195 с излишеством.
Цикл-посвящение.
195-летию со дня рождения
Фёдора Михайловича Достоевского посвящается.
Предисловие.
Было ли это или нет… Может быть, что-то и было, а может и нет. Иногда сон и реальность неотличимы. Борхес говорил, что всё существующее- сон, всё, что не сон, не существует. Я Вам всё это просто расскажу. Расскажу простые истории. Сможете их ощутить всем сердцем, всеми членами тела своего,- то это может претендовать на реальность, если воспримите только умом, значит, это всего-лишь сон. Впрочем, я не философ и, уж упаси Бог, не психоаналитик. Слушайте, и рассуждайте сами.
I.
Забытая пуговица.
1
Многие думают, что быть художником - большая удача. Жить в мире грёз и образов, уходить в тёплый и уютный мир, где всё знакомо, всё родное - потому что тобою же придумано - разве не прекрасно? Зачем нужен этот страшный, немытый и противоречивый мир, когда в «том» мирке теплее, уютнее, будто в Эдемском саду?!
Недавнему выпускнику Академии художеств Роману Охлопкову такие суждения покажутся весьма смешными. Уже три года по окончании Академии он безвыездно живёт в Петербурге, едва выживая и то и дело зарабатывая себе на жизнь написанием различных портретов. Но что эти портреты?! Едва хватает на пищу, да на заклад за квартиру. А в придачу постоянно приходят письма из Калужской стороны о том, что в родной деревне вспыхнула чума, и нужно каким-то образом вызволить из пекла этого страшного облака мать, двух маленьких братьев и сестру. Забрать бы их - но куда? Как?.. Руки не доходят до этого. Всё крутишься, крутишься…
Но были в жизни Романа не только копеечные портреты и важное дело спасения родных людей. Роман писал картину. Она давно жила в нём и зрела на протяжении всех лет обучения в Академии. Пять месяцев он работает над ней. Уже найден фон картины, определено композиционное решение и идейное наполнение. Даже написаны портреты некоторых персонажей второго плана. Совсем недавно Роман закончил писать одного из таких героев, для которого позировал один пожилой разночинец. Скверный дядька, право. Но лицо его и сутуловатость, видимо приобретённая под тяжестью житейских обстоятельств, сыграли на задумку, и потому, где нужно, Охлопков молчал и писал. Главное ведь всё делается.
Вот сейчас выдались свободные минуты, и Роман идёт домой, где его ждёт девушка для позирования. С неё юный художник списывает главную героиню. Осталось совсем немного - и героиня будет готова на холсте. Это тоже несказанно радовало Романа, ведь ему останется лишь поработать над окончательным вариантом картины и отправить её в вольное плавание.
- Добрый вечер,- тихо поприветствовал Роман стоящую под изящным зонтиком девушку.
- Добрый,- тоненьким голосом ответила девушка и улыбнулась.
- Ну что же, пойдёмте-с,- Роман повёл девушку в дом,- что же Вы держите зонт? Дождь уже перестал идти.
- Простите,- вновь тоненько послышалось из уст девушки,- я так была сосредоточена, что подведу Вас, Роман…
- Да ну что Вы?!- тепло улыбнулся Роман,- мы ведь сегодня уже с Вами закончим, Мария.
Мария облегчённо вздохнула:
- Дай Бог.
Как и прежде, зайдя в просторную мастерскую (художнику удалось на время арендовать комнату в подвале, пока не будет закончена картина), Мария приспустила платье на плечах, села на стул с возвышенным сидением, (которое оборудовал Роман) полы тёмно-синего кружевного платья приобрели пышный круг. И рисовать уже было ничего не нужно, ибо Мария будто сама сошла с холста художника: тоненькие маленькие плечи, немного вытянутое миниатюрное личико, чёрные глаза под тонкими бровями, красиво собранный тёмный волос…
Мария сложила руки впереди, на коленях, показав свои изящные руки с выделяющимися на них венками, приподняла немного голову и посмотрела в сторону. Роман начал работу…
Сегодня всё прошло довольно быстро. Даже Мария не заметила прошедшего быстро времени.
- Всё,- решительно объявил Охлопков.
- Уже?- встрепенулась и удивилась Мария.
