Дверь в прихожей открылась почти бесшумно, даже не щелкнул замок. Наталья Ивановна прекрасно знала, что не только Таня, но и все остальные домашние, не приветствовали её «увлечение» литературой. Непонятно почему? Все взрослые, грамотные, образованные люди! Это же невозможно себе вообразить: чтобы Лесков 1954 года издания валялся на помойке!!! Книга в 700 страниц, в матерчатом переплёте, практически все произведения этого великого мастера уместились в ней мелким шрифтом. Ну, не могла Ната, как её сердечно называла внучка, проходить мимо груды выброшенных книг. Ну и что, что сейчас электронные в моде, все читают, уткнувшись в планшеты…, но часто, очень многие, хотят взять в руки бумажный томик, вдохнуть его запах и пролистать страницы, возвратиться к началу, пробежать к серединке или заглянуть в конец литературного произведения. Она прекрасно помнила те, далекие семидесятые, когда народ сдавал макулатуру и, только отвесив двадцать килограммов ненужной бумаги, старых газет и пр., смог купить «Трёх мушкетеров» или «Двадцать лет спустя», или еще какой-нибудь дефицит. Сейчас книги выбрасывают целыми библиотеками, без помещений, конечно, где должны храниться книги, а просто собрания книженций, оставшихся волею судьбы без хозяина, который в свою очередь, когда-то их любовно собирал, читал, перечитывал, сдувал пыль, пока не помер.
Конечно, две книги «Консуэло», двойной трехтомник «Маршал Г.К. Жуков Воспоминания и размышления» 1995 года, несколько «Финансистов» Теодора Драйзера, парочка «Маленьких принцев», Антуана де Сент-Экзюпери, Лажечникова «Последний Новик» целых три книги, еще кое что по парочке перекочевало в квартиру Натальи Ивановны, где полки забиты до отказа – деть некуда, а выбросить – НИКОГДА. Тем более, что проживает она не одна, а с дочкой, зятем и внучкой. Да что там говорить, Александра Дюма выносят на помойку навалом…, дачная библиотека просто имени Дюма-отца. Но что же делать, если народ выносит в мусорку вечные творения. Они ведь живые свидетели прошлого. Это невозможно! На той неделе Ната подобрала полное собрание сочинений Алексея Максимовича Горького, изданное в 1928-30 годах и так как дома никого не было, в четыре захода, оттараканила все 24 тома домой и спрятала их под свою кровать, поскольку ставить и класть все это «золото» уже не было куда. Кажется, одного или двух томов не хватает. Уж, если выбрасываете, так уж постарайтесь, чтобы всё ПСС было в комплекте! Когда-нибудь попозже, она будет доставать по одному тому и незаметно куда-нибудь пристраивать или втискивать, а то под кроватью как-то не хорошо, почти что около мусорки.
Сегодня дома должна быть Таня, внучка, студентка МГУ. Это более лояльная человечина в доме, все остальные прямо с порога могут отправить куда подальше бабушку, нагруженную найденными шедеврами или даже не пустить в дом! В надежде, что её нет все-таки дома, мало ли, может усвистела куда-нибудь, Ната тащила в сумке несколько огромных книг, найденных в подъезде, а в руках стопкой, до самого носа, несла Сименона пять томов и сверху Уорен Роберт Пен «Вся королевская рать», а под мышкой маленькие пьесы западно-европейской драматургии: Сервантес, Мольер, Лесаж, Мериме, Скриб, Франс, Шоу, Синг, Г. Манн, издание 1939 года. Что она погрузила в сумку, толком рассмотреть ей не удалось, так как зрение неважное, а в подъезде темновато. Все-таки ей 64 года, стукнуло в прошлом месяце. Неловкое движение в прихожей и пьесы шлепнулись со звуком плещущегося перед смертью леща, а Сименон грохотнул как жестяная банка в мусоропроводе.
– Натусик, это ты? – громко крикнула из кухни Таня.
С перепугу весь Сервантес и Мольер выпали из ослабевших рук и под этот весёленький аккомпанемент, напоминающий аккорды первого концерта П.И. Чайковского, Татьяна вышла в прихожую.
– Ты с ума сошла, – всплеснула руками внучка, и дальше её уже было не остановить. Она размахивала руками, ногами, завывала и восклицала, но бабушка-то знала, что это её единственная в семье закамуфлированная союзница. По мере перелистывания принесенных томиков, внучка перешла на возмущенный тон бесконечного монолога: «Как можно такое выбрасывать???».
