Раньше Розалии Исааковне не доводилось оказываться в центре внимания. Её никогда не ласкали заискивающие взоры, не слушали открытые рты. Но вот, вернувшись из Израиля, она всё это, наконец, обрела.
То были смутные времена перестройки. С запада стелился ядовитый туман империализма, призывно манящий миазмами своего распада. И евреи, узрев его первыми, заспорили: «так ехать или не ехать».
А где ещё спорить, как не в просторной, полупустой квартире Гольдштейнов, уже отправивших свой багаж, и со дня на день ожидавших получения новеньких, хрустящих виз?
Вот к Гольдштейнам, в качестве особого гостя, и была приглашена Розалия
Исааковна.
Прибыв на полчаса ранее условленного, она уселась в единственно оставшееся кресло, завещанное после отъезда соседям Сидоренко в память о незабываемых скандалах, и примерила на себя роль венценосной...
Ведь это ради неё устраивался сегодняшний приём. Ради неё, откладывая свои дела, торопились к Гольдштейнам уважаемые люди города. И ради неё, Розалии
Исааковны, сюда возможно придёт сам Штерн, с которым они не виделись вот уже сорок с лишним лет.
«Вспомнит ли?» - волновалась Розалия.
Гости прибывали поодиночке и парами: с настороженными лицами, с коробочками
конфет, с мисочками цимеса, с кулёчками печенья, с бутылочками вина, так что
вскоре, гостиный столик Гольдштейнов стал походить на жертвенный алтарь.
Хотя, у кого на всё это хватило бы аппетита? Разве что у Сени «лабуха». Но Сеня был уже не в счёт. Так и не решив, ехать или не ехать, он умер два месяца тому,
избавившись от всех этих хлопот раз и навсегда.
А вот остальные пока мучились.
И, разглядев эту муку в лицах собравшихся, Розалия Исааковна с неудовлетворением отметила, что послушать её, таки-да, пришло немало уважаемых людей, однако обещанного Штерна среди них, увы, нет.
«Сто лет не видела, и ещё не увижу» – решила она про себя, отгоняя рукой сигаретный дым и внезапно навалившуюся тоску.
- А что ж вы всё молчите? – с заискивающей улыбкой обратилась к ней полная женщина в крепдешине. – Мы же умираем от нетерпения. Или вы думаете, мы пришли
сюда кушать Бронин цимес?
- А вам подгобно или в двух словах? – блеснула коронкой докладчица и все сторонние разговоры тут же стихли. - Если в двух, то «надо ехать». А если подгобно, то налейте мне чего-нибудь.
Розалия Исааковна безбожно картавила. К тому же она так растягивала слога, что казалось, нарочно выставляет речевой дефект напоказ.
- Миша, налей уже чего-нибудь Розалии Исааковне или я сейчас умру! – нервно прикрикнула крепдешиновая на своего мужа, и тот уточнил:
- А чего налить-то?
- А есть шампанское?! – вскинула брови Розалия Исааковна.
- Нет, есть только кагор и портвейн.
- Тогда воды.
- Налей уже человеку воды! – прокричала крепдешиновая и, улыбнувшись гостьи, промурлыкала:
- Ну же, Розалия Исааковна, мы все вас слушаем.
- Хогошо! – кивнула докладчица и, сложив на животе руки, начала: - Пго Амеику я вам вгать не стану – не была. А вот Изгаиль меня откьявенно погазил...
- Интересно чем же?! – встрепенулся худощавый мужчина, с прилизанной прядкой редких волос. – Чем он вас мог так поразить?! Вот Америка – это страна! А ваш Израиль говно! – безапелляционно заключил он, и Розалия Исааковна, закатив глаза, гнусаво протянула:
- Ну что ж. Всё было вкусно. Спасибо. Я пошла...
Но ей не дали.
- Гриша, заткнись! – взвизгнула женщина с ярко-алой помадой, и, удержав Розалию Исааковну за руку, взмолилась: - Простите его! Простите ради Бога!
- А что сразу заткнись?! – нахохлился прилизанный. - Я лишь высказал своё мнение! Я что - не могу высказать своё мнение?!
- Засунь своё мнения знаешь куда?! – резко оборвала его крепдешиновая: - Продолжайте, Розалия Исааковна. Он больше не будет.
- Так вот, - снисходительно проговорила докладчица, – даю вам пгимег... Как только я спустилась с тгапа, мне в нос удагил такой агомат, что чуть не сбил меня с ног. И сколько я там была, столько я его нюхала!
