Первым российским историком, как известно, был немец, а первым российским краеведом – подавно японец, принявший православие и оставивший нам «Историческое, географическое и топографическое описание С.-Петербурга с 1703 по 1751 год, со многими изображениями зданий».
Первым историком Костромы, соответственно, был хоть и не иностранец, но и не костромич, а уроженец усадьбы Карцово Костромского уезда Николай Степанович Сумароков (1727 – не ранее 1788) – автор рукописных «Истории о первоначалии и произшедствиях города Костромы до учреждения наместничества, сочиненную тогда костромскаго дворянства предводителем секунд-маиором Николаем Сумороковым» и «Краткого исторического известия о городе Костроме, собранное из разных древних летописей и исторических книг секунд-маиором и благороднаго костромскаго дворянства предводителем Николаем Сумороковым 1776 году».
«Мысль моя простиралась собрать во едино до той части касающееся сведение, в которой я обитаю… Оное собрание по крайней мере может несколько служить и ко всеобщей истории, а паче любопытствующим моим согражданам» (РГАДА. Ф. 188. Оп. 1. Д. 107. Л. 4 об.-6), - во вступлении к первой из них напрасно надеялся он, поскольку никакой нужды ни в одной из них за два с половиной столетия не возникло.
Как и сочинении уроженца усадьбы Лукино Верейского уезда Московской губернии, выпускника архитектурной школы (1767) князя Дмитрия Васильевича Ухтомского (1719-1774), участника русско-турецкой (1768-1774) и русско-шведской (1788-1790) войн, директора экономии Костромской казенной палаты (1786-1788), Костромского вице-губернатора (1800-1813) и владельца усадьбы Леоново со 168 душами крестьян в Костромском уезде, внесенного в VI часть дворянской родословной книги по Костромской губернии (13.07.1806), Ивана Кузьмича Васькова (29.01.1746-18.02.1813).
Как оно появилось?
Владимирский генерал-губернатор (1778-1783) и костромской наместник (1781-1783) Роман Илларионович Воронцов (1717-1783) по прозвищу «Роман – Большой карман», ранее кормившийся также на Тамбовском (1779-1780) и Пензенском (1780-1781) наместничествах (Резепин П.П. Роман Илларионович Воронцов // Служение отечеству. Руководители Костромской губернии и области, 1778-2008 гг.: историко-биографические очерки / отв. ред., сост. А.М. Белов; вступ. ст. А.М. Белова.- Кострома, 2009.- С. 18-19), по свидетельствам современников, «своими поборами и лихоимством довел эти губернии до крайнего разорения» (Энциклопедический словарь / под ред. И.Е. Андреевского, К.К. Арсеньева и Ф.Ф. Петрушевского.- СПб., 1892.- Т. VII.- C. 221) и потерял счет своим владениям. Вроде этого: «Сельцо Опалиха, в пяти верстах от города Костромы, стоит на речке Баклановке; дворов в ней 84, душ мужских 192 и женских 163, владения его сиятельства генерал-аншефа, действительного камергера, сенатора и разных орденов кавалера графа Романа Илларионовича Воронцова. А в оном сельце имеется господский дом господина графа, и при нем регулярный сад с плодовыми деревьями, из оного плоды употребляются для господина графа. Против сельца и господского дома, на речке Баклановке - плотины и устроены три пруда, а в них разводится рыба: караси, карпы, щуки и окуни, - которые улавливаются и употребляются для господского стола господина графа…» (Цит. по кн.: Григоров А.А. Из истории костромского дворянства.- Кострома, 1993.- С. 330).
На него возлагался и поиск альтернативных источников государственных доходов, для чего императорские Вольное экономическое общество, соучредителем которого он состоял, и Академия наук во главе с его дочерью, действительно, рассылали другим наместникам и «всему народу некоторые вопросы до надобности земледелия и деревенского хозяйства касающиеся и к тому клонящиеся, чтоб нам о настоящем всех российских провинций состоянии точное получить объяснение» (Труды Императорского Вольного экономического общества.- СПб., 1765.- Ч. I.- С. 176), после чего, однако, эти вопросники вместе с ответами благополучно оседали в архиве Воронцова (Архив Санкт-Петербургского филиала ИРИ РАН. Ф. 36. № 410-413, 488, 492, 494, 574).
