Викентий Вересаев. Фауст. Вселенная книги
• Наилучшим является такое произведение, которое дольше других хранит свою тайну. Долгое время люди даже не подозревают, что в нём заключена тайна. /Поль Валери/
• Только тайна позволяет нам жить, только тайна. /Федерико Гарсиа Лорка/
Председатель редакционного совета «Энциклопедии Британника» Мортимер Адлер в своей работе «Как читать книги. Руководство по чтению великих произведений» (How to read a book, 1940) отмечал: «Многие не считают чтение сложным занятием. Но процесс чтения, как и в любом другом виде искусства, состоит из различных стадий, на каждой из которых можно совершенствовать и оттачивать свои способности. Мы даже не предполагаем, что существует искусство чтения как таковое. Чаще всего мы думаем, что уметь читать так же просто и естественно, как уметь смотреть и говорить. <...> Читая из года в год одни и те же книги, я каждый раз испытывал искреннее изумление: книга казалась мне абсолютно новой, словно я открывал её впервые. Перечитывая очередную книгу, я говорил себе, что теперь уж точно прекрасно всё усвоил, но с каждым последующим прочтением находил ранее неверно понятые места. Думаю, после нескольких таких повторений даже самый отсталый человек поймёт, что не умеет как следует читать. <…> Искусство мышления не может существовать отдельно от искусства чтения и слушания с одной стороны и от искусства открытий — с другой. <...> Чтение — это мышление».
Иное суждение... Владислав Ходасевич «Пушкин в жизни» (по поводу книги В.В.Вересаева; Записная книжка. Статьи о русской поэзии. Литературная критика 1922-1939): «Есть у Пушкина вещи, без «биографии» просто непостижимые или постижимые как раз неверно, до полного искажения. Простейший пример — «Граф Нулин». Без автобиографического комментария, случайно оставленного самим Пушкиным, — «Граф Нулин» есть просто «шалость», более или менее изящная и более или менее дешёвая. С комментарием повесть вдруг обретает большой философский смысл сама по себе, а к тому же многое освещает в других писаниях Пушкина. Но замечательно, что и сам пушкинский комментарий требует комментария в двух направлениях: на тему о связи Пушкина с декабристами и на тему о суевериях. Гершензон, впервые обративший внимание на заметку Пушкина о «Нулине», полагал, что открыл истинное понимание повести. На самом деле он ещё только открыл путь к пониманию: о «Нулине» мы ещё далеко не всё знаем».
Всё эти афоризмы и примеры-иллюстрации — лишь преамбула к короткому кармен-эссе Викентия Вересаева, которое составил на основе его работы «Записи для себя» (Мысли, факты, выписки, дневниковые записи), 1945.
————————————————————————————
== Фауст. Вселенная книги
Через каждые пять лет перечитывай «Фауста» Гёте. Если ты каждый раз не будешь поражён, сколько тебе открывается нового, и не будешь недоумевать, как же раньше ты этого не замечал, — то ты остановился в своём развитии. <...>
Меня спросила одна девушка:
— Какая идея в "Фаусте»?
Я ответил:
— Вы помните, Фауст соглашается отдать свою душу Мефистофелю, если сможет сказать мгновению: «Стой, ты прекрасно!» И это мгновение настаёт тогда, когда Фауст видит, что затеянное им дело обещает принести огромную пользу человечеству. Характер этого счастья таков, что Мефистофель теряет власть над Фаустом, и Фауст спасается.
Когда девушка ушла, мне стало стыдно. Как будто о простиравшемся перед нами огромном лесе меня спросили, какой в нём смысл, а я показал на молодой дубок и сказал, что из него можно согнуть великолепную дугу для телеги. Какова «идея» «Фауста»! Да разве дело в той дуге, которую можно согнуть из молодого дубка! Лес этот даёт столько и материальной пользы, и красоты, и здоровья, что просто смешно говорить о дуге. В «Фаусте» на каждой странице такая неисчерпаемая глубина мысли, переживаний, настроений, жизненного опыта, знаний, что основная «идея» тут имеет значение третьестепенное.
Мне после этого было очень приятно прочесть в разговорах Гёте, записанных Эккерманом, следующее его признание: «Ко мне приходят и спрашивают, какую идею я хотел воплотить в моём «Фаусте». Точно я сам знаю это и могу выразить!.. Было бы удивительно, если б я вздумал всю столь богатую, пёструю и в высшей степени многообразную жизнь, какая изображена в «Фаусте», нанизать на тонкую нить одной всепроникающей идеи... Я собирал в душе впечатления, и притом впечатления чувственные, полные жизни, приятные, пёстрые, многообразные, какие мне давало возбуждённое воображение. Затем, как поэту, мне оставалось только художественно округлять и развивать эти образы и впечатления и, при помощи живого изображения, проявлять их, дабы и другие, читая и слушая изображённое, получали те же самые впечатления... Я склоняюсь к мнению, что чем несоизмеримее и для ума недостижимее данное поэтическое произведение, тем оно лучше».