Давненько уже всё это было, - в восьмидесятых годах прошлого столетия, в самый расцвет поветлужских коллективных хозяйств...
Ранней весной, в водополье, чем свет, он мог постучать в дверь председательской избы и чуть виновато, переминаясь с ноги на ногу, доложить:
- Пруд в Тиханках, гляди, что уйдёт, спасать надо -
И заводили они вездеходного "козлика" - Газ -69, и поспешали к расхулиганившемуся, как поддатый мужичок и гнавшему лукошки пены ворчащему потоку талой воды
Проект водоёма, выкопанного в своё время единственным стареньким колхозным бульдозером с помощью ещё и наёмного, был утверждён на одном из больших перекуров тиханских мужиков во главе с бригадиром Геннадием Смирновым. Чертили ивовыми прутьями по песку на взгорке, у райповского сельмага, и матерились, почём зря:
- А я тебе, Валер, так скажу, - из этого роЯ не выйдет не хея, -
-Николай Кошельков, - главный супротивник предлагаемого плана, сказал, как отрубил. А "Валер", - механик Большеиевлевского колхоза имени Большакова, Валерий Васильевич Воробьёв с ещё большей уверенностью, терпеливо доказывал, что воду можно удержать. Только надо подежурить с полусотней мешков речного песка у дамбы в самый её напор.
Ранний визит на председательское крыльцо и состоялся, как раз в ночь этого "самого напора".
Его звали либо по имени - отчеству, либо укороченно, -"Валер", и никак иначе. Там, где его пуповина зарыта, на месте родимой деревни Покровки, уже тогда было тимофеечное полько, опушённое берёзовыми да ольховыми перелесками с болотинами. Выгорела деревня дотла ещё до войны, когда Валер и под стол - то не хаживал. А сейчас, заподлицо с поредевшим старым лесным массивом затянулось мелколесьем и бывшее поле. С высоты птичьего полёта, наверное, только и можно раглядеть очертания бывшего поселения, а потом пахотного участка.
Дед и отец его вместе с другими погорельцами отстроились в Большом Иевлеве, на центральной усадьбе колхоза. Потупил учиться Валерка в начальную школу осенью сорок первого беспощадного года. Как он горько подшучивал над собой:
- Окончил четыре класса, да пятый - коридор.
Надо было как - то кормиться семье. Выручал лес, грибы и ягоды. Липу драли, мочальную рогожку на продажу ткали. Сено корове да овечкам по кулигам шорыхали, ну и в колхозе, конечно, трудились, рук не жалея. Известный лозунг: - Всё для фронта, всё - для Победы" главным посылом для всей страны был. Очень хотелось Валерке Воробьёву учиться, да времечко ему и сверстикам на взросление жестокое выпало.
Но учёбу на тракториста в городе Горбатове, сам парнишка и его батька с маткой всё - таки осилили. Позднее, будучи уже взрослым, он не упускал возможности подучиться на различных курсах, пополняя свои познания в технике. Получил права тракториста - машиниста первого класса, шофёра, "корочки" бригадира тракторной бригады. Новинками в парке сельхозмашин живо интересовался.
Был он среднего роста, с широким русским лицом здорового цвета. Малость курносый, седой, как лунь с молоду. С детской, на первый взгляд наивной усмешкой. Но не таким уж простеньким был этот мужик, как могло показаться на первый взгляд. Умел расположить к себе собеседника. Кучерявым заветлужским матерком владел в совершенстве, но выражался редко. О происхождении вот такого тарабарского изречения: - Екон, твоё мал!, можно догадаться. Вот им чаще он и пользовался. И ещё его перевёртышем, как бы ответом на пароль: - Мал, твоё - еконта!