В конце концов императрица прислала ему в подарок на именины длинный пустой кошелек. «Получив такой «двоезначущий» знак монаршьей милости при гостях, Роман Илларионович был так поражен, что вскоре умер» (Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. 1738-1793.- СПб., 1872.- Т. 3.- С. 893).
Затем Владимирским генерал-губернатором и Костромским наместником (1784-1787) служил участник русско-прусской (1756-1763), русско-турецких (1768-1774, 1787-1791) и русско-шведской (1788-1790) войн, генерал-адъютант (1784) и кавалер граф Иван Петрович Салтыков (1739-1805)(Резепин П.П. Иван Петрович Салтыков // Служение отечеству. Руководители Костромской губернии и области, 1778-2008 гг.: историко-биографические очерки / отв. ред., сост. А.М. Белов; вступ. ст. А.М. Белова.- Кострома, 2009.- С. 19-21), а его адъютантом с 1785 года – подполковник Иван Кузьмич Васьков.
В 1786 и 1788 годах как директора экономии Костромской казенной палаты к сотрудничеству его дважды приглашало ИВЭО, однако, по выражению историка последнего, «эти письма очень немного принесли результатов, а самое повторение служит доказательством, что директоры или не могли исполнить просьбу Общества, или оставались к ней равнодушными» (Ходнев А.И. История ИВЭО с 1765 до 1865 года.- СПб., 1865.- С. 49).
«Не более удачна по результату, хотя и несколько совершеннее с методологической точки зрения, была вторая попытка Общества по собиранию статистических сведений чрез добровольных сотрудников, предпринятая в 1790 году» (Кулябко-Корецкий Н.Г. Краткий исторический очерк деятельности ИВЭО со времени его основания, преимущественно в деле собирания и разработки статистических сведений о России и распространения знаний в населении.- СПб., 1897.- С. 11), - признавал другой историк ИВЭО, а первый уточнял: «Но и на этот раз Общество обманулось в своих надеждах, так что с 1790 по 1801 год было получено только одно, выше упомянутое сочинение Лунина» (Ходнев А.И. История ИВЭО с 1765 до 1865 года.- СПб., 1865.- С. 70).
Заветы Ломоносова и энтузиазм иностранцев отечественное дворянство, получившее вольность и монополию на винокурение, не увлекали.
Столетие спустя один из членов Костромской губернской ученой архивной комиссии докладывал ей: «В том же ящике мною найдены: письмо от Губернатора Ивана Ламб Г-ну Губернскому Предводителю Дворянства о том, что Вольное экономическое общество восприяло намерение обнародовать некоторые задачи, почему он и просит предложить гг. дворянам написать сочинение хозяйственных описаний, и затем письмо Г-на Губернского Предводителя Дворянства к 2-м дворянам, которые, как видно, из презрения отказались от возложенных на них обязанностей доставить требуемые описания» (ГАКО. Ф. 179. Оп. 2. Д. 66. Л. 202 об.-203).
Положение же Васькова было хуже губернаторского, поскольку он являлся не только подчиненным, но и зятем правителя Костромского наместничества (1787-1796) Ивана Варфоломеевича Ламб (1740-1801) (Резепин П.П. Иван Варфоломеевич Ламб // Служение отечеству. Руководители Костромской губернии и области, 1778-2008 гг.: историко-биографические очерки / отв. ред., сост. А.М. Белов; вступ. ст. А.М. Белова.- Кострома, 2009.- С. 26), и женой и матерью его десяти детей была Анна Ивановна Ламб (1768 – не ранее 1835).
