Верный шел на поправку. Не буду описывать все подробно, скажу лишь, что перебирая вещи в походных сумах, я нашел баночку с травяным бальзамом для ран, которую Никифор уговорил меня взять с собой. Коню бальзам подошел не хуже, чем человеку, раны его перестали гноиться и затягивались прямо на глазах. Когда гнедой наконец поднялся на ноги и отправился пить воду из озерца, я радовался этому, как ребенок.
Правда это или нет, но мне казалось, что за время наших с Верным приключений, между нами установилась настолько прочная связь, что мы начали понимать мельчайшие нюансы в поведении друг друга. Если раньше мне чудилось, что гнедой понимает то, что я ему говорю, то теперь временами возникало ощущение, что он читает мои мысли. Знаю, это звучит как сказка, но чувство у меня было именно такое. Иногда я ловил на себе его взгляд, полный благодарности, и даже немного смущался от этого. Говорят, такая связь между человеком и животным возможна. Не возьмусь спорить.
Наконец мы были готовы продолжить путь.
Обратная дорога показалась не в пример короче, и вскоре мы с Верным стояли у памятного камня. С прошлого посещения ничего не изменилось. Каменный череп все так же беззвучно раздирал рот, и было непонятно, то ли он зовет на помощь, то ли стремится поглотить неосторожных путников. Все так же у подножия белели кости. Между лопатками снова ощущался холодок.
— Знаешь, Верный, чем герой отличается от труса? — Обратился я к коню. — Трус боится и не делает. Герой тоже боится, но делает. Через свой страх. Переступает через него и идет к своей цели. Где-то там, в земле Кощеевой, в неволе томится Василиса, и, возможно, ее жизни угрожает опасность. Так давай освободим ее! Давай просто сделаем дело, за которым пришли.
Я пришпорил коня и направил его в левый поворот развилки.
Неплохая речь, думал я. И сказана без подготовки. Интересно только, для кого я ее произносил? Для Верного? Или все же для себя? Боюсь ли я? Конечно, боюсь. Только дурак ничего не боится. Но я умею переступать через страх и множество раз доказал это сам себе в кулачных поединках. Так неужели мне понадобилось подбадривать себя вслух? Неужели сама цель — освобождение Василисы — не служит мне достаточным стимулом? А вообще-то, кого я хочу обмануть? Ее освобождение с самого начала было для меня лишь полуцелью, промежуточным этапом. Конечной целью для меня может быть только одно. Да, только одно. И пусть все летит в тартарары, но именно этого я хочу добиться, и только к этому стремлюсь. Ради этого жгу все мосты за собой. Может как раз это я и имел в виду, когда произносил речь? Точку невозврата?
Вопросов, как всегда, было больше, чем ответов. В самокопании мне никогда не удавалось достичь той глубины, на которой вопросительные знаки превращаются в точки, поэтому размышлениям я предпочитал действия.
Я продвигался вглубь Кощеева царства, держась настороже. Каменный череп недвусмыссленно указывал на опасность, и пренебрегать этим было неразумно. Однако и здесь не обошлось без парадоксов, ставящих меня в тупик. Прежде всего, я ожидал, что чем дальше я продвинусь от границы и, соответственно, буду ближе к логову Кощея, тем мрачнее будет становиться пейзаж. Но изменений в худшую сторону я практически не наблюдал. Признаюсь, воображение рисовало мне эту картину черными красками, и я скорее ожидал увидеть погост, чем пастбище. Потом обращало на себя внимание отсутствие дозорных отрядов. Я это себе представлял совсем иначе. Я рассчитывал, что пробираться придется тайно, обходя многочисленные заставы и патрули, укрываясь от закованных в броню воинов с рогами на шлемах. Ничего подобного мне на пути не встречалось. Следующим пунктом в моих фантазиях были ловушки. Ну, те самые ямы на дорогах, прикрытые ветками и присыпанные землей с кольями на дне. А еще всякие замаскированные петли, автоматические луки с отравленными стрелами, натянутые поперек пути веревки, задев которые на тебя обрушивался огромный валун. Ничего этого не было и в помине. И наконец, я представлял себе нищих, голодных, запуганных жителей, влачащих жалкое существование, и множество рабов, закованных в кандалы, с ужасом ожидающих своей участи. Но на лугах паслись обычные стада, на полях работали вполне обычные люди, птицы пели, реки текли, солнце светило. Все это как-то не вязалось со всем, что я прежде слышал об этом царстве. Единственное объяснение, которое увязывало бы вместе все мною увиденное, что это все есть маскировка. Камуфляж. Вся эта земля — одна огромная ловушка. Мышеловка, приманкой в которой является мир и покой, и готовая захлопнуться, как только беспечная жертва клюнет на наживку. Может и без колдовства тут не обошлось.