- Готово!- довольно улыбнулся Роман и принялся помогать натурщице слезть со стула. Марии было жутко любопытно посмотреть на результат творческого труда, но Роман тактично остановил девушку, прибавив:
- Простите,- помолчал,- я Вас обязательно приглашу на вернисаж. И если пожелаете, сделаю для Вас отдельный портрет.
Мария улыбнулась:
- Хорошо. Только теперь Вы не отвертитесь. Раз дали слово,- многозначительно улыбнулась.
- Непременно.
- Всего Вам доброго. И успехов в Вашем нелёгком труде,- произнесла Мария и начала собираться.
- Спасибо Вам, Мария.
Уже наверху Роман отблагодарил девушку,галантно поцеловав руку, и, абсолютно довольный и удовлетворённый, проводил её до выхода.
2
Роман поднялся к себе в комнату, запер за собой дверь и на привычный порядок, где всё лежало на своих местах и не было ничего нигде лишнего, не обратил внимание. Он вдруг застыл посреди комнаты, и его голову вновь одолела щемящая мысль о матери, братьях и сестре. В сердце тоже защемило, и он от всей тяжести положения зажмурился и невольно сел на кровать… Что делать? Что?? Мысли о завершении картины и одновременно о скорейшем вызволении своих близких из деревни безжалостно боролись между собой и даже не думали отпускать молодую голову художника.
Стук в дверь нарушил борьбу. Открыв дверь, Роман увидел Степана, знакомого почтальона:
- Рома, это Вам.
Охлопков немного оробел. Взял письмо:
- Спасибо, Степан. Как Вы?
- С Божьей помощью, Рома! - широко улыбнулся,- Всё слава Богу!
- Дай Бог. Спасибо.
Взглядами они попрощались и Охлопков закрыл дверь.
Да, это было письмо от матери! Нужно немедленно его прочесть!
«Слава Богу, жива! Но как же младшие?» - защемило в душе Романа…
«Не может быть! Не может быть!» - это была радостная новость. Его мать с братьями и сестрой теперь в Коломне, где живёт родной дядя Ромы и чума теперь никому из Охлопковых не страшна! Радости Романа не было предела! Теперь свою картину можно абсолютно спокойно завершить. Роман повернулся к иконе Спасителя, освещённой тоненьким огоньком лампадки, и поблагодарил Его за это, перекрестившись и сделав поясной поклон.
Но вновь он остановился. Всё ли завершил Роман? Нет, друзья мои. Я вам не рассказал главного…
Роман невольно взглянул под стол и увидел маленькую коричневую пуговицу.
«Это её»,- мелькнуло в голове Охлопкова. Роман давно влюблён в одну стенографистку, с которой однажды познакомился на одном студенческом вечере у друзей. Тогда обсуждали прогресс, судьбу народа, эмансипацию женщин… Роман был как всегда горяч в спорах и неистов в высказываниях. А Серафима сидела в стороне и только наблюдала. И когда Роман говорил, живо смотрела на него и скромно улыбалась, правда сам Охлопков этого не замечал.
Серафима - так зовут её. Всегда скромно и небогато одета - серые и коричневые тона, всегда женские пиджаки и чёрные длинные юбки,- застенчивая поза и сложенные на коленях руки… круглое милое лицо, тонкие губы, невысокий рост, невероятно зелёные глаза и густой тёмно-русый волос, всегда аккуратно и изящно собранный заколками. Но главное- глаза. В этих глазах вся душа, вся жизнь.
Но увидеть прекрасную душу он не может. Дело даже не только в его боязни подойти к ней. (Роману это кажется вообще чем-то немыслимым) Она и сама - то ли боится, то ли что-то скрывает… Они видятся только на этих вечерах. Иногда Роман тайно и как-бы случайно проходит той же дорогой что и Серафима, в надежде вновь и вновь видеть её. Им удавалось общаться. Но слова терялись, смыслы терялись, и приходилось раз за разом говорить нелепицу. И так полгода…
И вот теперь, когда родные в безопасности, когда картина почти закончена…
Роман взял пуговицу. Это точно её пуговица. Он нашёл её после того как Серафима нечаянно зацепилась за дверь на одном из вечеров и пуговица отлетела. Охлопков забрал её тогда, положил в карман, забыл про неё… А она взяла и выпала под стол!
«Нужно непременно её вернуть!»- сразу подумал Роман.