- А сколько вы были?
- Тги недели!
Слушатели одобрительно покачали головами. А крепдешиновая спросила:
- А чем пахло-то?
- Апельсинами, газумеется! Они же там повсюду. И угожай, между пгочим, тги газа в год.
- Ну это уж, положим, сказки! - хмыкнул полноватый мужчина в джемпере. – Это я вам, как агроном, говорю.
- Вот-вот, - качнула головой Розалия Исааковна – так мы и живём, что у нас такие агьяномы.
- Да я, между прочим, заслуженный аргоном области! У меня двадцать почётных
грамот!
- Сёма, Сёма!.. – остановила его крепдешиновая. - Все мы отлично знаем и
про ваши грамоты, и про вас. А теперь замолчите уже и дайте послушать человека.
- А какие там базагы... – вздохнула Розалия Исааковна. - Шоб нам так всем жить, какие там базагы... Вы не повегите! Вот у нас, к примегу, в магазине дешево,
но, извините, дегьмо. А на гынке кое-что, но уже - губель штучка... Там же - всё
наобогот! На базаге - всё за копейку, и каждая кагтошка – упасть и молиться. Такая кагтошка - её вагить жалко. Только пойтреты писать!.. А какие там помидогы! Какие огугцы! И всё это кгуглый год... Даже не вегиться, что это евгеи...
А кугы!.. Вы знаете, что там делают с кугями?.. Хочешь ножки – беги ножки. Хочешь гьюдку – беги гьюдку. Хочешь пупки – на тебе пупки! На тебе – печёночку! На тебе – сегдечьки! Что ты хочешь, то тебе и - на!.. Хочешь, погезать, так тебе погежут... Хочешь, снять шкугку, так тебе её-таки снимут.
- Хочешь, хочешь... - раздражённо прошипел прилизанный. - А объяснить им, что ты хочешь - как?! Они же по-еврейски не говорят. Придумали себе какой-то еврит!
- Не евгит, а ивгит! И вас, Гдиша, поймут, увегяю. Вас тгудно не понять. И вообще, чего я тут газогяюсь. Оно мне надо? Оно мне не надо!..
И Розалия Исааковна вновь попыталась подняться.
- Соня! Ради бога, заткни своего! - крикнула крепдешиновая даме с ярко-алой помадой, и та мгновенно среагировала:
- Гриша, заткнись!
- И вообще, я не понимаю, шо вы все с этим ивгитом? – затрясла ладонями докладчица. – Я пгожила там почти месяц и все меня отлично понимали. Одна половина Изгаиля говорит по-гусски, другая по идишу. Кому там нужен ваш тот ивгит?.. Меня все пгекгасно понимали.
- Ну, хорошо, язык можно выучить, – заговорил веснушчатый мужчина с копной
огненно-рыжих волос. - И жратвы там, положим, полно, согласен. Но работа?!..
Работа и жильё!.. Мы же туда приедем без денег!
- А у вас, Фима, и здесь их никогда не было... А там на пегвых погах вам дадут
кагаван.
- На первых! А на вторых?!..
- А на втогых – чего-то я никого там не видела под забогом. Все как-то живут. И
жидами, между пгочим, дгуг дгуга не называют.
- Как-то, как-то... Вот в Америке, беженцам дают пособие. А в вашем Израиле, мы
не беженцы. Мы возвращенцы!
- Ты, Фима, всегда беженец, – отмахнулась Розалия Исааковна. - Ты и от пегвой жены беженец, и от втогой – беженец. С твоими алиментами, кто тебя, вообще, куда
выпустит, беженец?!..
- А это уже не ваше дело!
- Тихо! Ша! Успокойтесь! – скомандовала крепдешиновая. - Миша, налей что-нибудь Фиме! А вы, Розалия Исааковна, прекратите так нервничать. Лучше скажите, что там носят? Что с собой брать?
- Да-да. Что с собой брать? – заволновались все.
- Всё натугальное, - ответила докладчица. – Ситец, лён, хлопок...
- А шёлк?
- Можно и шёлк. Только с вашей фигугой, Бгоня, всё же лучше ситец.
- В Америке я мог бы работать таксистом! – неожиданно вскричал веснушчатый. – А кем я буду там?!..
- Вы увегены, что хотите это услышать именно от меня? – сощурилась Розалия
Исааковна. - У меня, конечно, есть пгедположение, Фима. Но вы увегены?..
- Да идите вы... - махнул рукой Фима и, схватив с подоконника клетчатую
кепку, направился в уборную.