Башни были заметны издалека. Их шпили высились над верхушками дубравы. Я приближался к логову врага и бдительность следовало удвоить. На всякий случай я вытащил меч из-под седла и прикрепил его к поясу. Тишина порою бывает так обманчива.
Когда показались стены и ворота замка, я решил не торопиться и сначала немного понаблюдать. Надо сказать, что мое воображение и здесь меня подвело. Я ожидал увидеть неприступные стены какой-нибудь зловещей архитектуры, сложенные из черного камня, подавляющие одним своим видом, и огнедышащих драконов, стерегущих вход. Вместо всего этого передо мной был обычный замок, без намека на что либо зловещее.
Выбрав удобную позицию и укрывшись на опушке дубравы, я разглядывал это средоточие зла, и пытался прикинуть план дальнейших действий. На первый взгляд замок жил обычной мирной жизнью. Через ворота въезжали и выезжали повозки, проходили люди. Стражи я не видел. Неужели Кощей настолько был уверен в своем могуществе, что совершенно не озаботился охраной? Если это так, то у меня был шанс застать его врасплох, если только это было вообще возможно. Над стенами возвышалась цитадель со множеством башенок и донжоном. Стражников опять нигде не наблюдалось. Картинка была идиллическая, но я решил не дать ей себя обмануть: где-то там, внутри Кощеева замка, в темнице томилась Василиса.
Было ясно, что без дополнительной информации у меня ничего не выйдет. А получить ее можно было только от того, кто знал о замке больше меня. Я принял решение взять «языка».
Выбор мой пал на некрупного человечка в одежде зажиточного горожанина или мелкого дворянина. Сопротивления «язык» не оказал, когда я подкрался сзади, зажал ему рот и потащил в кусты, он лишь непонимающе хлопал длинными коровьими ресницами. Оставаясь у него за спиной, я грозно прошептал в оттопыренное ухо:
— Сейчас я отпущу ладонь, чтобы ты мог говорить. Не вздумай кричать. Если позовешь на помощь, я сверну тебе шею. Моргни, если понял.
Человечек часто заморгал.
— Я сказал, моргни один раз.
Ресницы мгновенно хлопнули.
Я немного ослабил хват и он тут же затараторил:
— Какие-то странные шутки у вас, молодой человек. Я не понимаю, зачем так шутить? Это совершенно неуместно. Неужели нельзя было выбрать для шуток более подходящее время?
Пришлось снова зажать ему рот, чтобы прекратить этот поток.
— Я сказал «можешь говорить», но это не означало, что ты можешь болтать. Моргни, если понял.
Хлоп.
— Отпускаю.
— Послушайте, молодой человек, у меня сегодня много дел, и если вы думаете, что мне…
Я накрыл его рот ладонью. Да, «язык» мне попался тот еще. Пришлось его хорошенько встряхнуть:
— Так не пойдет. «Можешь говорить» означает, что ты будешь отвечать на мои вопросы. Понял?
Хлоп.
— Отпускаю.
— Почему вы мне сразу не сказали, что нужно отвечать на вопросы?
