Готовились к вечеру самодеятельности в подшефном военном госпитале. Репетировали номера. Лола и Соле посещали кружок танца и балетного искусства. Росита завидовала, но танцевать не могла из-за больных ног. Вместе с другими девочками должны были исполнять танец «маленьких лебедей» из балета П. И. Чайковского «Лебединое озеро». Кружком руководила пожилая женщина, преподаватель хореографии. Когда немцы подходили к Ленинграду, она эвакуировалась на Кавказ. Лола её побаивалась. Она никогда не кричала. Говорила ровным, твёрдым голосом – и её слушались.
- Ножку, ножку ровней. Ещё. Ещё, - требовала учительница.
Лолита изо всех сил вытягивала и без того длинную ногу.
- Не гнуть пальчики.
Лола даже язык высовывала от напряжения, но пальцы не гнула.
- У тебя ысокие и стройные ноги, - говаривала учительница. – Ты ещё ребёнок. Но когда подрастёшь, из тебя может выйти балерина. И неплохая. Только надо много, очень много тренироваться. У балерины ноги должны работать не хуже, чем голова.
Лоле льстило, что с ней разговаривают, как со взрослой. Ну, конечно, она будет балериной. Этого хотел и папа. Тонко чувствуя ритм, Лола танцевала лучше остальных девочек. Она самозабвенно любила танцы.
Долгое время не могли найти костюмов для маленьких лебедей. Потом сшили их сами. Помогали взрослые. Из марли сделали платьица. Потом накрахмалили.
Лёгкой пушинкой, поднимаясь на пачках на самые кончики пальцев и снова опускаясь на всю ступню, Лола плыла в танце, изображая себя настоящей лебедью. Выдумщице и фантазёрке, ей это легко представить.
Прошла генеральная репетиция. Завтра вечером выступление. Маленткая артистка взволновалась, будто предстоял дебют на большой сцене. Много причин для волнений. А что, если собъётся с ритма. А что если Соле опять наступит на ногу, как вчера? Самая маленькая в лебединой стайке исполнительниц, она не хотела быть последней. А что если она подведёт Марью Павловну или разочарует камарада Эрнесто Медина?
Ей было жалко этого большого, сильного человека с тугой повязкой на глазах, казавшегося таким безпомощным. Он вызывал в ней почти материнское сострадание. Камарада Медина рассказывала ей и Педро об отце. Они и не знали, что папа сидит в тюрьме. Мама об этом не писала. А потом, кода фашисты напалли на Россию, письма вообще перестали доходить.
Камарада Эрнесто видел отца. Пусть на коротких тюремных прогулках, от стены до стены, но он его видел. Лола не могла себе предстваить, какой сейчас папка. В её глазах отец оставался таким, каким она видела его в последний раз. С годами образ не менялся.
Камарада Эрнесто отступал в последние дни в арьергарде 43 дивизии через Пиренеи во Францию. Он помнил и отца Фелисы, Антонио Гарсиа, был его помощником в бою у границы. Видел, как погиб старый Доминго, отец Эрнесто и Кармне, - на французской территории пулей в затылок с испанской стороны. Чёрную весть принёс он детям. Но они приняли его мужественно.
Маленький Эрнесто лишь сжал кулаки и закусил губу:: Карамба, он ещё покажет фашистам, убившим отца. Не будь он Эрнесто.
