Шерше ля фам, или путешествие на Камчатку.
Подходила к концу моя служба в армии. Все это время я не мог забыть свою первую любовь. В нее я влюбился еще в школе. Потом мы с ней учились в одном институте, правда, на разных факультетах. И никак я не мог ей признаться в любви. Я знал наизусть расписание ее занятий, с точностью до секунды знал, где встречу ее, когда она между лекциями перебегала с одного здания института в другое. Думал, вот скажу, какая она красивая. Но каждый раз при встрече сердце вздрагивало и уходило куда-то в пятки, и каждый раз я лепетал всякую дежурную чушь. Часто я подходил к аудитории, где она слушала с однокурсниками лекции, чуть приоткрывал дверь и подолгу любовался ею. Бывало, я садился за ней в трамвай, незаметно сзади провожал ее до общежития, она ни разу не оглянулась. Однажды я осмелился вечером зайти к ней в ее общежитие и пригласил ее на празднование Нового Года к себе в общежитие. Но пригласил как-то неумело, робко. Она, хоть и обрадовалась моему приходу, но приглашение отклонила. Другой раз, во время зимних каникул, я, изрядно замерзнув, подкараулил ее у ее дома и пригласил на лыжную базу покататься на лыжах. Наверное, у меня зуб на зуб не попадал от холода и от своей неожиданной смелости, она улыбнулась и отказалась. Я просто не знал, как действовать дальше. И чем дальше, тем труднее было признаться в любви. От отчаяния после окончания института я распределился в другой город, а потом был призван на два года в армию, далеко-далеко, в сибирскую глушь. И все равно не мог забыть ее.
Вот осталось служить последние полгода. Мы работали на комплексе управления спутниками связи «Молния», обеспечивали связь для ракетных стратегических войск. Каждый блок на комплексе был продублирован. В случае возникновения неисправности мы должны были быстро определить, в какой стойке произошел отказ, по команде руководителя смены перейти на резервный канал и принять немедленные меры по определению и устранению причины отказа. На тот случай, если мы, военные, не можем сами отремонтировать неисправный блок, в части жили так называемые представители промышленности.
Почему-то ко мне прикрепили для обучения представительницу промышленности. Она почти ничего не знала об оборудовании, которое я обслуживал, и я должен был обучить ее. И целыми днями мы с ней сидели рядом, касаясь друг друга плечами, изучали огромные портянки схем, толстенные папки технической литературы. Вместе ходили на обед в офицерскую столовую, потом опять на станции я обучал ее. Была она моей ровесницей, говорила, что любит путешествовать, занимается фотографией и любительскими киносъемками. Я тоже занимался фотографией, мечтал о путешествиях и любительских киносъемках. Эти занятия длились месяца два. Надо мной все в роте начали подшучивать, и солдаты, и офицеры. И, в конце концов, я влюбился в нее, начал наконец-то, как мне казалось, забывать свою первую любовь. Она говорила, что она замужем, муж на Камчатке, есть ребенок. Я не верил. Ведь сердце вздрагивало, когда мы касались плечами друг друга. Будто какие-то искры пролетали. Однажды она пригласила меня на свой день рождения в офицерском общежитии. Там были представители промышленности, из офицеров – я один. Перед тем, как разойтись, я пригласил ее на следующий день вечером в кино в городе. она согласилась. Целые сутки я ходил окрыленный.
Но на следующий день она исчезла. Больше не приходила на службу, в общежитии тоже не появлялась. Ее коллеги, представители промышленности, сказали, что она уехала на Камчатку. Я ходил расстроенный.
Мой друг, старший лейтенант Петляков Жора, успокаивал меня. Как раз закончился срок службы. Можно было выписать проездные документы в любой конец Советского Союза, оттуда до места жительства. И мы с Жорой решили поехать до Камчатки и обратно через всю страну. Я решил найти мою знакомую на Камчатке, не зная адреса. А ведь Камчатка больше Франции! Но у меня созрел план поиска.
Владивосток и вся Камчатка были в те годы закрытыми, и туда невозможно было попасть. Мы даже не были уверены, что нас туда пустят. Но проездные нам в штабе выписали. По железной дороге можно было сделать две остановки, сделав отметку на билете в кассе. Жора увлекался Пушкиным, декабристами, и первую остановку мы сделали в Иркутске. Там остановились в КЭЧ-ской, т.е. военной гостинице, а в советское время заночевать в гостинице любого крупного города было практически невозможно. Прошлись по декабристским местам, были в доме – музее одного из декабристов, кажется Волконского, запомнилось, что обстановка, мебель были довольно богатыми, запомнился музыкальный инструмент, как бы небольшой рояль, наверное, это был клавесин. Конечно, декабристы отбывали ссылку на Нерчинских рудниках, и только через много лет им разрешили жить в сибирских городах в человеческих условиях.