С младых ногтей любил Валер железо, всякое и разное, но главное, - применительно к местной землице - неродихе да животноводческим фермам. И "кувалдометры", и самые мелкие шайбочки, кажется, примагничивались к его ухватистым крестьянским ладоням. До самых мелких кожных пор он был пропитан гаражными запахами. Всегда сопровождал его бензино - солярно- масляный душок, перебиваемый ароматным до чихоты самосадом и (знай наших!) - амбре дешёвенького одеколонца.
Воробьёв знал себе цену. При случае, заявлял её, не стесняясь малость и завысить. Опыт, накопленный ещё с мальчишеских лет, начиная с управления лошадкой, тракторным плугом, а потом и самим трактором и автомобилем в сплаве с природной сметкой, позволил ему стать одним из лучших в районе механиков - практиков. В то время он только ещё входил в настоящую мужичью силу. Топал по матушке - земле так, будто она пружинила под его кирзачами.
Он тащил в гараж отовсюду самое необходимое и дефицитное. А дефицитом тогда былов всё, кроме, может быть, дешёвой рабсилы.
Основной записью в его трудовой кижке была следующая : -Механик по трудоёмким процессам в животноводстве.- Сам же Воробьёв называл эти процессы "говняными". И это было ближе к натуре. Навозные транспортёры на тяжеленных штампованых звёздочках с гирляндой цепей со скребками были в его ведении.
Ближе к развалу огромной страны, а затем и колхозов замыслил Валер вместе с городскими шефами и инженером внедрить в практику контейнерное хранение картошки. Это же вековая мечта крестьянства! Не перебутыриваый её - спасительницу в вонючем сусечном хранилище или того хуже, - в полевом кагате, а бери клубни из - под принудительной вентиляции заданного режима. И ведь были, были уже смонтированы направяющие - рельсы дя скольжения на роликах яркой окраски контейнеров, смонтированы и подключены электродвигатели с пуьтами управения на толстых кабелях..
Но не судьба была, местной бульбе понежиться зимой под дуновением прохладного ветерка (по чешскому образцу), - перестройка грянула.
Костеря, почём зря горбачёвские выкрутасы, обитатели колхозного гаража ставили во главу угла его антиалкогольный Указ. Это ж надо было, до такого вредительства додуматься!
- Плохо всё это кончиться, - пророчили мужики. Так оно и вышло.
Ладно бы ещё где. А в колхозе - то как без неё, поллитровки "казёнки"?
Не для увеселения утробы, а чтобы спину да руки - ноги расслабить после лежания под "Газоном" или "Детешкой" с домкратом и ключами.
Или после десятичасовой тряски по малоконтурным полям - кулигам в кабине того же советского трактора Дт - 54, а позднее и ДТ- 75. С другой стороны, может, и "отмазкой" общей было такое умозаключение. Встречались нередко и малопьющие механизаторы. И ничего, пахали, - дай Бог каждому. Но в любом случае, перестройка в СССР связывалась в мироощущении наших работяг со злополучным Указом. Кстати, а как тому же автомеханику, к примеру, на поиски запчастей отправлятьсяс пустыми руками, без "пузыря" за спинкой сиденья? А с введением в действие печально знаменитого Указа, водка вообще стала валютой. Жидкой, но вполне конвертируемой в глубинные насосы, шестерёнки и подшипники.
Пользовалась спросом "Московская Особая", - "злодейка" с зелёной наклейкой", но с четырьмя медалями. Правда, помниться, - с серебряными. Стоила до повышения 1981 года два рубля 87 копеек, после - пять рублей 30 копек,а в конце восьмидесятых, - уже до червонца.
Водка "Пшеничная" также в фаворе была. Её вывеска: жёлтое пятно тучного ржаного поля с работающим комбайном. Бутылка была уже без "язычка", закрывалась на завёрточку.
А как не любить патриотическую "Русскую" с названием, начертанным старинной вязью и с красивым вензелем. Платить за поллитровочку с четырьмя уже золотыми медалями надо было четыре рубля 12 копеек до повышения и пять - тридцать, а потом и десять, - после.
