- Мы писали, мы писали, наши пальчики устали, мы немного отдохнем и опять писать начнем!
Мой первый класс. Здание благовещенской школы № 4 такое большое, что я боюсь здесь потеряться. Только много лет спустя я узнала, что это здание - царский подарок нашему городу. Был здесь с визитом будущий царь, а тогдашний наследник царского престола Николай Второй. Когда на набережной Амура его встречали жители города, тогда выстроились в два ряда знатные дамы города и гимназистки старших классов. Они сшили себе одинаковые платья и так сердечно улыбались государю будущему, который возвращался сухопутным путем из путешествия на Восток и часть пути проделал на пароходе вверх по течению Амура, что он обратил внимание на них и даже в дневнике своем написал, что на Амуре женщины очень красивы.
В городе уже было вполне современное здание мужской гимназии, а вот настоящего здания женской гимназии не было. Николай подарил городу и проектную документацию здания гимназии, и средства на строительство. Правда, и ему подарили прекрасное серебряное блюдо, а золотопромышленники преподнесли очень большой золотой самородок.
И вот выросло здание гимназии на городской окраине. Трехэтажное строение с парадной широкой лестницей, с высокими и красивыми окнами, с удивительным входом, фойе и актовым залом, с домовой церковью и куполом над ней, оно привлекало к себе внимание.
Большой участок земли рядом с гимназией был хорошо спланирован. Огромный двор имел сквер для прогулок. В центре сквера стоял фонтан в виде римской чаши, а вокруг фонтана проходили дорожки, стояли скамейки и были посажены кустарники.
Здание окружали сосны. Они защищали его от шума, очищали воздух в округе и украшали подъездные пути.
Класс наш был на третьем этаже. Каким же светлым он был! Солнечный свет лился из множества окон. Класс располагался в торце здания. Окна были и сбоку, и позади нас. Парты стояли в три ряда. В углу помещения была входная дверь, а рядом с ней на стене – школьная доска.
В школе было великое множество учащихся. Больше тысячи. Десять классных комнат было только на нашем этаже.
Мы никогда не открывали ни окна, ни форточки, чтобы проветрить помещение. Здание было оборудовано прекрасной системой вентиляции. В толстые стены классов были вделаны вентиляционные решетки, а наши мальчишки даже проникли в вентиляционную систему и походили там, как по тайному ходу. За что им, конечно, очень сильно попало.
Каждое мое посещение школы было таинственной встречей с загадочным миром. Высокое парадное крыльцо нужно было преодолеть с небольшим усилием, а огромная дубовая дверь с большой медной перевитой ручкой открывалась удивительно легко.
Застекленная небольшая прихожая не давала зимнему холоду проникнуть внутрь помещения. Она была маленьким произведением искусства. Резные рамы были покрашены черным блестящим лаком, а сами стекла сияли чистотой.
Просторное фойе было похоже на зал. Прекрасный пол из серого мрамора придавал ему строгий вид. Огромное зеркало в человеческий рост отражало меня в моем жалком пальтишке, из которого я уже выросла, в моих подшитых валенках, в моей нелепой шапке. Школа сразу согревала меня. Путь я проделывала неблизкий - четыре квартала. А квартал - двести пятьдесят метров. Я выходила из дома на Чигиринской улице (сейчас ул. Островского) и шла до поворота на улицу Горького. Сворачивала налево. И шла по этой таинственной улице, которая имела сквер длинный прямо в середине и две дороги. По скверу днем было ходить интересно, а вот вечером - страшновато. Мальчишки в кустах устраивали засады и пугали нас своими криками.
Мы ведь в ту пору были не очень хорошо одеты. Мама сшила мне школьную форму из саржи. Но тепла от этой ткани не было никакого. Но доброе здание было таким теплым, что никто из ребятишек никогда не носил теплые кофты. А ведь за окном иногда было больше сорока градусов мороза.