– Дорогая моя! Пока у нас есть пять минут, а то сейчас все прибегут с работы, я уже слышу их торопливые шаги, а в ушах моих звучит их пламенная речь. Я знаю каждое слово, которое они мне скажут. Давай моя рыбка, забросим всё тебе под кровать, а то под моей кроватью уже нет места.
ХХХ
Наталья Ивановна, промокнула потный лоб и достала из глубин хозяйственной сумки последнюю книгу, которую не удалось рассмотреть из-за невзрачной безликой обложки. Увесистый том в 695 страниц, напечатанный в государственном издательстве художественной литературы Москва – Ленинград в 1948 году, вобрал в себя избранные сочинения Александра Николаевича Островского. – Вот это дааа! – подумала Наталья Ивановна. С первой страницы на неё внимательно смотрел автор, с портрета работы В.Г. Перова написанного в 1871 году маслом. Пьесой «Свои люди – сочтемся» начинался старый том Островского. На сорок восьмой странице Ната обнаружила фотографию 1882 года М.И. Писарева и В.Н. Андреева-Бурлака в ролях, соответственно, Большова и Подхалюзина. Увлёкшись новым замечательным течением «Прогулки по Москве», Ната недавно узнала, что в 1880 году по инициативе В.Н. Андреева-Бурлака был открыт первый московский драматический театр «Пушкинский театр», а в 1883 вместе с актёром М.И. Писаревым он организует «Первое товарищество русских актёров», иначе называлось «Товарищество артистов Пушкинского театра». В.Н. Андреев-Бурлак много ездил с гастролями по России и выступал в обеих столицах – Санкт-Петербурге и Москве, а Модест Иванович Писарев — русский актёр, педагог, критик, муж русской актрисы Стрепетовой П.А., один из организаторов «Товарищества русских актёров», блистал в пьесах Островского.
Покопавшись в истории создания этого театра, Ната выяснила, что Фёдору Адамовичу Коршу предложили возглавить разорившийся Пушкинский театр, которым руководила актриса Малого театра А.А. Бренко. Вместе с актёрами М.И. Писаревым и В.Н. Андреевым-Бурлаком Корш создал Русский драматический театр, а в 1883 году стал его единоличным хозяином. Сначала театр располагался в здании Камергерского переулка (сейчас здание МХТ). В 1885 году Корш получил здание в псевдорусском стиле, выстроенное по проекту архитектора Михаила Николаевича Чичагова на земельном участке, принадлежавшем предпринимателям Бахрушиным — в Богословском (ныне Петровском) переулке. Теперь она видела фото Андреева-Бурлака, и даже загримированный он казался ей статным и властным.
Фотография П.М. Садовского 1854 года, первого исполнителя главной роли Любима Торцова в пьесе «Бедность не порок», демонстрировала такого растерянного с не застёгнутыми пуговицами человека, стремившегося к вольной волюшке от отца самодура. Садовский с 1895 года и до конца жизни — актёр, а в 1944—1947 годах также и художественный руководитель Малого театра. Ната увидела фотографию П.А. Стрепетовой в роли Екатерины. Полине не было еще и пятнадцати, когда она стала профессиональной артисткой. А спустя некоторое время слухи об ее блистательной игре стали распространяться по всей России.
Какая роскошная фотография В.И. Качалова в роли Глумова 1910 года. Красавец с игриво романтическим взглядом, сразу виден образ человека с активной богемной жизнью «серебряного века». В рассказе И.А. Бунина «Чистый понедельник» карикатурно изображён пьяный В.И. Качалов — «с бокалом в руке, бледный от хмеля, с крупным потом на лбу, на который свисал клок его белорусских волос», а помните, С.А. Есенину принадлежит известное стихотворение «Собаке Качалова», начинающееся строками: «Дай, Джим, на счастье лапу мне…». Далее Ната рассматривала фотографии И.М. Москвина, А.А. Яблочкиной, А.К. Тарасовой, М.Н. Ермоловой, А.А. Остужева, просто не том Островского, а история театральных ролей великого МХТа. Можете себе представить, эта книга покоилась на отопительной батарее в темном углу подъезда. Ната вздохнула и пошла пить чай.