На следующий день поплыли на речном теплоходике на Байкал. Сначала мы стояли на палубе, любовались природой. Потом заморосил дождик, и мы зашли под крышу. И вдруг на палубе раздались возгласы, люди смотрели через борт на воду вниз и оживленно переговаривались. Мы выбежали на палубу и посмотрели вниз.
Вода была совершенно прозрачной, виден было каждый камушек на дне, хотя глубина была очень приличной, наверное, десятки метров. В этом месте Ангара вытекала из Байкала. Такая чистая была байкальская вода. Когда мы вплыли в Байкал, дна не стало видно, глубина резко возросла. Полдня мы бродили по берегу Байкала, на высоком живописном холме видели два одинаковых белых красивых дома, говорили, что эти дома были построены в 1960 году для Хрущева и Эйзенхауэра, но эта встреча не состоялась из-за сбитого самолета-шпиона У2 с летчиком Пауэрсом. Вода в озере Байкал была очень холодная, хотя я и очень хотел искупаться, но дальше, чем по колено, в воду не зашел.
Вернувшись в Иркутск, мы поехали на поезде дальше в сторону Владивостока. Хотели вторую остановку сделать в Хабаровске, говорили, что там есть скелет кита, мы даже вышли с вещами на перрон, но заморосил дождик, мы обратно заскочили в вагон и доехали до Владивостока. Думали, что в поезде будут проверять документы, так как Владивосток был закрытым городом, но все обошлось, мы спокойно поселились в КЭЧевской гостинице, сразу побежали покупать билеты на теплоход, боялись, что не продадут. Так как мы уже были офицерами запаса. Но в кассе сказали, что теплоход будет через три дня, билеты нам забронировали, и мы провели три чудесных дня во Владивостоке. Дни были солнечными, июль месяц, мы купались в бухте Золотой Рог, вода была очень теплая. Облазили многие достопримечательности города, запомнились старинные пушки на берегу. Посмотрели празднование дня военно-морского флота, в бухте Золотой Рог собрались корабли Тихоокеанского флота, они провели ракетные стрельбы, моряки устраивали соревнования по гребле на шлюпках. Все это было очень красочно, день был солнечным, ярким, жарким.
Наконец мы плывем на трехпалубном теплоходе на Камчатку. Теплоход был немецкой постройки тридцатых годов, с бассейном на верхней палубе. Воду в бассейн залили из Тихого океана, она была настолько холодной, что прогрелась на солнце только на следующий день. Тогда я только понял, почему при кораблекрушениях моряки так быстро тонут, ведь умеющий плавать человек может долго продержаться на воде. В ледяной воде Тихого океана можно продержаться всего несколько минут. До сих пор помню ощущение пронизывающего холода, исходящего из темных вод океана, хотя был жаркий июльский день. Мы плыли мимо Курильских островов Итуруп, Кунашир, Шикотан, Шумшу, на которых были рыбоперерабатывающие предприятия. Наблюдали, как вблизи одного из островов к нашему теплоходу подплыла баржа с плоской палубой, на него с нашего теплохода спустились и встали по углам палубы четыре солдата с автоматами наперевес, на середину палубы выгрузили довольно много больших прямоугольных мешков, и баржа поплыла в сторону острова. Как мы поняли, это были мешки с деньгами для жителей острова. Останавливались на Сахалине, но на берег нас не выпустили. Жили мы в трехместной каюте, с нами в одной каюте был один моряк, лет на двадцать старше нас. Он наизусть знал Пушкина, с выражением читал нам по памяти «Дубровского». Жаловался на участь моряков, по полгода плавающих в море, и жены часто не дожидаются мужей, изменяют, разводятся.
Питались мы в ресторанах, на каждой палубе был свой ресторан, блюда были одни и те же, хотя ресторан на верхней палубе был первого класса, на нижней – третьего класса., отличие было только в убранстве. Запомнилось, что мы на обед заказывали граммов двести водки в графинчике и салат из кальмаров, чувствовали себя королями. Никаких обязанностей, забот, деньги есть, ведь мы прилично заработали за время службы, погода прекрасная, нам по двадцать семь лет. Ночью проплывали мимо Японии, были видны яркие огни на берегу, японские рыболовецкие траулеры вывешивали очень яркие фонари по бортам, на свет к ним в сети шла рыба. У наших траулеров таких фонарей не было.