Было уже достаточно поздно - семь вечера. И сумерки давно спустились. Нет, тянуть больше нет смысла!
Несмотря на холодный осенний дождь, Охлопков отправился к Серафиме. Поднявшись на второй этаж к её квартире, он остановился. Рука была готова постучать, но замерла в воздухе. Вдруг он услышал тихие шаги. Роман заволновался сильнее.
- Кто там? - тихо послышалось за дверью.
«Она!»- Роман узнал её сразу.
- Простите,- хрипло выдавил художник,- это Роман… Охлопков… Я хотел… Вам сказать,- немного осмелел,- потому что не могу больше молчать… Я знаю, это глупо и нелепо. Люди годами ждут. Но я не могу больше молчать… Серафима, Вы знаете меня. Я всегда такой горячий в споре, но с Вами так холоден и нерешителен… Мне стыдно за то, что я предстою перед Вами таким ничтожеством. Да, я Вас боюсь. Но и не могу без Вас. Да, нас разделяет эта дверь. Но знаете… Когда я вижу Вас даже на фотографической карте, мне кажется, что Вы рядом, вглядываясь в Ваш образ, я будто общаюсь с Вами, узнаю Вас и Вы становитесь мне невероятно близким человеком. Я понимаю, это безумие и возмутительная смелость говорить Вам всё это… Серафима… Вы готовы быть со мной? Вы готовы стать матерью моих детей, моей верной и любящей женой? Даже несмотря на моё жалкое положение и, как знать, небогатое существование. Я приму любой Ваш ответ. И как бы ни было, я всегда буду к Вашим услугам. Простите меня…
Дверь открылась. От неожиданности Роман повернулся к двери. Перед ним стояла Серафима. Её светлые зелёные глаза были наполнены слезами, а на губах застыла счастливая улыбка. Сделав порыв, они обнялись. Серафима тихо плакала. А Роман нежно гладил её по волосам, и крепко обнимал её. И тоже плакал.
- Как я этого ждала,- почти шептала Серафима,- как я Вас давно искала… Как я почти не верила в эту встречу.
- Тихо, Симочка, тихо. Я здесь,- шептал Роман,- всё хорошо. Теперь я тебя не отпущу!
Руки Романа невольно сползли по спине Серафимы, и из них звонко выпала пуговица. Про неё вновь забыли.
26 (12) сентября 2016 г.
II.
Не последнее слово
Лёгкий туман, серость, слегка моросило позёмкой. Олег Данилов почувствовал это естественно не сразу, лишь только когда выходил из старенького автозака.
Железная решётка взвизгнула, открылась.
- Выходим! – скомандовал конвоир.
Олег выскочил из автозака быстро, практически спрыгнул из самой клетки. Свет - пусть и тусклый - приятно одарил глаза Олега. Он прищурился и улыбнулся.
Потом пошли эти коричневые коридоры, зал суда, судьи в чёрном, адвокаты, гособвинитель и свидетели с сухими и строгими лицами. Больше никого. Хотя, нет: была ещё приёмная мать Олега Степанида Андреевна и двое его верных друзей ещё по детдому.
Слушалось дело о хищении из кассы продмага крупной суммы денег. Украдено было (как выяснится в ходе судебного разбирательства роздано людям, так или иначе пострадавшим от политического произвола) около 2000 рублей. Колоссальные деньги. Уголовное наказание грозило серьёзное. Но лишь лишение свободы сроком до и конфискация имущества. Главное, что не вышка.
Дело не было сфабриковано. Олег действительно украл эти 2000 рублей. Раздав деньги, он не прятался, продолжал жить своей жизнью. Абсолютно спокойно и несуетливо. Задержание не заставило себя долго ждать. На следствии Олег не выкручивался, рассказал всё как было, подробно и поэтапно. В суд дело пошло быстро.
Да и суд прошёл аналогично. Ведь всё предельно ясно, разложено по полочкам и папочкам, жертвы ограбления и свидетели по делу живо и эмоционально высказались. Гособвинитель и адвокат с потерпевшей стороны обрушились на подсудимого, требуя справедливого наказания и не принимая во внимание даже чистосердечного признание. Как и положено представителям государства.
Олег же всё это время был предельно спокоен и смиренен. Он никого и ничто не замечал. Ему казалось, что он уже сделал то, что хотел.