С Антонио Гарсиа, отцом Фелисы, камарада Медина сидел во французском концлагере. Потом бежали. Долго скрывались. С фальшивым паспортом в роли торговых агентов перешли испанскую границу, влились в один из партизанских отрядов в Пиренеях. С важным заданием камарада Эрнесто был направлен партией в Мадрид. Случайность помешала. Его узнал человек, который конгда-то служил в их дивизии. «Боевой товарищ» перекрасился, стал предателем. И вот мрачное здание на Пуэрто дель Соль, фалангистское гестапо, управление госбезопасности. Потом Мадридская тюрьма для политзаключённых, где за два года отсидки он познакомился и с отцом Лолиты, Алехандро Родригесом. Шапочное знакомство. Но он не упускал возможности установить контакты со всеми, кто находился в тюрьме. Он проверял (это надо было для дела), кто по-прежнему твёрд и неприклонен, кто дрогнул, но выстоял, кто сломался или ушёл в себя, а кто созрел для того, чтобы отказаться от идеалов революции. Он почувствовал, что Дон Алехандро больше не пойдёт с ними. Для новой, ещё более трудной борьбы нужна была другая. Нехрупкая кость. Перед Лолой и Педро камарада Эрнесто не обмолвился и словом о своих подозрениях. Отцы отвечают за детей. Но дети не в ответе за тех, кто дал им жизнь. А дети росли другими. Это было ясно. Тогда в тюрьме он сначала поверил Дону Алехандро, который был озлоблен против режима Франко, бросившего его в застенок. Казалось, он сннова готов на борьбу. Окружавшие товарищи поддерживали в нём огонёк надежды. Тогда-то он и написал письмо-сказку детям в Советский Союз. Потом волна отчаяния захлестнула его: он замкнулся, перестал делиться с товарищами по заключению. И камарада Эрнесто понял, что Дон Алехандро потерян для революции.
Камарада Медина попал в СССР из Швейцарии перед самой войной, развязанной Гитлером.
Европа была занята фашистами – от Гибралтара до самой Советской границы. История вывернула всё наизнанку: варварство двигалось не в холодящем потоке и гиканье монгольских орд, как многие века назад, а в тупом солдатском подчинении одной идее. Одному человеку, безумцу и маньяку. Не азиатские варвары шли на Европу. Сама она породиля в своём старом чреве варварство. И оно грозило уничтожить завоевания человеческой мудрости и свободного гения, как в своё время это сделали дикие люди, пришедшие из глубин Азии, втоптавшие в землю грузными и грязными колесницами величие вечного Рима.
Камарада Медина был прирождённым борцом. Концлагеря и франкистский застенок сломили его здоровье, но не волю. Когда фашисты напали на Советский Союз, он бросил санаторий в Ялте, пощёл на фронт добровольцем.
В летнюю компанию 1942 года был тяжело ранен и сейчас находился на изличении в том госпитале. Над которым шествовал детдом. Врачи боялись, что к Эрнесто Медина не вернётся зрение. Ему сделали сложную операцию, за исход которой никто не ручался. Плотная, марлевая повязка легла на больные глаза. Дети часто навещали его. Он узнавал и различал их по голосам.
Вместе с Лолой он переживал за её будущее выступление. Ко дню концерта обещал снять повязку. Тогда он увидит Лолу в белом лебедином костюме, о котором она ему так много рассказывала.
Трудно сказать, кто из них больше ждал этого дня: человек, который боялся убедиться, что он ослеп и никогда не прозреет; или девочка, которая всем своим крохотным сердцем верила, что он будет снова видеть солнце, горы, деревья и травы и её, маленькую лебедь, и скажет: «Ты танцевала лучше всех»…
Репетиция кончилась.
- Ну, дети, можете расходиться. Костюмы не мните. С собой брать не разрешаю. Оставте здесь. Сложите аккуратно. И помните все мои замечания. Кармен, не сбивайся с ритма. Соле, не наступай на ноги партнёрше. Завтра станцуете хорошо. Я уверена. Да?
- Да! – в один голос ответили лебеди.
Отрезвляющие слова преподавателя расколдовали сказку: одна за другой лебеди стали превращаться в девочек, шумных и говорливых. Лола осторожно сложила свю лебединую одежду., словно боясь, что торопливость унесёт ту магическую силу, которая была в крахмальных крылышках и платьице.
Ещё не темно. На земле день уже догорал. На небе он ещё держится в прощальном сиянии ушедшего за горизонт солнца. В соседнем леске верещит однообразно козодой, сумеречная птица. Сквозь потемневшую голубизну проступают острые точечки звёзд. В такие минуты Лоле хочется верить в то, что за синим пологом неба бунтует вечный огонь, а звёздочки – просто дырочки в этом покрывале, и сквозь них проглядывает пламя.
