Испания – гулкое сердце
В самой душе, внутри.
Кожа может стереться.
Сердце попробуй, сотри.
К нему нелегко добраться.
Прежде грудь разорви.
Сердце – живой комочек
Святой, материнской земли.
На площади, недалеко от детдома. Щит с изображением Испании, похожей очертаниями на человеческое сердце. Кто-то сказал – Пиренейский полуостров сердце Европы. Сейчас это пылкое сердце лихорадочно билось под кованными солдатскими сапогами, исходило болью и мукой, но, напряжённо и победно сокращалось и выпрямляясь в неравной схватке, не сдавалось.
Когда выходили на прогулку или по другим делам, останавливались перед картой, внимательно рассматривали, отмечая малейшие изменения. Красный шнурок тоненьким ручейком пролитой крови обозначал линию фронта. С апреля 1938 года, когда мятежники вышли к Средиземному морю, на сердце появилась трещинка. Подобно ране, с запада на восток расчленила его на две трепетные половинки. Но в самой середине ещё крепко держался алый флажок – Мадрид. И сердце билось.
Болезненно следили за последующими изменениями. А трещина с каждым разом глубенела. Так захлестнула весь север, оставив только малый островок – часть Каталонии, а на юго-востоке Валенсию.
Но война есть война: сегодня поражение, завтра победа. Они жили тем пафосом, тем порывом, что переносил их в мечтах к красным флажкам, всё ещё крепко воткнутым в живое сердце Родины.
Поражения от них скрывали. О победах рассказывали с упоением. После таких бесед мальчики долго не могли успокоится. Чувство приподнятости просилось наружу. И случилось то, чего Иван Петрович ждал давно, но не имел права сделать сам, потому что дети были иностранцами, и его власть над ними имела придел.
В кабинет втянулась стайка ребят.
- Камарада директор, мы хотим стать пионерами, - потребовал от имени всех Эмильяно. - Нас много таких, что по возрасту подходит. Ну, на один отряд как раз хватит, - поддерживает и Педро.
- Ребята, пионерия – советская организация, а вам ещё предстоит вернуться в Испанию, - слабо, не доказательно возражает, но в душе радуется: зачин хороший, почему б и нет, ведь есть же среди них ребята, принятые в пионеры ещё в Испании, надо только продолжить традицию. А пионерская организация вместе с только что возникшей комсомольской станетядром коллектива. А он вот уже подаёт о сбе голос, осознанно требуя того, что правильно ии необходимо. Да и порядок надо б навести в этом деле. Ведь каждый второй дважды или трижды «почётный пионер», а у Эрнесто в тумбочке на днях целых пять галстуков нашла: на встречах с русскими ребятами их то и дело посвящают в пионеры, повязывают галстуки, дарят зажимы.
- Ну и что? Вот мы и вернёмся домой пионерами, спокойно и уверенно настаивает Эрнесто.
А от двери:
- Правильно. Не маленькие уже.
- Во, во. Верно, - это Эрнесто.
Только втиснулся в комнату и сразу в разговор.
- А что? Конечно, - пристраивается и незаметный Хуанито. – Не маленькие.
- Не ма-лень-кие, - передразнивает Дельфин. – Ты-то куда суёшься? Не дорос ещё.
Слушая их взволнованную разноголочицу, он радовался происходящему думал об этом, только не знал, как подстроиться, с чего лучше начать. И поводит рукой, и будто приглаживает их шумные голоса:
- Хорошо. В детдоме будет свой пионеротряд.
Событие будоражило несколько дней. Младшие завидовали старшим: так вот всегда. Так было и дома: тем, кто постарше, везде дорога. Разве справедливо?
Быть впереди – это и есть то самое, о чём они мечтали. Быть впереди занчит помогать своим отцам и братьям бить проклятых мятежников. Им бы сейчас в окопы и чтоб винтовки в руки, а не ждать, не смотреть на эти абстрактные флажки на карте.