Снова ладонь на рот. Видимо, с ним нужно по-другому.
— Значит так. Я задаю вопрос. Если ответ «да» — моргни раз, если «нет» — моргай, сколько влезет. Тебе ясно?
Хлоп.
— Это замок Кощея?
Хлоп.
— Кощей живет в донжоне?
Хлоп.
— Он сейчас в замке?
Серия хлопков.
— Замок охраняется?
Снова серия хлопков.
— Ты меня не обманываешь?
Ресницы мелькают так, что становятся похожи на крылышки насекомого. Ладно, продолжаю.
— Темница находится в башне?
Ресницы продолжают мелькать.
— В подземелье?
Та же реакция.
— В другом здании?
К ресницам добавляется мычание.
— Хочешь сказать?
Хлоп.
Отпускаю ладонь.
— О чем вы говорите? Какая темница? С роду не было в замке никакой темницы. Кому она вообще нужна?
Зажимаю рот.
— Хочешь сказать, в замке Кощея вообще нет темницы?
Хлоп.
— Где же он удерживает пленников?
Человечек округляет глаза, но, спохватившись, начинает моргать и мычать.
Отпускаю ладонь.
— Какие пленники? Вы, молодой человек, снова шутите, да?
Зажимаю. Ладно, попробуем с другой стороны.
— В замок есть другие входы?
Хлоп.
— Есть подземный ход?
Хлоп.
— Где он находится?
Мычание. Отпускаю ладонь.
— Зачем вам нужен подземный ход, им же никто не пользуется? Там сыро и паутина. Я еще мальчишкой туда лазил. Не пойму, почему нельзя пройти через ворота, как все нормальные…
Зажимаю.
— Я спросил, где он находится?
Отпускаю.
— Как и положено, с другой стороны замка в овраге. Но позвольте…
Зажимаю.
— Он ведет в башню?
Хлоп. Все-таки с «языком» мне повезло.
— И последнее. Ты слышал про Василису Прекрасную?
Хлоп. Я чувствую, как под моей ладонью его лицо начинает расплываться в улыбке.
— Она жива?
Хлоп. Отлично!
— Она в замке?
Хлоп. Человечек снова мычит, пытаясь что-то сказать. Он же просто находка для шпиона! Отпускаю ладонь.
— Молодой человек, что же вы сразу не спросили про Василису? Вы, наверное, тоже приглашены на их свадьбу? Кажется, я начинаю понимать. Это все часть такого розыгрыша, да? Вы решили сделать им сюрприз? Здорово придумано! Простите, что сразу не понял ваших намерений. Но теперь я понимаю! Мы с вами вместе проберемся по подземному ходу и неожиданно появимся в самый разгар торжества. Ах, это будет лучшее приключение в моей жизни!
Вот как он все понял. Хорошо, подыграем ему. Я отпустил человечка и сказал:
— Все верно, дружище. Это розыгрыш. Только смотри, никому не говори, а то никакого сюрприза не получится.
— Конечно-конечно! Я все понимаю. Сюрприз! — Человечек аж подскакивал на месте от радостного возбуждения. — Мы появимся неожиданно, и я выхвачу огромный букет цветов для невесты. А что подарите вы?
— Поверь, у меня есть для жениха просто убойный подарок. Встречаемся завтра, на этом же месте, в это же время. — Я хлопнул «языка» по плечу. — А теперь иди, и помни: никому ни слова.
— Я буду нем, как могила.
Человечек зажал себе рот ладонью, повернулся и припустил в сторону замка. До меня доносилось приглушенное «Вот это приключение!».
Я поспешил заняться проверкой полученных сведений. Не могло быть все настолько просто. Где-то должен был быть подвох, и лучше бы заранее выяснить, какой именно, чтобы не угодить в ловушку в самый ответственный момент.