А водочка "Московская"с кремлёвской башенкой да со светлой головкой! "Иностранкой" её ещё обзывали, так как на экспорт шла.
Так же, как и самарская "Столичная - экстра" восьмимедальная. О вкусовых качествах в сравнении с теперешним хлёбовом уже умолчим. Это ли не символы эпохи!..
Утро. Гараж. Разнарядка. В диспетчерскую заходит Валерий Васильевич. Не садясь на своё коронное, справа от председателя, место, подходит к питьевому бачку. Степенно погружает кружку, висевшую на цепочке в тепловатую водицу. Выпивает и крякает так, будто семиглотошный стакан "Старки" внутро отправил.
Константин Голубков, шустрый и острый на язык шофёр громко так, на публику задаёт провокационный вопрос:
- Что - то Валерий Васильевич, опосля вчерашней командировки, знать, жажда замучила с утречка? -
- Да не говори, Костантин, едва ли не селёдки солонущей в Дзержиннске, на "Оргстекле" натрескался...
Колхозная планёрка продолжается.
Имея самое благородное крестьянское происхождение, Воробьёв тянулся к книгам и журналам. Вычитал где -то легенду об истоках родной деревни Большое Иевлево.
О том, как во времена стародавние монах Бабьегорского монастыря Иевель с двумя сыновьями Петром и Макаром пришли сюда, на речку Кукудомку. Мечтали о своих избах да пашнях. О том, как жили первосельцы в глухом лесу, в землянке, от медведей да волков оборонялись.
Гласила легенда, очень уж на правду похожая, и о том, как построили они избу, крепкую и просторную. Да лесные люди - черемисы выжгли их. И ведь не ушли тогда Иевель с сыновьями с облюбованного места. Прогнали разбойников, заново жилище построили. Вот с той первой избы и зародилась деревня.
- А ведь если задаться целью, - вслух мечтал Валер при мужиках в курилке, то и мою родимую Покровку возродить можно. Стоит только первый дом выстроить, и дело пойдёт. А там, глядишь и первая улица обозначиться.
Будучи уже замом председателя строил он в колхозе не только избы и двухквартирные дома, но и дороги, фермы, и гаражи. Вырастил двоих сыновей и троих дочерей. У здания бывшего детского садика "Сказка" распушились заматеревшие уже голубые ели, завезённые им саженцами из питомника.
А у родной избы, в деревне Большое Иевлево растут посаженные им три кедра. Страна чтила своих героев. Сам Георгадзе подписал удостоверение к ордену "Знак Почёта". Но вот уже больше двадцати лет прошло, как покинул любимый край наш замечательный земляк.
Раненько убрался в мир иной, не святой, но светлый человек, Валерий Васильевич Воробьёв. Впрочем, и маршруты нам, и время в пути, как говорят воцерковлённые люди, определяет Всевышний.
Да, а Тиханский пруд в то памятное буйное половодье удержать в берегах так и не удалось. Ушла водица, подмыв и легко раскидав все преграды. Зато следующей весной удалось, всё таки, сохранить запруду. Може быть и потому, что разлив случился не таким спорым и разовым.
Мы тогда лишь наблюдали за ручьями - игрунами, наполняющими чашу пруда. И за мирно уходящей в лоток широкой и тяжёлой, будто свинцовой, водяной лавой.
Особенно отрадно было созерцать родной берег в предвечернее время начала мая. Легкий ветерок из дальних полей и перелесков наносил ещё запах мокрого снега. Сырость и прохлада быстро завладевали округой.
Предвосхищение какой то нечаянной радости, торжества обновления, надежды на лучшее, словно висело в пахнущем сырой глиной и горьким тальником воздухе.
Казалось, что не воду сгоняют в котловину пруда ручьи, а само время, по секундам, минутам и часам. А потом оно лавиной дней неотвратимо уходит куда - то в придорожные кусты и в уже по - ночному темнеющий лес.