“…Синие, бездонные как сентябрьское небо глаза. Я в них утонул сразу и навсегда. Стихи Лермонтова на крыше под пиво из полторашек и самый яркий закат в моей жизни. Чуть позже её любимый джин с тоником, трава паровозами. Первый страстный поцелуй в коридоре коммуналки.
“ Возвращайся скорей… “ – шепнула она мне в дверях. И я не заставил себя ждать. Затем выбил соседскую дверь, чтобы было где уединиться и её подруге с моим вроде как другом.
А после нас с ней ждала ночь полная страсти и единства тел, душ. И нам казалось, что мы созданы друг для друга. Наивно, романтично, глупо и глубоко искренне. Иначе и быть не могло…”
Как-то так всё и началось… - закончил он.
Допив разбадяженный колой виски, поставил стакан на стол и закурил. С грустной улыбкой, глядя как долгожданный снег укрывает светящийся новогодними огнями город, он ненадолго погрузился в себя.
Сигарета дотлевала. Он затянулся ей всего пару раз. А за окном шумели, взрывали фейерверки, праздновали.
- Знаешь, - наконец, нарушив молчание, задумчиво, всё с той же печальной усмешкой на губах, продолжил он, - говорят, что, если ты не можешь забыть человека, это значит, что он всё ещё в тебе нуждается. Очередная оптимистичная, розовая хрень для безнадёжных романтиков, всегда думал я. Но в последнее время мне почему-то всё сильнее хочется в это искренне поверить. То ли я становлюсь сентиментальнее, то ли дело во снах, в которых всё чаще она стала приходить ко мне…
Мы сидели с ним в баре, спрятавшемся на цокольном этаже одной из узких, извилистых улочек где-то в самом сердце города. На календаре было 5 или 8 января. На часах около часу ночи. Бар был почти пустым. Кроме нас в нём было всего пара посетителей. Пьяная девица неопределённого возраста, выпивавшая за барной стойкой, и пожилой иностранец, забравшийся в дальней угол зала и не спеша потягивавший там своё пиво.
Он был начинающим и скорее всего талантливым писателем. Мы были знакомы с ним совсем недавно. Сейчас он переживал, проходил очередной акта пьесы под названием “Эта грёбаная и прекрасная жизнь”, как он это сам охарактеризовал. И в этом действии ему вновь предстояло копнуть поглубже, вновь выпустив своих демонов на прогулку. Копнуть поглубже внутрь самого себя, чтобы ещё чуть-чуть приблизиться к пониманию всего этого ****еца, происходившего внутри и вокруг. Если, опять же с его слов, ему вновь удастся не сойти с ума и в тысячный раз собрать, склеить себя из осколков, на которые он разлетелся, слишком сильно и самонадеянно разогнавшись в попытке прожить свою жизнь так, как ему хотелось. В попытке наконец достичь того места, себя, состояния, когда и где он будет по-настоящему, безусловно счастлив и никогда уже не забудет об этом.
“ - А что ты будешь делать после? – спросила я его в вечер нашего знакомства, примерно после третьего стакана виски и нескольких шотов. После того, как он перестал ёрничать, заигрывать и искренне выложил всё что у него было в тот момент на уме и на душе.
Из колонок лился густой, жирный блюз и он, взяв меня за руку, вместо ответа, пригласил:
- Потанцуем?
Я улыбнулась в ответ и молча кивнула в знак согласия. Музыка подхватила, окутала нас и мир вокруг преобразился. Не стало прошлого, настоящего. Одно лишь всепоглощающее сейчас…”
- Эй, ты ещё здесь? – пощёлкав пальцами у меня перед носом, теперь уже беззаботно смеясь вернул меня к реальности он.
- Прости, мне вдруг вспомнилась наша первая встреча… – слегка растеряно ответила я. Мыслями и чувствами всё ещё пребывая где-то там.
“И всё-таки, как ему это удаётся?” – подумала я, глядя на его преображение. Мгновенная и плавная смена настроения, состояния, образа. И дело было не только в характере улыбки, выражении лица, глаз и прочих внешних проявлениях. Менялась сама его энергетика, менялось то, что было им самим, его истинное, неподдельное Я. И ты и мир вокруг менялся тоже. Также естественно, непринужденно и неизбежно.