Подземный ход оказался там, где указал «язык». Может быть раньше он и был хорошо замаскирован, но сейчас он был похож на вход в заброшенную горную выработку. Впрочем, крепи выглядели вполне надежно и кое-где были совсем новыми. Привязав гнедого в кустах, я вооружился, соорудил факел, и решительно направился внутрь. Запах сырости и паутина были на месте. Ход петлял, то сужаясь, то расширяясь, но в самом узком месте все же был достаточно широк. Никаких прикованных к стенам скелетов или засохших потеков крови, или выезжающих из стен лезвий я не обнаружил. Но чем дальше я шел, тем тревожней билось мое сердце. Пол постепенно поднимался, все чаще встречались пологие ступени, и в целом было ясно, что он ведет вверх, и закончится в донжоне.
Наконец, после долгого подъема по длинной каменной лестнице, я остановился у окованной железом двери. Рядом с ней оказалось пустое крепление для факела, я потушил свой и вставил его в гнездо. В темноте приложил ухо к двери и прислушался. Гулкие удары сердца, шум крови в ушах. За дверью тихо. Я толкнул дверь, она оказалась заперта, но запор был какой-то хлипкий, дверь ходила туда-сюда на целых два пальца.
Я ухватился за массивную ручку и как следует дернул дверь на себя. Она неожиданно легко поддалась, петли оказались хорошо смазанными, и мне пришлось уворачиваться, чтобы избежать удара в лоб. Я осторожно выглянул из проема. Ничего особенного я там не увидел. Вправо и влево шел недлинный коридор, заканчивающийся окнами. В него выходили несколько дверей, а прямо напротив начиналась лестница вверх. Что-то подсказывало мне, что идти нужно именно по лестнице. Я прикрыл за собой дверь подземного хода. Закрытую, ее почти невозможно было обнаружить с этой стороны, если бы не заботливо прикрепленная на нее табличка «Запасный выход».
Я поднимался по лестнице. Везение сегодня было за мной, и по пути наверх я не встретил ни единой души. Жилые комнаты обычно располагались на самом верхнем этаже, и логично было предположить, что если в замке нет темницы, то держать свою пленницу Кощей должен был поближе к себе. Я ощущал знакомый по кулачным поединкам мандраж. Попытка унять его дыхательными упражнениями не удалась. Медлить было опасно, в любой момент могла появиться стража, и действовать нужно было быстро.
Помещение напоминало нижний этаж, несколько дверей выходили в общий коридор. Сначала нужно было определить, за которой из них Кощей заточил Василису. Сделать это оказалось затруднительно, так как ни на одной двери не было ни массивных запоров, ни зарешеченного окна. Я пошел вдоль дверей, прислушиваясь. Вдруг до моего слуха донеслись какие-то неясные звуки. Пение? Заключенные иногда подбадривают себя песнями. Неужели я так близок к успеху? Отчаянно напрягая слух, чтобы слышать хоть что-то, кроме грохота своего сердца, я подошел к двери. Звуки исходили оттуда.
Я толкнул дверь, оказавшуюся незапертой.
У ночного столика, расчесывая волосы, сидела Василиса и напевала песенку. В зеркало я увидел ее улыбающееся лицо. Она была прекрасна так же, как и тогда, когда я ее увидел впервые. Я шагнул внутрь:
— Василиса!
Она вздрогнула и уставилась на меня в зеркало.
— Иван? — Казалось, ее изумлению нет предела.
— Ты цела? — Я не мог унять дрожь, а сердце, казалось, готово было выпрыгнуть изо рта.
— Что ты имеешь в виду?
— Тебе не причинили вреда?
— О чем ты говоришь?
— Ты не закована в цепи?
— Какие цепи? Зачем ты здесь, Иван?
— Я пришел за тобой.
— За мной?
— Да, я пришел спасти тебя. Вызволить из плена.
— Из какого плена? Я не понимаю тебя.
— Тебя похитил Кощей и заточил здесь. Я пришел освободить тебя.
— Меня никто не заточал. Я здесь по своей воле.