Сам он рос в детдоме. Когда ему было лет 7 его взяла к себе Степанида Андреевна. Её и мать Олега свела война, точнее эвакуация, Ташкент. Данил Миронович Данилов, отец Олега, в пехоте форсировал просторы нашей Родины, Степанида Андреевна уже успела потерять мужа в 41-м, и ждала троих сыновей с фронта. Увы, и их унесла война. Потом война закончилась, все разлетелись обратно. Отец Олега вернулся с войны, а в декабре 1946 года его арестовали по доносу. В 1947-м родился Олег, отца конечно же никогда не видел. Уже потом выяснится, что он погиб на лесоповале. Мать Олега пережила арест мужа на три года и умерла. Узнав о аресте Данила, смерти своей подруги и о том, что сиротой у них остался единственный сын, Степанида Андреевна решает разыскать Олега. Узнала обо всём этом не сразу. Усыновить мальчика получилось только в 1956-м, и на том спасибо.
О своих родителях Олег узнал позже, со слов приёмной матери, и долго-долго носил в себе эту правду. Она его буквально внутри перевернула. Ему светило вступление в комсомол, но он всё не решался, оттягивал. Стал интересоваться своим происхождением. Засомневался ещё больше. Одно время даже тайно посещал храм. И вот. Ограбление. О комсомоле и «светлом будущем» для Олега можно забыть.
Взглянув на Степаниду Андреевну и своих друзей, у Олега сжалось сердце. Стало очень больно. Жалко их. Он о них не подумал… Но Степанида Андреевна лишь ласково, как-бы успокаивающе смотрела на сына, друзья всячески жестикулировали и улыбались, мол, мы с тобой, всё путём.
Олег закрыл глаза. В памяти мелькнули детдомовское детство, эти разговоры о комсомоле, пионерское детство, фотографии и документы о происхождении Олега, храм и даже Ленин в мавзолее, под стеклом.
- Подсудимый, встаньте, - строго проговорила женщина-судья.
Олег покорно встал. Невольно бросился в глаза огромный портрет Ленина над головой женщины-судьи.
- Вам предоставляется последнее слово.
Зависла пауза. Олег, как-бы извиняясь, ещё раз посмотрел на своих близких и начал:
- Надеюсь, это будет не последним моим словом, - он собрался духом и продолжил, - оправдываться не буду. Судить человека, когда есть окровавленный платок, проще всего. Вот нырять в тёмные глубины океана всегда страшно. Всё же я нырну.
Я ещё совсем молодой, мне едва 30 лет. Жил и трудился как и все дети: носил форму, хорошо учился, был октябрёнком, как отличник, образцовый пионер бывал в Москве, Ленинграде, посещал мавзолей. Мог бы уже быть комсоргом в комсомоле! Но этого не случилось. Нет, не из-за 2000. Как может быть иначе?! Какая-то тварь в далёком 46-м, прямо под новый год донесла на моего отца. И его - фронтовика-пехотинца - из тёплой квартиры отправляют на лесоповал, где его как-бы нечаянно придавливает деревом. Через месяц-другой рождаюсь я. Каково было моей маме и говорить не хочется. Сгорела за три года. Я попал в детдом. Потом в моей жизни появилась новая мама. И вслед за ним и «счастливое детство».
И вот однажды я узнаю правду. Правду. Оказалось, что отец мой на самом деле не Данилов, а Данила Миронович Рожнов. Это известная дворянская фамилия, которую отцу пришлось сменить после революции, чтобы выжить. Дед мой Мирон Алексеевич Рожнов не принял советскую власть, участвовал даже в Ледяном походе, и погиб в одном из боёв. Абсолютно честно.
Были в моём роду конечно и крестьяне. Даже художники - был такой Роман Охлопков, ставший известным в России художником и профессором Академии художеств, но о нём кто сейчас знает?!
Думаете, мне страшно? И мне будет стыдно? А за что? Это вам должно быть стыдно за себя, а я честен перед собой и горжусь своим происхождением.