- Я и сам не знаю, - словно прочитав мои мысли, пожав плечами и потягивая через трубочку свежепринесённый коктейль, принялся рассуждать-рассказывать он - похоже это одновременно мои дар и проклятье. Сколько себя помню этот “навык” всегда был при мне. Разве что я не всегда осознавал, что применяю его. Что-то вроде безусловного рефлекса. Только отслужив в армии и устроившись работать торговым агентом я всерьёз и осознанно стал его использовать. Перед этим, конечно же, я как следует изучил эту свою способность. Обращаясь к научной, религиозной, бизнес и эзотерической литературе, и практикам я познавал, знакомился с ней. С её особенностями, пытался определить источник, слабые и сильные стороны, принципы “работы” …
Вот так своеобразно несвязно, с переходами-перескоками от одной темы к другой и при этом вполне гармонично чаще всего и проходило наше общение. Больше говорил он. Мне нравилось его слушать. И он, так отчаянно нуждавшийся в реальном собеседнике, вернее слушателе, был молчаливо признателен за это. У него вообще были проблемы с выражением признательности, благодарности, чувств в принципе. Но меня это не напрягало. То, как складывались наши отношения, как проходили наши встречи меня полностью устраивало. И я не задумывалась над тем, к чему мы в итоге придём, что будет дальше, после того как будет сыгран этот акт теперь уже в наших пьесах. Главным было то, что происходило в настоящем.
Единственное, что поначалу ставило в ступор, задевало и вызывало недоумение, это его привычка оставлять порой вопрос без ответа. Просто перемотав плёнку дальше или сменив тему. Своеобразно, артистично или просто, незатейливо, как с приглашением на танец.
Но всё быстро встало на места, когда я узнала его чуть лучше. Он поступал таким образом не ради собственной прихоти, плюя на то, что и как почувствую я при этом, и не в угоду вдохновению, овладевшему им внезапно. Последнее кстати случалось не редко.
Всё оказалось гораздо проще и трогательней. Он поступал так, когда у него не было ответа. И он с лёгкостью мог бы что-нибудь придумать, соврать, сыграть, но не делал этого. Не делал, потому что именно со мной не мог так поступить, не хотел. И в этом больше, чем в тысячи слов, больше чем в сотни поступках выражалось то, насколько он дорожил тем, что было, между нами. Насколько дорожил мной.
Хотя, конечно, сам он в этом открыто навряд ли признался бы. Не потому, что не хватило бы смелости. Не из-за его проблем с выражением чувств. Просто, потому что он был уверен, что это было чем-то с родни безмолвной истины буддистов. Истины что передаётся без слов. От ума к уму. От сердца к сердцу.
- Знаешь, она опять мне сегодня приснилась, - вновь сменив настроение и образ, изливал душу он, - опять, ****ь, опять…
Взорвавшись и выбросив соломинку из Лонг-Айленда, он залпом проглотил остатки коктейля и тяжело вздохнув, продолжил:
- Я одного понять не могу. Хоть ты тресни. Как так сильно любив одного человека, можно разлюбив его, тут же полюбить другого? Как? Как такое возможно? – срываясь на крик, вопрошал он меня.
Взмах руки сметает стакан со стола. Он разбивается, искрясь осколками. И мы оба завороженно смотрим на игру света в останках того, что ещё секунду назад было целым, нужным. А теперь символично и гармонично обратилось в ничто. Или всё же во что-то иное, во что-то новое?
– Как вообще можно разлюбить, если любишь? Если действительно, по-настоящему, безусловно любишь? – чуть успокоившись продолжает он.
А мне было нечего ему ответить. Как я не старалась найти подходящих слов. Просто, потому что не могла, как бы сильно этого не хотела. Просто, потому что он сам должен был найти ответы. Найти или вспомнить.
- Чёрт с ним, скажи мне, знаешь вот что – снова закурив, продолжил он, - как ты думаешь те вещи дорогие нам, в которые мы вложили частичку себя и которые мы оставляем, дарим кому-то или наконец просто забываем. Они делают нас бессмертными или наоборот уничтожают нас, отрезая от нас по кусочку?...
Продолжение следует