Некоторое время тому назад я регулярно посещал один детский сад дважды в день - утром и вечером. Мне интересно было наблюдать за дедушкой-дворником, работавшим там.
Есть вот такой тип людей - мне кажется они продукт именно советского прошлого - которые очень ординарны с одной стороны, и неординарны с другой.
Ординарность их в том, что они типичные образцы граждан такого «ячейкового» типа, «коридорного» мышления, безынициативного поведения. Они готовы продавать свою, часто бесполезную, но требуемую обязанностями, работу за те деньги, которые будет давать работодатель, не думая (или не думая по-настоящему) о том, чтобы что-то изменить в своей жизни.
Их неординарность в том, что все-таки таких работящих, непьющих (может, почти), непрогуливающих людей среди общей массы населения нашего небольшого города не так и много.
Когда была осень, этот дедушка очень старательно мел каждое утро желтые опавшие листья. Территория сада немаленькая, вокруг всего корпуса положен асфальт, давно - еще в советское время, он старый, растресканный. И деревьев немало здесь, ясно, что и листьев тоже.
Когда я наблюдал за ним, метущим каждый день те листья, которые «замусорили» дорожки, выметенные им дочиста вчера, я поневоле задавался вопросом – для чего необходимо это ежедневное приведение в порядок асфальтированных тротуаров? Не лучше ли было бы дождаться, когда немного подзаметет, и затем сгрести эти листья в сторону. Например, через два или три дня делать это.
Но дворник, видимо, таким вопросом не задавался и исправно, изо дня в день, очень аккуратно мел и мел свои листья.
Один или два раза мне довелось услышать его диалог с каким-то знакомым, который с ним здоровался, они перекидывались парой слов. И тогда мне удалось увидеть немного дедушку-дворника изнутри. Когда собеседник обращался к нему, дворник резко вскидывал при каждом ответе голову и очень бойко отвечал. Хотя это вскидывание, как мне показалось, - всего лишь устоявшаяся привычка, служащая в обществе в целях самоутверждения, в целях сокрытия какой-то неполноценности, - такой искусственный жест, вызываемый не естественными эмоциональными посылами, а необходимостью быть «кем-то», соответствовать «чему-то».
На лице же не было соответствующих вскидыванию головы и тону голоса эмоций и энергичности, лицо было застывшее, как маска, а глаза, насколько я смог бегло это рассмотреть, были холодными, и будто пустыми даже.
Я почему-то решил здороваться с этим дворником. Первое время он будто не замечал этого и не отвечал, думал, наверное, что адресовано не ему. Но потом он понял, что кроме него ни к кому больше это не может быть обращено. И он начал отвечать на приветствие.
Когда листья перестали опадать с деревьев и наступило некоторое погодное затишье – было уже холодно, но снега пока не было – я перестал видеть дворника в обозримом пространстве, которое я пересекал на своем маршруте. Не то чтобы я о нем думал постоянно, но так, иногда мысль о нем проскальзывала. Думал, что же он делает, когда нет работы по подметанию дорожек.
А однажды я снова увидел его. Он медленно шел, опустив голову и глядя в землю. Его плечи были опущены, походка была неспешная, как у человека, знающего, что от увеличения скорости движения, результат не изменится. И по его сгорбленной фигуре я понял, что ему тоскливо, и именно из-за того, что ему нет работы. Он должен находиться на работе, не может с нее уйти, но и работать не может. Он вынужден как-то коротать длинные и холодные часы в бесцельных расхаживаниях.
Я представил себя на его месте и в таком же положении, когда твое начальство знает, что ты должен быть на работе, но работы тебе нет, то есть можно делать все, что хочешь, но с работы уходить нельзя. Я бы, думаю, надел наушники и слушал какую-то аудиокнигу, спокойно разгуливал бы на свежем воздухе, наслаждался спокойствием и тишиной.
Когда в нашем городе начал падать снег, дворник будто приободрился, он при моем очередном приходе в сад энергично занимался старательной расчисткой пешеходных дорожек. Снова будто бы вернулся к нему бравый дух, снова он чувствовал себя занятым.
А потом снег растаял. И я опять увидел дворника поникшим и отстраненным.
Так и жизнь вся его, видимо, и состоит из этих смен занятости и бездеятельности, энергичности и унылости.