Через пять дней чудесного плавания мы уже были в Петропавловске-Камчатском.
Это был край земли! Дальше – огромный, мрачный, дышащий холодом Тихий океан!
Мы посетили краеведческий музей, видели ту деревянную доску с надписью, которую описал Валентин Пикуль в романе «Богатство». Следующие два дня я посвятил поиску той воинской части, куда уехала моя знакомая, а Жора Петляков искал икру, чтобы привезти домой.
Проблема поиска воинской части была в том, что эта часть была секретной. И ни у кого ничего нельзя было спросить, так как могли забрать соответствующие органы для выяснения, почему я ищу секретную часть. Кстати, через несколько будет был сбит Южно - Корейский пассажирский самолет, пролетевший как раз над этой частью, так как он мог записать все радиосигналы, управляющие нашими космическими аппаратами, в результате чего американцы могли взять под свой контроль и управление нашими спутниками.
Поэтому я понимал, что язык надо держать за зубами. План поиска был такой: огромные космические антенны были видны издалека, а дорога на Камчатке была одна – на север от Петропавловска-Камчатского. В первый день я проехал до города Елизово и вернулся обратно в гостиницу. На второй день я поехал дальше города Елизово, поднялся на сопку и увидел вдалеке, в нескольких километрах, знакомые белые шары космических антенн. Пешком дошел до военного городка, и сел на скамейку отдохнуть. Сидел долго. Мимо ходили офицерские жены с детскими колясками, бегали дети, куда-то торопились офицеры. А я сидел и сидел. Я не знал, что дальше делать. Вот сейчас я увижу ее, что я ей скажу? Ведь у нее муж здесь, ребенок. Я бежал, я стремился, я дошел до края земли, и только здесь, на скамейке, понял, что знакомая, в которую я был будто бы влюблен, мне совсем не нужна, что это было просто увлечение, просто влюбленность. Я понял, что просто старался забыть свою первую любовь. Но не смог забыть.
Наконец, поняв все это, я встал и медленно пошел назад, в сторону Петропавловск –Камчатского. Жора за эти два дня икру не нашел, дальше мы искали вместе. Только один раз мы нашли на рынке бочку, из которой только что была продана икра, пальцем соскребли со стенок бочки и отведали икру. Но чтобы привезти домой, мы так и не смогли купить. Ездили купаться на Паратунькинские бани – теплые бассейны, подогреваемые термальными источниками. Говорили, что эти воды полезны для здоровья. Петропавловск-Камчатский – это город, на многие километры вытянутый вдоль побережья. Запомнилось, что, когда стоишь на берегу Тихого океана, чувствуется ледяное дыхание океана, поэтому искупаться там, как и на Байкале, не возникло большого желания.
Скоро Жора на самолете улетел домой в Москву, его ждали жена и дочка, а мне еще хотелось отдохнуть, подольше насладиться ощущением романтики, тем более влюбленность к своей знакомой прошла, мне не хотелось возвращаться на завод, где до призыва у меня был оклад инженера 120 рублей, а во время службы в армии в первый год у меня был оклад лейтенанта 220 рублей, а во второй год я уже получал 270 рублей, и на сберкнижке накопилась приличная сумма. Военные при Советской власти были уважаемыми людьми. Я еще пару дней побродил по Петропавловску – Камчатскому, и на теплоходе поплыл обратно во Владивосток. Оттуда на поезде поехал на Запад, в сторону дома. По дороге сделал положенные две остановки, одну в Новосибирске, другую в Омске. В Новосибирске запомнилась выставка картин Рериха, эти синие горные Гималайские пейзажи. Во время нашего путешествия с нами был томик стихов А. Твардовского «За далью даль», которую он написал, путешествуя по Сибири, как и мы, на поезде. Мы сравнивали наши ощущения с ощущениями Твардовского.
Пересадка была в Уфе, где на железнодорожной станции меня остановил военный патруль, так как у меня были нарушения формы одежды. Увидев мою зеленую книжку офицера запаса, начальник патруля разочарованно спросил: «двухгодичник что ли?» и махнул рукой. На следующий день я уже был дома. От Владивостока до дома я ехал почти две недели, учитывая две остановки по пути.
Дома меня ждали папа с мамой, очень беспокоившиеся за меня, ведь я очень редко писал письма, мои братья и сестра. И еще почти месяц гонял с мальчишками в футбол во дворе, все думал, куда пойти работать, в нефтяники или в оборонку, пока однажды не увидел возвращающегося поздно с работы моего друга Толика Котина. Оказывается, его уже назначили Главным контролером завода. Он позвал меня вернуться на завод.