Когда-то, совсем ещё маленькая, она придумала и объяснение падающих звёзд. Покрывало-то старенькое: угольки прожигают дырочки и летят вниз. А до земли не долетают потому, что ветер их гасит. Но Педро всегда обескураживал здравомыслящим, практичесским вопросом: «Вот и не правда. Говоришь, угольки падают. На прожжённом месте звёзды образуются? А почему ж когда звезда падает, только темнота остаётся на её месте?»
Давно Лола не думала так по-детски, втайне смеялась над своей прошлой наивностью. Изобретать сказки и небылицы – её любимое занятие. Поэтому и не умерла эта причудливая фантазия детства. Она любит красивое и таинственное и не желает докапываться до истинных причин явлений. Предоставляет это Педро, ум которого работает в ином направлении. Сказки он отметает начисто, а в таинственном видит причины для кипучей мальчишеской деятельности, подвергающей всё сомнению и проверке делом.
Девочки вышли из здания. Разговор вертелся вокруг прошедшей репетиции. Говорили о том, кто как выступал.
Ребята во дворе играли в войну. Чусть поодаль расположилась воинская часть. Артиллеристы врыли в землю пушки, закрыли их защитными маскировочными сетками. На фоне этого военного пейзажа игра в войну приобретала иной смысл и оправдание.
У Хорхе и Педро трещётки. Выпросили у ополченцев, которые пользовались ими для имитации пулемётных очередей, выходя на учение за город.
Пулемётные очереди, звучные и трескучие, режут пространство во всех направлениях. Пулемёты-трещётки – завидное новшество: обладают слишком натуральным пулемётным голосом. Без них игра много бы потеряла.
Пулемёты затрещали со стороны огорода, за которым зарылись в землю артиллеристы. Татаканье набиралось силы, крепчало, становилось уверенней, громче. Резало мир на тонкие лоскутки. Встревожились. Что это?...Война вплела в игру свой ощутимый голос. Стреляли зенитные пулемёты из расположения воинской части. Огненные пунктиры трассирующих пуль. Немецкие самолёты стали сбрасывать бомбы. Нарастающее завывание. Взрывы. Не все бомбы попали на артиллеристов. Часть залетела на территорию детдома. Одна угодила в здание, где полчаса назад проходила репетиция. Жертв не было. Битое стекло осыпалось мелким, колючим дождём. За распахнутыми окнами плясало пламя. Лола плакала. В тёмных зрачках, в каплях сбегающих по щекам слёз отражались отблески пожара. Там, в доме, на втором этаже чёрный дьявол в огненной мантии огня терзал беззащитных лебедей. Она не могла спасти их. Не могла вырвать из его обжигающих рук слабых лебединых крылышек. Как теперь она будет танцевать? Камарада Эрнесто не увидит её в белом лебедином наряде. Страшно: она больше всего сожалела не о том, что костюм сгорел и придётся танцевать в обычном платье, а о том, что камарада Эрнесто будет разочарован.
Пожар погасили быстро. Корпус здания был из камня. Сгорели только внутренние деревянные перегородки и школьное имущество, что было внутри. Дети гасили пожар вместе со взрослыми. Кое-где удалось спасти: парты, глобусы, классные журналы Лола выхватила одну горящую карту, кинула на землю, топчет пламя ногами. Огонь лизнул Европу, вытянул длинную оранжевую лапу к Испании. Лола ойкнула, упала на коленки. Не ногами, ладонями стала гасить злую, кусучую огненную змею. Руки обожгла, но загасила. Оставшиеся вещи перенесли в чулан. Парты оставили во дворе – классы перекочевали под открытое небо.
…Танец «маленьких лебедей» стоял третьим номером в программе вечера. Когда подошла очередь выступать, Лола, слегка раздвинув складки занавеса, сделанного из простыней, выглянула в зал.
Госпиталь находился в здании школы. Актового зала не было. Все школьные церемонии проходили в своё время в длинных школьных коридорах, которые сейчас были заставлены койками. В одном из таких коридоров-палат, на помосте, сколоченном из свежих досок, дети показывали самодеятельность.