В школе было водяное отопление и своя кочегарка. И вот я осматривала себя в зеркало в фойе, но чтобы я сама оценила свой внешний вид, мне встречалось еще одно зеркало - на лестничной площадке между первым и вторым этажами. Лестницу я называла Золушкиной. Так она была красива. Просто дворцовая лестница. И я поднималась по ней, ладошкой чуть прикасалась к красивым и гладким перилам, а уж воображала себя и принцессой, и королевой, и даже феей. В подшитых валенках.
В руках у меня был портфель. Настоящий. Не какая-то там самодельная сумка, а настоящий портфель. С настоящей металлической застежкой, с ручкой. А в нем и учебники, и тетради, и карандаши.
Учеба мне далась сразу же. Память была прекрасной. Я еще до школы научилась читать, поэтому читала бегло и выразительно. Я выросла с глухой мамой. Мама была солдат на войне. Это я знала хорошо. Её там оглушило взрывом. И она, бедная, слышала только правым ушком. И говорить ей нужно было раздельно и ясно, громко и прямо в это ушко. Через эту беду судьба мне сделала неожиданный подарок - мою удивительную речь. Я всегда проговариваю все звуки в слове отчетливо.
Да, человечество уже прошло путь развития письменных принадлежностей. А как только не писали, и что только не использовали для письма. И на папирусе, и на тонко выделанной шкуре животных - пергаменте - и, наконец, в Китае изобрели бумагу.
В большом котле варили бамбук и всякие тряпочные отходы шелка, потом эту кашу-малашу наносили на сеточки, натянутые в квадратных рамочках и оставляли высохнуть. Потом осторожно снимали эти прямоугольные кусочки и раскатывали их на столах, посыпанных крахмалом, опять сушили. Получалась бумага. Китайцы писали на ней мягкими кисточками-палочками, к кончиками которых приклеивали волосы животных, а обмакивали в чернила. Да именно так называлась краска для письма. Её делали из сажи от сосновых дров, в которую добавляли желчь животных и немного воды.
В первом классе я тоже писала чернилами. Но так они назывались по-старинке. На самом деле их нужно было бы назвать "синилами", потому что были они синего цвета, или "фиолилами", потому что были и фиолетовые чернила. Я писала фиолетовыми.
Вот с письмом у меня были большие проблемы. Я - левша. Когда это обнаружилось, в семье объявили моему недостатку настоящую войну. Дедушка даже прибинтовывал мне маленькой ложку для супа к правой руке. Приучили. Хотя всю жизнь я белю и крашу только левой рукой, копаю тоже с левой руки и тяпаю так же. Но писать меня учили правой рукой. Ах, как она меня не слушалась! Карандашом то еще куда ни шло, а вот когда последней в классе мне разрешили перейти на письмо чернилами, тут то и начались мои настоящие страдания. И вот брала я в руки это изобретение двадцатого века. Деревянная палочка круглая желтого или синего цвета, на которую надет был наконечник с выемкой для вставки пера.
Перья для ручки продавались в отделе канцелярских товаров. Красивое медное перо было чуточку похоже на перо гусиное, которым писал Пушкин и его современники. В те далекие времена брали перо у гуся, потом его прокаливали в песке, и от этого оно становилось тверже, и вот уже готово. Теперь нужно было его зачинить. У каждого уважающего себя мужчины должен был быть хороший перочинный ножик. Перо обрезалось под углом сорок пять градусов, потом в вершине разреза прорезался желобок. Все. Перо готово для работы. Окунали его в чернильницу. Немного чернил оставалось на кончике пера, а часть по пустой трубочке пера, как по капилляру, поднималось вверх. И не дай вам Бог тряхнуть пером! При неосторожном движении капля чернил падала на лист бумаги. Говорят, что Александр Сергеевич Пушкин прекрасно чинил перья, очень экономно с ними обращался, затупившееся перо он чинил снова и снова, пока в его руке не оставался пушистый огрызочек.