Я запнулся. Ничего подобного я услышать не ожидал.
— Как по своей воле?
— Я здесь потому, что хочу здесь быть.
— Подожди. Я пришел тебя освободить.
— Меня не нужно освобождать. Я свободна.
Честно говоря, я ничего не понимал.
— Постой, я пришел разорвать твои путы, разбить оковы…
— Какие оковы, Иван? Посмотри вокруг. — Василиса обвела рукой помещение. — Где ты видишь оковы?
Я как загипнотизированный проследил за ее рукой. Светлая комната роскошно убрана, кровать под балдахином, на распахнутом окне в вазе стоял букет свежих полевых цветов. Никаких цепей, никаких пыточных орудий. Я растерялся окончательно.
— Что все это значит?
— А ты еще не понял?
— Что я должен был понять?
— Какой же ты все-таки дурачок, Ваня. — В голосе Василисы не было насмешки. Скорее ее тон был снисходительным, будто она объясняла незадачливому первоклашке про дважды два. — Мы любим друг друга, и я выхожу за него замуж.
— За кого?
— За Кощея.
— За КОГО?
В голове у меня все смешалось. Я однажды видел, как наш придворный художник пишет маслом батюшкин парадный портрет. Так вот, когда я глянул на его палитру, то был поражен и никак не мог понять, как из этого бурого месива возникают на холсте такие чистые цвета. Я чувствовал, что у меня в голове сейчас находится такая же палитра, только не из красок, а из мыслей и чувств. Самым обидным было то, что из них никак не возникало чистое изображение.
— За Кощея.
Слова доходили до меня как сквозь толстый слой ваты. Ноги подгибались и мне пришлось опуститься на бархатный пуф. Мутным взором я обводил комнату, надеясь найти там нечто, что помогло бы мне навести порядок в моей голове. И тут я увидел то, на что не обратил внимание до сих пор. В углу стоял портновский манекен облаченный в подвенечное платье.
Я был раздавлен.
— Этого не может быть. — прошептал я. — Не может быть.
Я продолжал твердить это про себя, отчаянно пытаясь найти хоть какую-то зацепку, хоть малейший изъян, позволявший бы удержать мое представление о событиях от полного разрушения. Но все было тщетно. Здание, которое недавно еще казалось незыблемым, рушилось, как карточный домик под порывом ветра. Не может быть, твердил я себе, чтобы я так ошибался. Чтобы все так ошибались. Мы все совершаем ошибки. Человеку вообще свойственно ошибаться. Но не могут же ошибаться все сразу, не может ошибаться общество, народ.
— Почему же не может, Ваня? Мы давно любим друг друга и не скрывали этого. Мы даже были помолвлены, но мои родители решили разорвать помолвку, когда твой батюшка явился со своим предложением руки и сердца. Они посчитали его более выгодной партией. Ты же знаешь, как это делается. Я не хотела идти за твоего отца, меня отдавали насильно, и я мечтала, чтобы произошло нечто, что помешало бы этому осуществиться. И ты знаешь, что произошло. Кощей похитил меня прямо во время торжества. Мы оба понимали, что это нехорошо, но что ему оставалось делать? К счастью, он успел до венчания.
Я слушал и не слышал. Мой мир не просто рушился вместе со всеми моими надеждами и мечтами, он уходил под землю, проваливался в такую глубокую пропасть, в такую бездну, у которой не только не было дна, но и выбраться из которой не было никакой возможности. И не приходилось ждать, что кто-то бросит мне спасительную веревку. Та, освобождения которой я так страстно желал, о которой я грезил, ради которой я был готов на схватку со смертельно опасным противником, для которой я не страшился разрушить свои родственные связи, оказалась влюбленной… В кого? В чудовище. В монстра! В похитителя девушек. В того, кто по слухам питается их плотью. Кто, наверняка, творит и прочие гнусности, о которых мы можем даже не подозревать. Тот череп на границе его царства, не об этом ли он кричит своим смертным криком? Неужели она этого не видит? Неужели она не понимает, что прежде чем заколоть, овечку откармливают. Как можно не понимать, что все, что ее окружает — большая сочная кормушка, а за этой кормушкой уже маячит зловещий силуэт со спрятанным за спиной ножом. И все это показное благополучие лишь декорация перед началом кровавой трагедии. Как ему удалось так запудрить ей голову? Что за пелена у нее на глазах?
