить, Лиза,
Что ты все так же любишь меня… О, Лиза!..
Лиза, не исчезай, Лиза, не улетай…
Побудь со мной еще немного, Лиза,
Как жаль, что расставанья час уже так близок…



      Конечно люблю. Никого другого никогда не смогла бы полюбить. Даже если бы постаралась. По-настоящему. Всем сердцем. Люблю. Дура. Маленькая разрушившая всё своими руками дура. Чёртова застенчивая монашка. Как же странно смотрят ребята. Как хорошо, что Алексей Николаевич тактично отвлекает их от моей раскисшей персоны. Он тоже всё знает и понимает. Всё. И нарочно позвонил сегодня, позвал. А всё, что я могу, это держать спину ровно и пить остывающий чай. Жаль, что нет ничего покрепче. Покрепче водки. А Вика рожает и шлёт странные эсэмэски между схватками. Грозится мужа в монастырь отправить, чтобы его там обучили азам воздержания. Счастливая.

Лиза, где же ответ? Счастье — было и нет…
Последние минуты навсегда уходят,
Часы остановить хотел бы я сегодня…
Лиза… Лиза…
Побудь со мной еще немного, Лиза,
Как жаль, что расставанья час уже так близок…



      Не помню, как выудив из сумочки сигареты, спустилась в вестибюль и вышла на заметённые снегом ступеньки. Щелчок зажигалки и лёгкие наполнил спасительный табачный дым с привкусом вишни. Редко курю, но сейчас это просто необходимость более важная, чем дышать. Небо совсем без звёзд  — мрачное и туманное, густое, чёрное. Конечно, какие же звёзды в снегопад? Холодно? Нет. Только снежинки путаются в волосах.

 — Решила насмерть застудиться? — от такого родного голоса по коже побежали мурашки. Сделав ещё одну затяжку, я обернулась, чтобы лучше видеть вышедшего вслед за мной преподавателя. Того самого. Без которого земля не вертится, не растет кокос. — Я вроде не просил тебя о таких жертвах во имя вечной любви.

 — Уж лучше сразу под поезд, — новая затяжка и вдох морозного воздуха. Кажется у меня ещё получается говорить. — Но они здесь не ходят.

 — Хочешь сыграть классическую жертву? — как пристально он смотрит, словно одним взглядом хочет и обнять, и придушить, и Бог его знает, что ещё со мной сделать. Не уверена, что приятное. Во всяком случае для меня.

 — Ну какая из меня Каренина? — выбросив сверкнувший искрой окурок, я обхватила себя руками за плечи, замерев, как кролик, когда преподаватель подошёл ближе. — Вы меня плохо знаете.

 — Разве? — улыбка на его губах была то ли насмешливой, то ли почти злой. Или мне так только казалось с перепугу и от наплыва давно похороненных, взломавших могильную плиту растревоженных чувств. — Просветишь меня, чтобы я был готов на будущее?

       Будущее? Он думает, что у нас есть будущее? Главное, моей монашке об этом не знать.

 — Я дура, Константин Владимирович, — тихо призналась я. Это далось нелегко, но в самом деле, чего он обо мне не знает? — Страшная трусиха и паникёрша.

 — Ну и как, помогает по жизни?

 — Очень, — а чего он ожидал? Что я расскажу о том, как мне хреново и одиноко по вечерам, когда прихожу с работы и остаюсь одна в четырёх стенах? — Мы черепахи всегда в домике.

 — Иди сюда, моя черепашка, сломаю к чертям твой панцирь.

 — Не…

 Договорить я не успела, уж слишком стремительно Константин Владимирович умел обнимать. А губы запечатывал поцелуем ещё быстрее. Как же я соскучилась по его страстному напору, которого когда-то так испугалась. Как хорошо в тёплых сильных руках. Никакой мороз не страшен. Хотя немного всё-таки страшно.

  — Константин Владимирович… — позвала я, уткнувшись лбом в его плечо, едва он выпустил из сладкого плена своих губ. — Может быть вам неприятно? Мне ведь уже не шестнадцать лет.

 — Напротив, мне очень хорошо. Больше не ощущаю себя педофилом, совращающим Динь, — приподняв моё лицо, обхватив пальцами за подбородок, он, казалось, заглянул своим проницательным взглядом в самую душу. — А тебе не противно, что я не молодею?

 — Нисколько.

      В первый раз я решилась поцеловать его сама. Привстав на цыпочки, потому что больше не носила каблуки, и зажмурив глаза. Это было невероятно. Как взрыв фейерверка и пламя по венам. И крепко обнимающие руки.

      В первый раз я не ночевала у себя дома. Потому что ночевала у своего преподавателя. В его по холостяцки простой и почти неуютной квартире на внушительных размеров кровати. Под могучим весом поджарого мужского тела мне впервые удалось познать, что такое настоящая страсть. Та страсть, которую нечаянно или нет, но распалила в нём много лет назад. Где-то среди бесконечных поцелуев и восхитительно дерзких ласк проснулась моя монашка, но она уже ничего не смогла сделать, а мне было так хорошо, как никогда прежде. Хорошо от скользящих по обнаженной коже широких ладоней, от губ, что испивали поцелуями самую душу и дыхание, а потом, едва отдышавшись, приникали к груди, смело и уверенно дразня затвердевшие жемчужины сосков. Восхитительно, когда распалив умелыми глубокими движениями длинных пальцев, проник в меня — такой большой и так тесно, что хотелось кричать от удовольствия. Я и кричала, растворяясь в его ласках и чувственном ритме любви.

      Уже во вторник мы подали заявление в ЗАГС. Кто-то бы сказал, что это слишком быстро. Тот, кто по глупости не терял восемь лет. Или девять? Что ж, будем навёрстывать упущенное, ведь частицы отталкиваются только для того, чтобы притянуться ещё теснее друг к другу и уже никогда не расставаться.