Валентин
Панарин
(25.04.1944-04.01.2017)
I Часть.
Я родился в маленьком киргизском городке Джалал-Абаде, куда судьба забросила моих родителей в результате раскулачивания крестьянства. Отец моей матери к тому времени умер, её братья и сёстры кто по своей, кто по чужой воле разъехались и осталась она одна одинёшенька, обречённая на голодную смерть. Жизнь человеческая в то время ценилась мало. Умер человек – никто не заметит. Вот и спасались каждый, кто как может.
Отец тоже поколесил, поколесил по белому свету и оказался в Средней Азии.
По документам дата моего рождения 25 апреля 1944 года, хотя мать говорила, что на самом деле я родился 23 апреля. Просто в метрике сделали такую ошибочную запись. Впрочем, мать и сама потом сомневалась в точной дате моего рождения.
Моя мать Плицина Анна Савельевна родилась в январе 1912 года в деревне Байка в Сердобском уезде в семье крестьян. Тогда это была Саратовская губерния, сейчас Пензенская область. Сохранилась родословная по материнской линии до прапрадеда. Моим прапрадедом со стороны матери был крепостной крестьянин Тит Плицин. У Тита Плицина было шестеро детей: Матвей, Василий, ФЁДОР, Маланья, Марфа, Екатерина. У прадеда Фёдора было пять детей: САВЕЛИЙ, Григорий, Иван, Василий, Леонтий. У деда Савелия было шесть детей: Тихон, Анастасия (Настя), Александра (Саня), Екатерина, АННА, Александр. Анна родила двух детей: меня и брата Вячеслава. Дед Савелий Фёдорович умер в 20-х годах 20-го века, задолго до моего рождения. А вот его брата Василия Фёдоровича я хорошо помню. Жил он в Джалал-Абаде. Мы общались с ним. Он рассказывал о своей жизни. Умер Василий Фёдорович в преклонном возрасте, когда я начал уже работать после института.
Мать много рассказывала о своей деревне Байка. И хотя она уехала из деревни молодой девушкой, всё равно с тоской вспоминала о ней до самой смерти. Сначала жила в Термезе, где испытывала нечеловеческую нужду. Потом переехала в Джалал-Абад к своему дяде Василию Фёдоровичу. В Джалал-Абаде ей за кусок хлеба пришлось работать домработницей у более зажиточных людей. Потом она устроилась санитаркой в больнице, выучилась на медсестру, проработала 12 лет медсестрой, а во время войны её уволили с больницы, так как, по её словам, город наполнился эвакуированными и тот, кто по ловчее, выжил с работы деревенскую простушку Нюру.
Отец, Андрей Дмитриевич родился в деревне Нельжичи в Брянской губернии в октябре 1910 года тоже в семье крестьян. Родословная по отцовской линии дальше прадеда неизвестна. Отец почему-то не рассказывал, кто его предки. Дед по отцовской линии Дмитрий Демьянович умер в 1947 году. Я его тоже не помню. Бабушку по отцовской линии Ольгу Григорьевну я видел один раз, когда мне было 7 лет, помню её очень смутно. Родители были от природы умные, с отличной памятью, хотя у матери было 4 класса образования, а у отца – семь классов.
Отец молодым парнем выучился на столяра. Столяр он был классный. Золотые руки. Но за свою жизнь переменил много специальностей: и пчеловод, и заведующий складом, и агроном, и садовод, и вышкомонтажник, и слесарь по приборам, и часовщик. Многое мог сделать своими руками и всегда учил: обходись своими силами, звать на помощь – последнее дело. Я этот урок хорошо усвоил.
Воевал отец и в действующей армии. В лютые морозы декабря 41-го года защищал Москву, был ранен. В 1943-м году был ещё раз тяжело ранен и еле выжил. Долго лечился. Потом полуинвалидом снова был призван в армию. Освобождал Будапешт, где был опять ранен. Уволен в запас был только в 1946-м году. Раненный и больной, но живой, один из немногих уцелевших на войне он вернулся опять в захолустный Джалал-Абад.