— Потом мы пошли к моим родителям, бросились им в ноги, и умоляли их простить нас и благословить. Они сначала сильно рассердились, но потом поняли, что нельзя препятствовать любви, нельзя ломать жизнь людям только ради политических выгод. Родители нас благословили и совсем скоро мы поженимся.
И тут я ощутил, что нащупал нечто. Нет, это еще не была спасительная веревка, это была только соломинка, но я ухватился за нее, как тот утопающий. Держись, говорил я себе, насколько хватает сил, не смей отпускать ее, ты уже близок к разгадке всей этой мутной истории, ты уже стоишь на пороге этой грязной тайны и не имеешь права повернуть назад, сдаться, дать позволить одурачить себя и погубить всех и вся, только не отпускай эту соломинку и она приведет тебя туда, где есть простые и ясные ответы на самые сложные и каверзные вопросы, держись. Думай. Кощей волшебник. Он великий чародей, а Василиса у него в плену, но видит все так, будто она свободна. Он — чародей, она — думает, что свободна. Следовательно…
— Мы будем счастливы. Вместе и навсегда.
Наконец я все понял. Наконец все встало на свои места. Я почувствовал, что соломинка стала не просто веревкой, она превратилась в твердую опору под моими ногами. Я встал и посмотрел на Василису:
— Это колдовство.
— Что, прости?
— Это колдовство.
— Прости, я не понимаю…
— Он заколдовал тебя.
— О чем ты говоришь?!
— Он наложил на тебя чары, чтобы тебе казалось… Не важно. Это как кривое зеркало, все кажется не таким, как есть на самом деле.
— Какие чары? Ты что, действительно ничего не понимаешь?
— Я-то как раз все отлично понял. Поэтому на тебе нет никаких цепей. Это заклятие и есть та цепь, которая удерживает тебя даже лучше, чем если бы она была из железа.
— Меня никто не держит!
— Да-да, я уже это слышал. За руки тебя действительно никто не держит. Как он тебя заколдовал? Он подмешал тебе зелье в пищу? В питье?
— Иван, опомнись!
— Пойдем со мной, и я найду способ снять с тебя это заклятие.
Я протянул Василисе руку. Она отдернула свою так, будто я протягивал ей змею.
— Я никуда не пойду. Я люблю его!
— Иного ответа я и не ожидал. Поэтому прошу, прости меня.
— Простить? За что?
— За это.
Я схватил ее и потащил к двери.
— Немедленно прекрати! Отпусти меня!
Василиса отчаянно сопротивлялась. Я и предположить не мог, что она окажется такой сильной. С туалетного столика на пол полетели какие-то флакончики, опрокинулась резная скамеечка для ног.
— Прекрати, слышишь?! Я никуда с тобой не пойду!
Мне пришлось схватить ее и приподнять над полом, но она начала лягаться.
— Ты совсем с ума сошел?! Он скоро вернется! Я буду кричать!
Это была ценная информация. Кощей должен скоро вернуться, значит, времени у меня меньше, чем я рассчитывал. Главное, чтобы путь был свободен. А вот того, что произошло дальше, я никак не ожидал. Василиса закричала. Никогда не мог бы подумать, что такое милое существо может издавать такой отвратительный визг. И такой громкий! К тому же она стала царапаться, норовя попасть мне в лицо. Пришлось идти на крайние меры. Морщась от резких звуков, я связал ей руки и заткнул рот носовым платком. Делая это, я чувствовал себя кощунником, совершающим немыслимое святотатство, но иного пути не видел. Это не она, убеждал я себя, это заклятие делает ее такой, настоящая Василиса другая.