- И запомните! – крикнула вслед ему докладчица. - Мы едем не для себя! Мы едем для детей!
- Да-да... дети... дети... - зашелестели собравшиеся.
- Кстати там такая молодёжь. Такие паргни!.. Лётчики, все, как один. Ваши девочки будут нагасхват... Увидите, их гасхватают, как импогтные сапоги!
- Ах, я так на это надеюсь... – вздохнула стоматолог Клава Кац.
- Надеетесь, что и вас гасхватают, или вы пго свою Мигочку?!
- Я про Мирочку.
– Я вас понимаю... Хотя у вас же есть бгильянты, мы же все знаем, а там такая платная медицина...
- Какие ещё брильянты?! – вспыхнула Клава, и на её лице разлились бордовые пятна.
- Ну, не бгильянты, так золото. И что вы так дёггаетесь? Здесь же все свои. Я говогю о медицине. Они там за деньги сделают из вашей Мигочки пегвую кгасавицу. Она ещё будет - в кино!.. Мы и вас там поженим.
Вспыхнувшая Клава хотела что-то ответить, но тут в дверь постучали, и из спальни
выглянул хозяин квартиры, Нюма Гольдштейн - в спортивных штанах и халате.
К гостям он не выходил принципиально. Он читал газеты, лёжа на продавленном матрасе, и вопрос: «ехать-не ехать» его уже не волновал.
А вот стук в дверь взволновал несомненно.
- Кто там? – настороженно спросил Нюма у двери.
- Штерн! – ответила та.
– Это Штерн! – пронеслось по гостиной, и пульс Розалии Исааковны участился.
- Опаздываете, – укоризненно высказал хозяин опоздавшему. И тот, коротко ответив: «Простите, дела», прошёл в гостиную.
Поклонившись собравшимся, Штерн подошёл к креслу и сказал:
- Розалия Исааковна, моё вам почтение!
При этом волны его седых волос дрогнули, блеснув голубоватым отливом.
«Таки помнит!» - подумала Розалия.
А Штерн, обведя всех улыбчивым взглядом, произнёс:
- Ещё раз прошу прощения. Продолжайте, Розалия, вы же что-то рассказывали?
- Да, да, – спохватилась крепдешиновая, – вы говорили о детях...
- О детях?.. - пробормотала докладчица. - Ну да... детям там хогошо.
- А климат?! – воскликнул Миша. – Там же говорят, жуткая жара и радиоактивное
солнце!
- А ещё говогят - куг доят! – презрительно сморщилась Розалия. – Вы мне ещё газету «Пгавда» почитайте. Говогят они... Вот вы часто на кугорты ездите? Газ в год, вегно? А там вы будете жить на кугогте... Моге, какое хотите – синее, кгасное, мёгтвое. Я вам говогю - это гай, а вы мне кгутите носом!
- А вы были на Мёртвом море? – вкрадчиво поинтересовался Штерн.
- Сама не была. Но мне гасказывали, что всё тонущее там плавает, а всё лежачее
встаёт.
- О-о! Тогда нужно ехать немедленно! – улыбнулся Штерн, и все засмеялись.
А Розалии Исааковне вдруг стало неуютно в этом глупом, расшатанном кресле.
«Когда рядом Штерн, быть центром внимания, не так уж и приятно... - подумала она, и вздохнула. – Ох этот Штерн! Ох, этот напыщенный осёл, сердцеед и проныра!»
Между тем, гости задавали ей всё новые вопросы, а она не могла собраться с мыслями.
- Пгостите, - сказала она, наконец, - пгостите, но у меня очень газболелась голова.
- Выходит, я всё-таки опоздал?! – сокрушённо вздохнул Штерн. – Очень, очень
жаль...
- О, вы бы её слышали! – усмехнулся порядком охмелевший Миша. – Она тут такое
расписывала! Признайтесь, Розалия Исааковна, вас завербовал «Мосад»?
- Скорее Сохнут! – с улыбкой поддержала мужа крепдешиновая.
И все вновь засмеялись.
- А вы... - поправив на плечах платок, обратилась Розалия к Штерну, – если вы
имеете ко мне вопгосы, то пговодите меня. И я вам всё гасскажу...
А потом они вышли в сентябрьский вечер.
- Роза! – взяв её под руку, вдруг необычайно тихо проговорил Штерн.
- Да-а? – отозвалась Розалия.
- А что Израиль и вправду так прекрасен?
- О чём вы? Такой же дгек, как и всё!.. Кто бы туда ехал, если бы не дети?