Это было необычное собрание – без сбора отряда, потому что и отряд-то пока не существовал. Правда, присутствовали комсомольцы, самые старшие ребята – Аурелио, Фернандес, Кристобаль, Рафаэль и другие.
Иван Петрович впервые обошёлся без переводчицы. И так всё понятно – того запаса слов, которым распологал, хватит вполне.
В таких случаях обычно не спрашивают биографии – достаточно рекомендаций. Но он рассудил иначе. Пусть рассказывают. Если несего о себе, пусть о родителях, о том, что происходит в Испании. Любой неизвестный факт из их биографии – это ещё одна драгоценная монетка в копилку его знаний о каждом из них, а копилка пока ещё не заполнилась до краёв.
Приняли в пионеры Педро и Эрнесто и Кармен тоже. Она зоть ростом ниже Лолы, но годками её обогнала немножко, а теперь вот и пионерка.
- Кармен Гихаро? – вызвал председательствовавший Аурелио.
Что рассказать о себе? Пожалуй, нечего. И стала говорить об отце, хорошем и честном человеке.
- А где он сейчас? – кто-то из президиума спросил для проформы.
Холодно и безответно упали слова. Неуместный вопрос: всем известно их отцы сейчас там, где идёт война. Да и ответить на него точно всё равно не могла – оттуда после падения Севера не пришло ещё ни одного письма.
- Воюет, - только и выдавила, и всё.
И молча, ничего не видя и не слыша, сошла со сцены. «Дорогой папочка, где ты? Что с тобой? Вот я и пионерка. Ты ведь хотел…»
- Пионеры, за дело Ленина… будьте готовы! – торжественно произнёс Иван Петрович.
- Всегда готовы! – ответила и она, гордая тем, что её осеняет великое знамя, ленточка которого въётся и у неё на груди. Разве теперь она не солдат в строю, как и отец?
За дверью пионерской комнаты притаилась Лолита. Ожидает, когда выйдут Педро и Кармен. По странной ассоциации прихлынули воспоминания о первом причастии. Церковь Сан Игнасио де Лойола, покровителя страны басков. Измученные лики апостолов. И высоченные свечи. Такое безмолвие, что пламя не шелохнётся, и вокруг свечей будто нимбы. И девочки в светленьких платьицах, тоже как свечки. Тоже будто пламенем горят. И вдруг чуть зримо взлетают-вспархивают огоньки, чуть заметно поднимают девочки опущенные долу лица, падают в мягкую храмную тишину непонятные слова на латинском языке, густой, вязкой патокой течёт голос падре.
Ave Maria, gratia plaena,
Dominus tecum,
Benedicta tu in mlieribus…
А после первого причастия девочки задаются, считают себя взрослыми – не подступись. Неужто и Кармен теперь станет другой?
Мала замочная скважина, а в ней полмира можно увидеть, ну, не полмира, а зал-то уж точно. Вон и Кармен. Лицо у неё словно подсвечено ткуда-то снизу, изнутри. Отчего это? ТНа нём трепетно отражается алый горячий шёлк галстука и знамён. Так светится лицо у человека на трибуне, когда из оркестра бьют прожектора. Но Лоле кажется: это торжественное свечение от самого лица исходит. И завидно ей, что она не стоит там, рядом с братом и подругой.
Когда пионерывышли, все её сомнения будто рукой сняло. Нет, ничего не изменилось: Кармен осталась прежней, только на груди пунцовеет галстук. Да глаза чуть-чуть строже.
В день тот памятный и ясный
Часто вспоминала Кармен
Об отце. Где он, далёкий.
Самый смелый, самый лучший,
Самый умный, самый добрый?
Седины, наверно, стало
Больше в тёмных волосах,
И прибавилось морщинок
У больших смешливых глаз?
Что с ним? Жив ли? Где он, папка?
Почему не пишет писем?
…Не до них солдату, дочка,
В самый чёрный час войны.