Что вы дали русскому народу? Хлеб, справедливость, работу, равенство, братство? Земля, обещанная крестьянину, не была ему отдана, перешла в колхозы. Равенства нет, ибо тот, кто во власти и у власти имеет больше простого работяги, а это уже неравенство. И главное. Как можно строить счастье без Бога? Сам Господь сказал: «Не хлебом одним сыт человек…», а вы русскому человеку (и не только!) так и норовитесь куском хлеба рот заткнуть. Я тебе даю его, одеваю, обуваю, только молчи, не молись, забудь Бога. Лучше в воскресенье сходи на футбол или уставься в телевизор, там иногда берёзки показывают, это тоже русское.
Конечно, вы молодцы, дали работу людям, открыли простому люду путь к познанию, самореализации, бесплатному обслуживанию населения. А стали ли мы счастливы? И придём ли мы к коммунизму в 1980 году, когда впереди Олимпиада? Даже дело не в ней. Всё загубили. Пали в смрадную пропасть. Оторвались от живительных корней, питавших нас уже почти тысячу лет. И ничего нас не оправдает. За семью боремся, а семьи нет. Её и не будет, пока мы будем рожать одного или двоих, делать аборты и не любить, или хотя бы не пытаться любить. Да и умеем ли мы любить? Теперь мы будем искать любовь наощупь, всё время обжигаться и делать ошибки. Чего в таких масштабах до 1917 года не было. В моём роду так точно.
Наверное, мы ещё долго так и будем жить. Будем кивать на это время. Даже если всё пройдёт, и мы вновь уверуем в Бога, всё равно будем тосковать по красному времени… Боже, как мы живём! Как я жил!
Олег замолчал.
- … Нет, меня вы не поймёте. Пока в сердце не проснётся Бог, это невозможно понять.
Эмоции несколько поутихли. Олег спокойно и с улыбкой посмотрел на судей:
- Но со мной Бог. И мне ничего не страшно. И Бог мне судья. За свои поступки я готов ответить. Простите, - он посмотрел на своих и сел. Высокий, худощавый, русоволосый молодой человек немного съёжился, но не смотрелся несчастным.
Речь Олега произвела впечатление. Степанида Андреевна не смогла сдержать слёз. Всхлипывания только и были слышны. Друзья Олега сидели понурые, опустив головы. Гособвинитель и адвокат потерпевшей стороны едва сдерживались и были как на углях. Адвокат Олега сам не ожидал такого от своего подзащитного. Судьи почти спали, было уже чуть ли не пятое дело за день, лишь женщина-судья была в полном замешательстве. Она едва выдавила:
- Суд удаляется для вынесения приговора.
Приговор был вполне логичен: 10 лет лишения свободы с конфискацией имущества.
Олега повели. Степанида Андреевна и друзья не выдержали и кинулись к Олегу:
- Олежка, сынок! Ничего не бойся! Я за тебя буду молиться! Ничего не бойся!
- Данилыч, мы с тобой! Мы гордимся тобой! Слышишь? И не бросим тебя!
Олега увели. Чувство счастья, мира и смирения грели душу Олега.
«Господи, помилуй мя, грешнаго, и прости»,- прошептал Олег и совершенно успокоился.
Садясь в старенький газон, он успел вдохнуть глоток осеннего воздуха и полюбоваться туманом. Автозак с эскортом отправился в путь.
На улицах города было пусто. По-прежнему были серость и позёмка, лишь туман сгустился. Была поздняя осень. Шёл 1977 год.
10-11 ноября (28-29 октября) 2017 г.
III.
У черты.
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне…
А. С. Пушкин, «Бесы»
Страх. Нудный, каплями падающий в разум, а с недавнего времени кажущийся непреодолимым. Страх остаться одному. Наедине с собой. Лицом к лицу со зверем, или страстью.
Именно страсть и мучила Василия вне зависимости от времени суток. Страсть это была то ли чревоугодная, то ли сетевая, то ли наркотическая, а то и вовсе блудная. Но она всегда проявляется внезапно, неожиданно. Живёшь себе спокойно, думаешь иногда даже, что и нет её, прошло всё, и ты здоров. Но нет! Приходит она как тать, и ничего ты не можешь с ней сделать. Ты становишься куклой. Она настолько всепоглощающая, что ты даже не в силах сопротивляться. Вот, пришла, искусила, дальше – грех, страсть растворяется как пар, будто её и не было. А ты – ничтожество, самый мерзкий и ужасный человек на Земле!