Поздно ночью, когда не спалось, Ната достала из-под кровати томик Горького. Не успела открыть обложку как из неё выпал листок отрывного календаря. Аккуратно обрезанный и вложенный в книгу каким-то далёким человеком, быть может, мужчиной, а быть может женщиной, возможно пожилыми людьми или юными. Календарный листок за 18 мая 1944 года. В этот день в 1800 году умер великий русский полководец, основоположник отечественной военной теории, национальный герой России. Пожелтевший листок повествовал о памятном дне, когда страна прощалась с полководцем. Анекдот прошлого, напечатанный на листке, вызывал улыбку: «Суворов не любил ответов: «Не знаю» и, выбежав ночью из палатки, увидел солдата на часах, а над землей огромное чёрное звёздное небо. «Скажи служивый, сколько звёзд на небе?», - спросил полководец. Солдат, немного подумав, отвечал смело и решительно:— Семьсот миллионов пятьсот сорок шесть тысяч восемьдесят три звезды, ваше сиятельство. Суворов обернулся к майору с довольным видом, поблагодарил его за сообщенное сведение и дружески потрепал по плечу.
Наталья Ивановна выключила лампу и лёжа с открытыми глазами в темноте всё думала о том человеке, который в 1944 году, прочитал этот листок календаря, и аккуратно обрезав неровный оторванный край, вложил его в томик Горького. О чём думал этот человек на исходе войны? Где он сейчас? Жив ли? И почему его книги переехали на свалку? Сон не приходил и окружённая персонажами Островского, внушительной фигурой Горького, находчивым солдатом, великим полководцем, Наталья Ивановна размышляла о том, как скоротечна жизнь, как она переменилась и кому пришла в голову мысль вынести тома Горького и небрежно свалить их около мусорного ящика. Наталья Ивановна потянулась за свежей газетой Метро, бесплатно распространяемой в метро. Небрежно пролистала страницы, пробегая глазами заголовки, наткнулась на заметку «В Москве можно купить книги на вес», не поверила своим глазам. «Сколько стоит 200 граммов классики, какой роман тяжелее – «Анна Каренина» или «Американская трагедия»? «…Мы делаем не просто распродажу, а настоящее развлечение – в покупателях просыпается азарт…» – повествовала некая Татьяна. Самая легкая книга «Провидение» Тонг Куонг – 140 граммов, а самая тяжёлая «Лето, прощай» Рэя Брэдбери – 1,08 кг. Вместо азарта к сердцу подползла печаль, глаза увлажнились. Подруга из Южно-Сахалинска написала, что всю классику списали в библиотеке и теперь негде взять Достоевского. Мысль о том, как плаксив и сентиментален человек к старости, превратила длинные слёзы, бегущие к вискам, в мокрые дорожки. Невыносимость этого момента потребовала движения, Наталья Ивановна бесшумно проползла к аптечке и накапала 35 капель валосердина. Её привиденческая фигура, в просторной до пят ночной рубахе казалась еще худее, чем была на самом деле. Ничего по-настоящему плохого не произошло: все живы и здоровы, откуда эта тоска и безмерная грусть, думала она, перелистывая сначала прошедший день, а потом своё далёкое прошлое, где она была молодой и лёгкой как пушинка на ветру, такой весёлой и бесконечно счастливой почти каждый день в надежде на «прекрасное будущее всего человечества». Постояла у окна в своей комнате. Взгляд упал на стопку книг. Пролистала «Похвалу глупости» Эразма Роттердамского, это из новой находки сегодняшней, затем Кастанеду «Путешествие в Икслан». Открыла наугад «Сонет серебряного века» и прочла:
Уединение: уйди
В себя, как прадеды в феоды.
Уединение: в груди
Ищи и находи свободу.
Чтоб ни души, чтоб ни ноги
На свете нет такого саду
Уединению. В груди
Ищи и находи прохладу.
Кто победил на площади -
Про то не думай и не ведай.
В уединении груди-
Справляй и погребай победу
Уединения в груди.
Уединение: уйди,
Жизнь!
Сентябрь 1934 год Марина Цветаева.
Наталья Ивановна вздохнула, валосердин сделал свою химическую, терапевтическую работу, выключила торшер, веки её смежились, и предрассветные сумерки не помешали уснуть чутким сном страстной любительнице литературы.