Хаты украинские, крытые соломой.
Сердце защемило от тоски по дому:
Те же и в Валенсии соломенные хаты,
Только по-над стрехами крестики распяты.
Пуить их лежал из Валенсии и Каталонии во Францию и морем в Ленинград. Большинство этой третьей и последней большой партии испанских детей, эвакуируемых в СССР, составляли ребята из восточной части Испании. Были здесь и дети известного лётчика Бермудес, погибшего в Марокко за день до того, как мятеж фалангистских генералов перекинулся на материк. Их долгое время держали в качестве заложников, потом отпустили.
Несколькочеловек попало и в их детдом. Однако приезд новичков не поколебал уже установившегося ритма. Они как-то сразу и без конфликтов втянулись в жизнь детдома, восприняв как должное ещё не привычные для них нормы поведения и те традиции, которые возникли и стали обязательными для всех земляков на этом крохотном испанском острове, где звучала родная речь и жил героический дух их народа.
Иван Петрович радовался: детдомовцы выдержали это испытание на прочность – новички влились в их отряды, не создав трудностей для воспитателей и педагогов. Хотя он и понимал, что трудности с ними ещё будут, но проявяться, очевидно, не сразу, а потом, и характер этих трудностей будет отличен от того, что уже было: большинство из вновь прибывших составляли дети из обеспеченных семей, которые унаследовали от родителей некоторые неправельные взгляды старой, дореспубликанской Испании. И их предстояло скорей перевоспитывать, чем воспитывать.
Педро больше всего обрадовало то, что среди валенсийцев оказался его друг – тот самый Хорхе Кинтана, сын рыбака, с которым Педро до войны проводил летние дни на берегу моря, в Валенсии, где они жили у бабушки.
Дом рыбака Кинтаны приткнулся рядом. Жил он бедно, обременённый большой семьёй. Дни и ночи проводил в море. На берегу появлялся, только чтоб продать улов и поругаться с женой, так как половину вырученных денег оставлял в касино, где за долгими разговорами о политике и другими мужскими делами не замечал, как уплывали из кармана, поблескивая серебристыми боками, маленькие скользкие рыбки – сентимос. Широкая душа, Кинтана не придавал этому значения и был равнодушен, как бывал равнодушен и спокоен, когда из дырявых ячеек сети ускользала в воду самая мелкая рыбёшка. «Всё равно за такую мелюзгу ничего не получишь. Да и разве удержишь её в сети? Кинтана ходит только на большую рыбу».
Дети в семье были предоставлены самим себе, целый выводок, мал мала меньше. Хорхе по счёту был предпоследним. Мать часто заставляла его присмотреть за младшим братом. Но из этого ничего путного не получалось. Хорхе имел странные понятия о долге и личной свободе. Тут же, на берегу моря, закапывал несмышлёного братца по шею в тёплый рассыпчатый песок, чтоб тот не мешал купаться или ловить крабов. За такую «работу» о малыше Хорхе здорово влетало от отца. Но тщетно пытались выбить из него инквизиторский дух – он не боялся побоев. Верней, привык к ним настолько, что принимал их как должное.» Ну и упрям, - говаривал падре, - что твой бурро (осёл)».
Хорхе день-деньской торчал у моря. Иногда отец брал его на рыбную ловлю, говоря не то жене, не то куда-то в пространство:
- Пусть привыкает. Он – Кинтана, а Кинтаны – потомственные рыбаки.
Когда началась гражданская война, отец Хорхе, долго не раздумывая, подался в армию республиканцев. Тяёлая профессия рыбака, разговоры в касино и многолетний жизненный опыт не прошли даром: Кинтана знал, кто ест жирные сардины и тунец, а кому достаётся безродная рыбья мелочь.
Его терпеливая жена торкнулась куда-то в висок, неловко поцеловала на прощанье – за их долгую нескладную жизнь разучилась от нежностей. Собирала вещи – молчала. Шла рядом до развилки дорог – тоже молчком: бвло о чём призадуматься – одна с детьми оставалась. Пощалась – тоже ни слова. А как только широкая мужская спина закрыла перед ней дорогу, оливковую рощу и синий угол залива, показалось: полмира затмило. Раньше и не замечала, какая у него широкая спина. И света Божьего не взвидела – закричала, рухнула в дорожную пыль. Не заплакала – заныла, застонала.