Перышко, которым начинала писать я, было просто кусочком жести. Скрученным в полусферу. Оно имело острый кончик и прямой разрез, через который чернила поступали на бумагу. При движении вверх получалась волосяная линия, а при движении вниз - толстая. Оно царапало и рвало бумагу, а при сильном нажиме с него прямо на лист в тетрадке падали кляксы. Меня это сильно огорчало. И хотя тетрадки продавались с промокательной бумажкой в придачу, с помощью которой можно было убрать кляксу, я предпочитала кляксы слизывать. Следа от них почти не оставалось тогда. Потому что мгновенно же они снимались с бумаги. Мама за голову хваталась, когда я приходила из школы с синим языком, мылила его мылом и терла мочалкой. Но чернила - вещь стойкая. Язык оставался синим.
Ручка в моих руках гуляла, как хотела. Я стремилась провести линию в одну сторону - а она оказывалась вдруг каким-то неведомым образом в другой совсем стороне.
Хорошо хоть было одно - чернильницы мы не носили в класс. На партах стояли школьные чернильницы. Наша учительница Вера Никифоровна, наверное, купила их за свои деньги. На каждую парту дежурные ставили чернильницу одну на двоих. А после уроков их собирали в небольшой ящик и ставили на полку. Хранилась в классе и большая бутыль с разведенными чернилами. В руки детям её не давали. Нянечка наливала в чернильницы чернила сама.
Шаг за шагом я приобретала умения письма этой чудовищной ручкой. Справилась только к третьему классу. Более или менее. А когда училась в старших классах - дошло и до наших мест изобретение человечества - авторучка.
- Нет! - заявили школьные учителя, - ни в коем случае! – Почерк портится. Становится неразборчивым.
И вот мы уже почти взрослые, а все ходим и ходим с этими чернильницами в школу. А они только назывались непроливашками. А сами проливались, да еще как. И редко у кого в портфеле не было на дне огромного чернильного пятна от непроливашки.
Пробовали мамы нам опускать чернильницы в особый мешочек на шнурке, и мы носили в школу вот эти мешочки с чернильницами, привязанными к ручке портфеля. Вроде бы и все хорошо, но как не стукнуть портфелем все тех же противных мальчишек, которые выпрыгивали из засады и пугали нас по вечерам. А чернильницы хоть и были пластмассовыми, но иногда давали трещину. И вот уже весь портфель теперь снаружи был фиолетовым. Мыли его, конечно, но как отмыть то.
А мальчишки первыми перестали носить чернильницы в школу. Они на уроке макали в чернильницу соседки. А если у неё не было чернильницы, оборачивались назад.
Однажды мы на уроке физики делали лабораторную работу. А у нас учитель был с хорошим чувством юмора. Прозвенел звонок.
- Кто староста класса?
Я встала с каким-то недоумением.
- Разрешите пожать вам руку. Две чернильницы на класс, и все успевали макать.
А мы их передавали по рядам. Смеялись, конечно.
Мы уже закончили школу, когда появились в продаже шариковые ручки. И опять школа на дыбы. И опять бой за прошлое. Не позволяли детям в школе писать шариковыми ручками. Почерк портится.
Первыми стали писать шариковыми ручками студенты. Моя старшая сестра часто давала мне стержни от ручек шариковых пустые и отправляла в мастерскую, где эти стержни наполняли пастой. Я долго стояла в очереди и наблюдала, как женщина в синем халате берет пустой стержень и подносит его к какой-то замысловатой машине. Стержень куда-то она вставляла и ногой качала какую-то педаль. Машина недовольно сипела, свистела, но стержень наполнялся быстро.
Вот так вот на моем веку я ощутила прогресс в таком простом деле. Теперь ручками мало кто пишет. Господин компьютер пришел на смену. Однако, говорят, что и ручку продолжают совершенствовать. Говорят уже есть такая ручка, которая подает сигналы, если ребенок пишет слово неправильно. Вот бы взглянуть, а еще лучше - купить и подарить внучке. У неё с русским проблема.
А свою первую деревянную ручку я хорошо помню. Она была темно-зеленого цвета. И наш класс. И нашу нянечку Анну Тимофеевну, которая наполняла чернильницы из большой бутыли из-под шампанского. И тот особенный свет, который пронизывал класс, еще светит мне. И наша школа живет в моей памяти. И её теплые объятия.