И вот, в который раз вновь пришла она. Но теперь Василий не чувствовал её очарования. Она стала как Раффлезия в период цветения. Василий был один в своей комнате. Как ни странно, страха уже не было. Но предчувствие греха, мерзости в душе и духовной гибели выросло моментально и стало невыносимо. «Нет, я не хочу! Бежать! Исчезнуть! Закопаться в землю и не чувствовать!»
Василий не помнил, как одел чёрную куртку, вызвал такси, даже не помнил, какой адрес он сказал таксисту. Сознание пришло, когда он уже ехал в машине.
Автомобиль не ехал, а парил. Звук мотора был почти не слышен. Ещё бы, ведь это Toyota Corolla, да ещё и автомат. Было приятно тепло в ней, чисто и уютно, а за окнами гулял мороз, было пасмурно и сыро, где-то, на обочинах, лежал почти подтаявший снег. Плыли дома, транспорт, суетливо спешили куда-то люди, тихо играла магнитола, облучая не то ALEKSEEVым, не то Егором Кридом.
Водитель такси Павел Тимофеевич водить умел. Благо, и стаж позволяет: где и на чём его только не носило. И дальнобойщиком, и водителем рейсовых автобусов. Вот теперь такси. На одну пенсию не разгуляешься, вот и берёшься за «бомбардировку».
Обычно Павел Тимофеевич сразу заводил с пассажирами беседы. Причём, не пустословные и грязные, а самые что не на есть душевные, и по делу.
Но только не сейчас. Глядя на задумчивого, угрюмого молодого человека лет 30-ти, достаточно высокого, темноволосого, с мягкими чертами лица и большими серыми глазами, Павел Тимофеевич сразу понял, что что-то с парнем не так. Хотелось как-то поддержать, помочь, не ведая причины, но что-то сдерживало.
Опять: переулок вновь перекрыт. Это значит, быстро проехать не получится, и придётся объезжать через выездной мост. Благо, сегодня не мосту затишье, что бывает крайне редко. Павел Тимофеевич многозначительно откашлялся, развернулся на перекрёстке и поехал к мосту.
Василий от кашля встрепенулся. «Мост, - мелькнуло в голове Василия, - под ним 15 метров и река. И всё». Он почему-то успокоился и тихо произнёс:
- На мосту остановите, пожалуйста.
Павел Тимофеевич удивлённо посмотрел на него, но не придал этому значения.
Выехали на мост.
- Где? – коротко по привычке спросил Павел Тимофеевич.
- Прямо здесь!
Toyota остановилась, проехав почти половину моста, загорелись аварийные огни. Василий полез во внутренний карман, достал 200 р., протянул водителю:
- Без сдачи. Спасибо.
Вышел. Павел Тимофеевич замер. Не то чтобы испугался, просто замер и машинально стал следить за молодым человеком. Василий пошёл в обратную сторону, в город. Павлу Тимофеевичу было видно парня в зеркалах заднего вида.
Вдруг, немолодого водителя будто ударило молнией. В зеркале он увидел, как Василий медленно встаёт на край моста.
- О Господи! – вырвалось у Павла Тимофеевича, и он выскочил из машины. Он подбежал к Василию и успел его одёрнуть на себя. Всё прошло так же быстро как и «удар молнией». Тихо и без оголённого нерва. Рывок за ноги на себя, оба падают на асфальт. Василий взялся за ногу – ушибся. Потом сел на асфальт. Павел Тимофеевич встал, прямо над ним и посмотрел на него с сожалением. Василий был по-прежнему спокоен и флегматичен.
- Вставай, - едва произнёс водитель такси.
Василий покорно встал.
- Поехали, - Павел Тимофеевич взял парня под руку и усадил в машину.
Уже через 20 минут они были в уютном тёплом доме Павла Тимофеевича. Сегодня дома не было никого, потому и обстановка располагала как никогда к искренности. Василий сидел за столом, накрытым печеньем, блюдцем с клюквенным вареньем и конфетами. Приятно горел ночной светильник. Василий не заметил наступление вечера.
В комнату вошёл Павел Тимофеевич с подносом, на котором стоят две чашки и крепкий чёрный чай в заварнике, аромат которого Василий почувствовал сразу.
Павел Тимофеевич выставил посуду, разлил чай.
- Павел Тимофеевич, - представился хозяин дома и протянул руку.