Во время эвакуации семьи в северные районы умер его младший брат, а Хорхе и две его сестры попали в Дом антифашистского комитета женщин, а оттуда в Советский Союз.
Педро на радостях не обратил внимания на слова Хорхе о том, что тот приехал с сёстрами. А Лола тут же:
- А Росита где?
Ей вспомнилась её валенсийская подружка, очень похожая на тихую Солечу, девочку-бабочку, с которой познакомилас в Ленинграде.
- В Крым отправили. Лечиться.
И не о Росите, о Солечу подумала – и она в Крыму, второй год уже. И ясно представила, как две девочки лежат рядышком, бледненькие и все в белом. И закгрустилось. Но в незаметную щёлочку проскользнуло радостное, светлое, как узкая ладошка солнца из-под запёртой двери: то, что они вместе, просто замечательно. Ведь Солечу, которой Лола посылала наивные письма, совсем разучилась по-испански среди русских подружек, а теперь рядом с ней Росита. Какм тут не порадоваться?
- А вот и Кармела.
Между столпившихся детей пробивается вторая сестра Хорхе. Лола её помнит. Кармела узнаёт Лолу. Как же – ведь играли вместе, правда не так уж часто, потому что Лола была «синьоритой», городской девочкой. И Кармела побаивалась, как бы платья ей не испачкать. А теперь Лола другая, проще, доступней – что-то их сравняло, сделало одинаковыми.
Часть летних каникул испанские дети провели у моря, в областном центре. Иван Петрович решил устроить воспитанников в семьи. К ребятам были прикреплены шефы – рабочие машиностроительного завода. Они разобрали детей по домам. Пусть снова почувствуют себя в домашнй обстановке, посмотрят, как живут русские люди. Одного боялся – не случилось бы как с русскими детьми. Помнил – Чкалов и другие лётчики – герои обратились с призывом взять на праздники в семьи детей из детских домов. И взяли. А после отказались вернуть, так и остались многие из них у новых родителей.
Семейный очаг. Всё здесь не так, как в детдоме, где хоть и светится и блестит каждая вещь, но не хватает того неуловимого, чему люди дали тёплое название «дом».
Хорхе с Кармелой попали к мастеру цеха, с десятилетней дочерью которого, Марусей, Кармела быстро нашла общий язык. А Хорхе во дворе чтал быстро прочёсывать вишнёвый сад. В конце полузаросшей аллейки обнаружил дырку в заборе и сразу же нйрнул головой в проём.
Что ж, ни один мальчишка не устоит от соблазна узнать, в какой неизведанный мир ведёт обыкновенная дырка в заборе. Она тянет к себе ищущие мальчишечьи души, как дверца в таинственное и необычайное.
Двор узким углом врезался в круглое блюдце лимана. И там, у невысокого обрыва, развешанные на шестах, сохли на солнце сети. Их деловито осматривал и штопал конопатый мальчонка в великоватом для него, с отцовской головы, картузе.
- Чего треба? – негостеприимно бросил конопатый, не увидев – почувствовав за спиной Хорхе.
- No comprendo (не понимаю), - Хорхе по-русски, тем более по-украински ещё не научился.
- Гэть звидсили! – сердито крикнул конопатый, картуз по-скосорошьи трепыхнулся.
От этого угрожающая интонация пропала. И Хорхе не уловил угрозы.
- Soy espanol/ Mi padre es pescador. (Я испанец. Мой отец рыбак.)
Конопатый не понял. Неопределённо помохал рукой. Не то прогонял, не то приглашая. Хорхе подумал – зовёт и маленький испанец подошёл к сети. Погладил ладонью. И вдруг рука провалилась в большущую дырыщу – порванные ячейки. И вспомнилась вся в дырках отцовская сеть. Не раз помогал он отцу приводить её в порядок.
Через минуту Хорхе вместе с конопатым латал рваное место.