Жили мы в Джалал-Абаде в комнатушке, которую скорее нужно назвать землянкой. Низкий потолок, маленькое окошко и земляной пол. Мать стелила на пол какую-нибудь тряпку и мы с маленьким братом играли на ней. Электричества в комнатушке не было. Светильником была керосиновая лампа. Когда я немного подрос и стал соображать, то завидовал тем, кто жил в нормальном жилье.
Мои самые ранние воспоминания начинаются с апреля 1947 года. А может быть ещё раньше. Отец как то посадил меня на плечи и мы шли среди людей. Я выше всех. Было мне, по видимому, тогда меньше трёх лет. В один из дней апреля 47-го года отец взял меня с собой в больницу и у окошка на первом этаже я увидел маму. Это был роддом, а мать лежала с младенцем братом Славкой. Помню, как принесли младенца в нашу землянку, я сидел на полу, вошёл отец и у порога поднял к потолку белый свёрток. Живи человечек!
В этом же апреле меня повели к фотографу сниматься. Был южный тёплый день. Деревья стояли зелёные. Продавали мороженое. В цилиндрик клали на дно вафельный кружок. Потом накладывали в цилиндр доверху мороженое. Сверху клали ещё один вафельный кружок и всё это выдавливали поршнем. Получалось круглое мороженое колёсико. Колёсико лизали, растягивая удовольствие.
Меня поставили на стул, фотограф прицелился и вот она - маленькая некачественная послевоенная фотография, которая сохранилась до настоящего времени: «Валику три года». В детский сад я не ходил. Мать закрывала меня в комнатёнке и уходила по своим делам, например, искать уголь. Она шла километров 5 - 8 вдоль железно-дорожной линии в сторону угольного местного рудника Кок-Янгак и подбирала с земли выпавшие из вагона кусочки угля. Потом шла обратно по другой стороне дороги. Так ей удавалось собрать угля на одну растопку. И так каждый зимний день.
Я сидел у окна глядел на улицу и громко матерился. Видимо это были первые слова, которые я хорошо выучил. Соседи сказали матери о моём поведении, потому что она отругала меня.
Другая картинка: родители поехали копать картошку и везли её на какой-то бричке домой. Бричку тащил понурый ишачок.
Или вот: я канючу «Хочу кушать, хочу кушать, хочу кушать…», а мать цыкает на меня. А когда она меня всё таки накормит чашкой борща, то я считал себя героем и хвалился матери, вот мол какой я молодец, вот как много съел.
Джалал-Абад расположен под горой. На горе находится курорт с таким же названием. По горе поднимаются люди. Снизу они кажутся мне муравьями. С возрас-том такая иллюзия пропала. Хотя люди издалека кажутся маленькими, но на муравьёв они всё же не похожи.
Иногда мы, группа малолетних пацанов, с каким-нибудь восьмилетним предводителем поднималась до самого курорта. Под нами лежал город. На уровне наших глаз кружил, не махая крыльями коршун. С курорта возвращались легковые автомобили «Победа». Какой-нибудь добрый водитель приглашал нас к себе в машину и мы ехали вниз.
А во дворе за глиняным забором пацаны плавили свинец и отливали в землю разные фигурки.
Я бегал по двору. Ветер дул в лицо. Мне казалось, что я лечу, как птица. «Не догоните», кричал я и бежал изо всех сил. Меня через секунду догоняли. А ночью во сне я летал, летал и летал. Говорят, если летаешь во сне, то растёшь. Почему же тогда мне до сих пор снятся сны, где я отталкиваюсь от воздуха и поднимаюсь всё выше и выше?
В жаркий летний день, когда на улице в тени за сорок градусов, я сижу одиноко возле арыка и пускаю по воде щепки. Подходит отец, ругает, гонит домой.
На улице солдаты. Женщины во дворе тихо переговариваются: «Кого-то ловят».
Мы с маленьким братом играем в комнате на земляном полу на подстилке. Играем горохом. Брат глотает горох, горошина попадает ему в дыхательное горло. Брат задыхается. Хрипит и синеет. Когда его в мыслях уже хоронили, мать решила напоследок крестить его в церкви. Священник прочитал молитву. Ребёнка опустили в воду. Он вдруг закашлялся и горошина вылетела. Мать и до этого верила в бога, а теперь вера её укрепилась.