Лоле не пришлось долго шарить глазами по белому морю простыней, халатов, бинтов и повязок, расплескавшемуся во всю длину коридора. В одном из первых рядов Лола заметила камарада Эрнесто. С ним рядом сидел его сосед по палате. Наклонясь он, что-то говорил камарада Эрнесто, а тот пристально, почти не мигая, смотрел прямо перед собой. На глазах не было повязки. Лоле казалось: он увидел её чёрез глазок в раздвинутой щели. Этот взгляд пронзил её насквозь. Она представляла себе, что у него совсем другие глаза, тёплые, ласковые – таким он был сам. А у него… Почему ж у него такие глаза? Но эта мысль настораживающая и чужая, тотчас исчезла, уступив место другой: камарада Эрнесто видит. Это хорошо. Это самое главное. А то, что она не в костюме лебедя. Не так уж и важно.
Со сцены поплыла музыка, певучая, нежная. Лебеди вынырнули из-за простынных кулис. Поплыли, вздрагивая крыльями, часто-часто перебирая ногами.
Не беда, что не было костюмов – в зале трепетала музыка. А с ней и сердце маленьких исполнителниц. Лола никому не уступала своей танцевальной славы, вложив в танец весь темперамент и любовь к ритму и музыке, которая неистребимо жила в её душе.
После концерта спрыгнула со сцены. Подбежала к Эрнесто Медина своей стремительной походкой, словно она вытанцовывала хоту.
- Вам понравилось, камарада Эрнесто? Как? Хорошо?
- Конечно, дочка. Конечно. Хорошо. Но ты сегодня одна. А где ж твой брат? – Камарада Эрнесто пытается уклониться от прямого ответа.
- Он отпросился у директора в село Стешное на Кубани. Туда эвакуировался испанский детдом из Ленинграда. А там у нас двоюродный брат со стороны мамы, Лоренцо. Значит вам понравилось, как я танцевала? – снова задаёт волнующий её вопрос.
- О, ты была неподрожаема. Я не знал, что ты можешь так хорошо танцевать. В своём костюме ты была похожа на испанскую лебедь…
- Значит, занчит, у вас с глазами… но почему, почему? – она не кончила, ойкнула, сильно куснула. Сжатый до боли в ладонях кулак. Поняла. Его упоминание о костюме, которого на ней не было, обьяснило всё: операция не помогла, зрение не вернулось. Он ослеп. Но всё же он пришёл на концерт, не хотел разочаровывать её своим отсутствием. Он лгал, что видел, как она танцевала. Как ему было знать, что костюм сгорел прошлой ночью при бомбёжке? Она столько раз со всеми подробностями описывала ему свой лебединый наряд, что он не хуже её знал, как она должна была выглядеть в нём.
На улице, по дороге домой, перед её взором неотступно стояло лицо Эрнесто медина, доброе, ласковое. Он улыбался тепло, распологающе (как всегда) всеми морщинками, маленькими, миягкими: но глаза были чужие. Они не смеялись, глаза человека, потерявшего зрение. Но он не признался, не сказал, что операция не помогла. Гордость? Или нежелание причинить ей боль своей слепотой? А может, он просто хотел сделать ей приятное? Ведь она так ждала этого выступления. Хотела, чтоб он увидел в её танце «маленьких лебедей». А она так верила, что зрение вернётся к этому доброму, мужественному и стойкому человеку. Как же так? Разве это справедливо?
Было жалко ей солдата.
Срок придёт – отхлынут войны.
Над Испанией свобода
Развернёт свои знамёна.
И на Родину вернуться
Из изгнанья командиры.
И увидят, как прекрасен
Гор кастильских вид суровый,
Как Валенсия напевна,
Как тепла Эстремадура.
И Гранада по-цыгански
Вдохновенно весела.
Но один из них, вернувшись,
В час торжественный и ясный
Только чёрный мрак увидит,
Застилающий глаза…