Развешанные сети. А сквозь них неуловимо бьётся чистая голубизна моря и неба. Валенсия. Цветы и беленькие домики под соломенными шапками крыш, совсем как здесь. Правда, там они крыты рисовой соломой. Но разве в сходстве дело? Сходство – лишь напоминание, и важно лишь то, какие оно приносит мысли. А они были самые тёплые: о матери, отце, семейном очаге.
Хорхе не заметил, как на голову опустилвсь тяжёлая мужская рука – труд захватывает человека, даже если ему только одинадцать лет.
- Гарно. Дюже гарно, хлопчик.
Так Хосе познакомился с Петькой и его отцом, а к вечеру привёл на артельный двор Кармелу, Педро и Лолиту.
Шаланды вернулись поздно. В порту зажигались огни, в небе – первые жиденькие звёздочки.
Что принесли из моря сети? Это чувство нестерпимого ожидания хорошо было знакомо Хорхе. В душе его жила романтика рыбацких баркасов, живого серебра рыбы, открытого моря.
Он смотрел, вспоминал, сравнивал. Там старые латанные-перелатанные паруса, рыбаки-одиночки, утлые лодчёнки. Здесь артельные шаланды, бригады, моторки. В Испании и сети вытаскивают иначе. Рыбаки впрягаются в длинные шлеи узкого невода, который называется xavega. Когда его вытаскивают на песок, дети и старики громко кричат, бросая мелкие камешки – чтоб рыбья мелочь не просочилась обратно в море: и она пригодится для еды и продажи.
Хорхе перебирает рыбёшку, раздумывает. Есть непохожая, а есть и совсем знакомая. Только осьминогов здесь нет. А в Валенсии… Ватага крикливых рыбацких детей, среди которых был и он, преворачивала камни по взморью, чтоб вытащить притаившегося в затишье осьминога. Искусство заключалось в том, чтоб умело схватить его и вывернуть наизнанку. Тогда он не опасен. А зазеваешься – берегись! Однажды Хорхе поднырнул под камень, но осьминог заметил и плюнул ему в лицо чёрным облаком.
Хорхе вновь вспоминает отца, настоящего. Труженник моря.
Он умел видеть сквозь толщу воды, без труда определяя, где идёт стая сардин, а где притаился косяк мерлусы.
Рядом с Хорхе – Педро, чуть поодаль Лолита и Кармела – девочкам любопытно, а ребята изо всех сил стараются. Это же море, их самозабвенная голубая мечта. Правда у Педро она теперь выглядет иначе: он бредит ледоколами, Северным морским путём. Земле Санникова, которую ещё предстоит отыскать.
От рыбы пахнет свежей морской глубиной. Рыбья масса копошится, расползается. Вдруг подпрыгивает ярко-серебристая пружинка – ставрида. Беленькая рыбка понравилась Лолите. Она схватила рыбку и тотчас с криком отдёрнула руку. Откуда ей было знать, что свою серебристую краску ставрида ловко оберегает острыми плавниками и колючими выступами вдоль скользкого тела.
Подошёл отец Петьки, потрепал по щеке, посмотрел глазами цвета морской воды – в них заплеснулась голубоватая волна. Помедлил, не зная, что сказать. Наконец по-доброму пожурил девочку:
- Бачишь. Рыба, она хитрю-ю-ю-ющая. Ей пальца в рот не клади.
А Лола подумала: не всякая красота добрая – есть и злая, скользкая, с шипами как у этой рыбки.
А Кармела вытащила из щевелящейся глыбы плоскую белобрюшину – камбалу:
- ;Mira! ;Mira! (Смотри! Смотри!)
И в Валенсии она попадается в сети. Глаза наверху, друг на дружку наползают. Как две бородавки.
И, притаившаяся в памяти, притускневшая. Но живая, Лолита тоже вспомнила родной край Валенсию. Бабушкин домик у моря, чистенький, аккуратный, всегда свежевыбеленный. И заискрился перед глазами, вызвонил в душе Валенсия, прекрасная, незабываемая,
Славная земля крестьянских предков,
Не спесивых рыцарей и грандов –
Звонкая, поющая монетка
На камнях испанского Леванта