Взвалив на плечо драгоценную ношу, я бегом бросился в направлении таблички «Запасный выход». Захлопывать за собой дверь я не стал и, как ни спешил, все же услышал шум на парадной лестнице. Видимо, визг был услышан, и сюда уже спешила стража. Счет шел на секунды, а мне еще надо было зажечь факел. Нет, нельзя, слишком долго возиться. Одной рукой придерживая извивающееся тело, я выставил вперед другую и ринулся в темноту.
То ли в подземном ходе действительно не было ловушек, то ли они не сработали, но мы благополучно добрались до выхода. Верный оказался на месте. Я перекинул Василису поперек седла, вскочил на коня, и врезал шпоры. Верный понесся. Другой дороги я не знал, поэтому возвращался той же, по которой прибыл к замку, провожаемый редкими удивленными взглядами. Пока все складывалось хорошо, погони не было, но сбавлять скорость было нельзя, нужно было убираться отсюда подобру-поздорову. Сначала я часто оглядывался, но потом перестал, и несся вперед, стараясь успеть до темноты оказаться как можно дальше от этого проклятого места.
Прямо передо мной через дорогу пронеслась черная молния. Заржал конь, захлопали крылья плаща.
Верный уперся в землю всеми четырьмя копытами, но остановиться сразу не смог. Меня прижало к его шее и прежде, чем я успел что-либо сообразить, на пути вырос всадник. Его угольно-черный конь с ослепительно белыми гривой и хвостом, храпел, раздувая ноздри, и был еще мощнее моего. Черный плащ развевался на его плечах, а сам он был облачен в черный доспех неизвестной мне конструкции. На голове был шлем, почти полностью скрывавший лицо. На фоне зеленой травы, голубого неба и яркого солнца, он был похож на клок мрака, на дыру, пробитую в другую, мрачную вселенную. Он выставил руку в латной перчатке и крикнул:
— Стой!
Я догадался, кто передо мной. Что ж, вот мы и встретились лицом к лицу.
— Отпусти ее. — Голос всадника был властным, но в нем не было угрозы. Мне даже показалось, что он не приказывает, а просит.
— Прочь с дороги!
— Послушай, я не знаю, кто ты такой и с какой целью ты это делаешь, но я обещаю, что если ты отпустишь девушку, то я отпущу тебя и не стану преследовать.
— Зато я тебя знаю. Ты — Кощей, подлый и коварный похититель невест.
— Вот ты о чем? Да, признаю, это был некрасивый поступок. Неблагородный. Но что мне оставалось делать? Ее хотели насильно выдать замуж за другого.
— Мне нет дела до того, как ты оправдываешь себя. Прочь с дороги!
— Я люблю ее, как ты не понимаешь?
— Любишь? Как Кощей вообще может любить? Может тебе и удалось очаровать Василису, но обмануть меня тебе не удастся.
— Перестань валять дурака! Открой глаза! Со мной она пошла по доброй воле, а ты ее связал и везешь, как пленницу. Отпусти ее и я прощу тебя за твое неразумие.
— Простишь? Кем ты себя возомнил? Творишь зло и прощаешь за добро?
— Не я первый совершил ошибку, нарушив данное мне обещание, и решив выдать ее за какого-то старика. Но мне хватило разума все исправить, пусть и не самым удачным способом. Неужели ты снова хочешь разрушить то, что еле удалось восстановить?
— Разрушить зло? Разрушить твое колдовство? Да, я этого хочу.
— Какое колдовство? Да у тебя разума еще меньше, чем кажется. Неужели ты веришь во всю эту чушь?
— Прочь с дороги!
— Послушай, я не хочу причинять вред ни тебе, ни кому бы то ни было, можешь мне поверить. Ты должен знать, что тогда на свадьбе, когда я еле успел спасти любимую от ее горькой участи, никто не пострадал.