- Василий, - ответил рукопожатием гость.
- Что же ты делаешь, парень? Знаешь, с чем шутишь?
Василий помолчал.
- Уже да. Но терпеть это невыносимо.
Павел Тимофеевич хлебнул чаю, не отрывая внимательного взгляда от собеседника. Василий потянулся за печеньем, надкусив одно из них.
- Как давно это началось… И когда… Даже не знаю. Наверное, когда я ещё студентом был. Вырвался, называется. Разве я плохо жил? И зачем мне этот сладкий запретный плод? И эта мнимая свобода. Ну всё, оторвался, вырвался из родительского дома. И вот она, свобода. Freedom. Праздность, попойки, грязная любовь… А тут ещё дружба с нигилистом и атеистом, для которого вся жизнь – сплошной декаданс… Ещё чуть-чуть, и «всё позволено». И тут. Она. Страсть. Сначала ныла, потом зудела и становилась всё больше и больше. Теперь она просто невыносима. И ничего тебе не мило, всё на свете противно. Кусок металла в сердце, при появлении страсти превращающийся в жидкий металл и разливающийся по всему телу. И всё в пелене: любимая работа, родные люди, весь мир. Я – никто. Меня как-будто нет. И был ли я?
Василий сделал мощный глоток чая, даже не почувствовав кипятка.
- Ведь было счастье, - он продолжил, - был мир и покой. Там, в детстве. И родители любят. Помню внимание своего крёстного, дяди Олега. Он хоть и отсидел за кражу, но не был похож на бандита. Совсем. Он меня как сына любил. Очень много для меня сделал. Много рассказывал о России, Боге, водил на выставки, в музеи, театр, даже в Храм. Чего мне не хватало? Зачем мне вся эта полынь? Зачем?
Василий опустил голову и заплакал. Павел Тимофеевич подошёл к парню сзади, обнял его, ласково гладя его по голове.
- Покайся. Кайся всю жизнь, искренне, от всего сердца, и больше не греши.
Медленно, будто ниоткуда пришли мир и спокойствие в сердце Василия. Впервые за столько лет сильным ростком начала пробиваться вера. Росток настолько крепок, что Василий на время вовсе забыл о боли и отчаянии.
- И нет ведь рядом никого, - начал он вновь, - Дядя Олег умер ещё когда я едва-едва поступил в вуз, родители уже в преклонном возрасте. Я не хочу их тревожить своими проблемами. И всё. Даже друзей настоящих нет.
Павел Тимофеевич подсел рядом:
- Если хочешь, я буду твоим другом. Я конечно немолодой и грешник тот ещё, но я буду стараться и не подведу.
Сказано это было абсолютно искренне и бесхитростно, да так, что Василий даже не успел удивиться или возразить что-либо.
Павел Тимофеевич приобнял Василия и прозорливо улыбнулся:
- Неужели совсем рядом никого нет?
(как в воду глядел!)
Василия озарило. Он было вспыхнул, но попытался сдержаться. Собравшись с духом и мыслями, он сказал:
- Есть. Есть конечно. Она особенная и такая красивая… Даже не знаю, как и объяснить. Это невозможно, наверное. Она такая светлая, весёлая, жизнерадостная и лучистая, что все называют её Sunny. Солнышко.
Василий слегка улыбнулся, и из его левого глаза медленно по щеке пробежала слеза. Затем вторая. Две другие дождинки быстро сбежали по другой щеке, а улыбка будто замерла. Такая искренняя и счастливая.
Павел Тимофеевич с любовью смотрел на парня:
- Вот видишь. Есть для чего жить. И для кого. Вот и живи. И не забывай о Боге. Он всё может. У Него нет мёртвых, для Него нет ничего невозможного. Только верь, и ничего не бойся. Бог с тобой, и любит тебя. И ты люби. Люби.
Василий допил свой чай и доел надкусанное печенье. Павел Тимофеевич встал:
- Прости, я должен прочесть благодарственную молитву после вкушения пищи.
Он повернулся к образам и принялся читать молитву. Только сейчас Василий заметил уголок с иконами, где маленьким огоньком теплилась лампадка.
Всё было решено. Василий знал, для чего и для кого живёт. Знал, что делать дальше. И уже ничего не боялся.
25 (12) февраля 2018 г.
© Кирилл Лаптев