— Это было колдовство!
— Какой же ты дремучий. Всего лишь пара свето-шумовых эффектов и дымовая шашка. Да этому трюку сто лет в обед.
— Ложь! Колдовство!
— Хорошо, просто отпусти девушку.
— Ни за что!
— Послушай…
— Или убирайся прочь, или я проложу себе дорогу мечом!
— Не надо, это ошибка. Я не хочу причинять тебе вред.
— Зато я хочу причинить его тебе! — Я соскочил с коня и выхватил меч.
Кощей нехотя спешился. Разведя руки ладонями вверх, он шагнул ко мне:
— Я не хочу тебя калечить. Прошу тебя, отпусти девушку, и давай разойдемся по-хорошему.
— Хватит болтать! Иди и прими свою смерть.
— Вот как? Хорошо, будь по-твоему.
Кощей медленно извлек из ножен вороненый клинок. Таких клинков я еще никогда не видел. Затем так же неспешно принял странную позу, по всей видимости, боевую стойку. Никто здесь не стал бы подавать нам сигнал к началу, поэтому я бросился на него без предупреждения.
Кощей легко отбил мою атаку неуловимым приемом. Я проскочил мимо и ожидал удара в спину. Но удара не последовало. Я развернулся. Противник снова стоял в своей странной позе, плащ еще колыхался, доспехи тускло отсвечивали на солнце. Я снова бросился на врага и вновь, отбитый, мой меч прорубил воздух, а я вновь проскочил его позицию. Это напоминало корриду, где гибкий тореадор изящными движениями дурачит взбешенного неуклюжего быка. Да, я был взбешён! Позабыв обо всем, я кидался на Кощея, и был одержим только одним желанием, вонзить острие в ненавистную черную куклу.
Если говорить о владении мечом, то я никогда не был лучшим, что, однако, не мешало мне входить в первую десятку мечников нашего царства. Я был силен, блестяще владел несколькими техниками, мог сражаться в пешем и конном строю, биться против меча, копья, топора, алебарды и дюжины других орудий, со щитом и без, один на один и против нескольких противников. Но то, с чем я столкнулся в этом поединке, просто не укладывалось ни в какие рамки. Это была какая-то совершенно иная техника, с которой я абсолютно не был знаком. Легкая, изящная, скупая и в то же время невероятно эффективная. Просто магия какая-то. Стыдно признаться, но я уже давно был бы мертв, если бы мой враг воспользовался хотя бы половиной возможностей, которые он обеспечивал себе этой техникой. И еще его меч. Он превосходил мой клинок во всем. Казалось, что я вышел против него не с грозным боевым оружием, а с палкой, выломанной в ближайшей роще.
Наконец в нашей бешеной рубке возник момент, который показался мне мигом моей удачи. Корпус Кощея вместе с рукой, державшей меч, оказались закрученными назад, так что мне открылось его плечо и оголенный участок шеи между шлемом и кирасой. У меня даже было время на замах. И я вложил в свой удар всю силу, которая у меня была. Такой удар раскалывал пополам деревянную колоду в полтора обхвата, а на войне мог разрубить всадника пополам до самого седла.
В последний момент Кощею удалось парировать мой удар, его клинок со звоном врезался в мой, и я понял, что стою с жалким обломком меча в руке. Меня трясло от ярости и бессилия. Я понял, что проиграл.
Я чувствовал неумолимое приближение смерти.
Кощей перебросил свой меч из одной руки в другую. А затем швырнул его прочь, далеко в траву.
Не знаю, почему этот жест на меня так подействовал, но я зарычал и бросился на него с кулаками. Уж в этом мне равных не было! Я обрушил на него всю свою мощь, выкладываясь так, как никогда еще не выкладывался. Но, видимо, всего этого было недостаточно, потому что я увидел черную латную перчатку, несущуюся мне прямо в лицо. Затем была белая вспышка, а затем наступила чернота.