Над правителем стоял еще и Владимирский генерал-губернатор и Костромской наместник (1788-1796) Иван Александрович Заборовский (1735-1817) (Резепин П.П. Иван Александрович Заборовский // Служение отечеству. Руководители Костромской губернии и области, 1778-2008 гг.: историко-биографические очерки / отв. ред., сост. А.М. Белов; вступ. ст. А.М. Белова.- Кострома, 2009.- С. 21-22), «твердый нрав» которого отмечала даже императрица (Русский биографический словарь: в 25 т.- Пг., 1916.- Т. 7.- С. 134), поэтому сразу по окончании русско-шведской войны и возвращении в должность директора экономии Костромской казенной палаты Васьков взялся за перо и в конце 1792 года порадовал тестя и начальника не только рукописным «Описанием Костромскаго наместничества вообще», но и опубликованным «Собранием исторических известий, относящихся до Костромы».
Последнее составляло вторую главу первого, о чем имелось указание автора: «Здесь следуют напечатанное сочинение во особой тетратке, которое по порядку сея книги разделено на два параграфа; первый из них с начала содержит разсуждение о начале Костромы; а второй начинается продолжением исторических известий, сими изречениями: «Произшествия относящия до Костромы Российская История писанная господином Татищевым возвещать начинает с 1208 года» и протчее до конца означеннаго сочинения» (СПФ ИРИ РАН. Архив. Коллекция 115. № 603. Л. 60).
Особая тетрадка содержит и названия основных источников исторических экскурсов исследователя, наибольшим доверием которого пользовался, однако, не Михаил Михайлович Щербатов, как у Николая Степановича Сумарокова, а вышеназванный Василий Никитич Татищев, «коего долговременные труды достойною славою в потомстве не умолкнут» (Васьков И.К. Собрание исторических известий, относящихся до Костромы, сочиненное полковником Иваном Васьковым.- М., 1792.- С. 3).
Наибольшим, но не безоглядным: «Однако сей знаменитый муж в III Томе Российской Истории, под владением Великаго Князя Георгия II перед 1153 годом, написав согласно древним Российской Истории издателям, что Великий Князь Юрий Владимировичь Долгорукий, после неудачливых предприятий в искании себе престола Киевскаго Княжения… зачал строить в области своей многие города; но имена их, как видно, упомянул гадательно, поместив между ими и Кострому; ибо в примечании своем на сей параграф под числом 458 объясняет, что Историки о том не равно написали, но по обстоятельствам и по случаям от сего времени вновь построенные города един по другому от них упоминаемы; и повторяя свое мнение, какие города построены, в том примечании Костромы уже не вместил, вящшему подвергнув сомнению, что и построение Владимира тому же Князю причитает, в противность летописи по Никонову списку, означающему оную в 992 году» (Там же.- С. 3-4).
Или: «Начало города Юрьевца писатель Российской Истории Гн Татищев, при IIIм томе в примечании 458м выводя свое разсуждение о построении многих городов Великим Князем Георгием Владимировичем Долгоруким, относит к нему; однако народное предание между жителями Юрьевца означает оное в 1225м году при державе Великаго Князя Георгия Всеволодовича» (Там же.- С. 207).
Устными источниками Васьков не пренебрегал и в дальнейшем: «Чухломская и Солигалицская округи в сем случае особеннаго достойны замечания, тем что в границах их, каковыя имели они до открытия здешняго наместничества не находят ядовитых гадов; народным преданием причина сего обстоятельства относится к молитвам преподобнаго Авраамия Чухломскаго… На правой стороне реки Вексы на не малое пространство не находится ядовитых гадов; народное предание почитает притчиною тому молитвы Преподобнаго Аврамия основателя Галицкаго и Чухломскаго его имяни монастырей» (СПФ ИРИ РАН. Архив. Коллекция 115. № 603. Л. 32, 305).
Из документов – грамотами, сотницами, наказами, памятями, ведомостями, штатами, описями, ревизскими сказками, писцовыми, дозорными, обывательскими, межевыми, окладными и расходными книгами, а также житиями святых и сказаниями о явлении и чудесах местночтимых икон.
По количеству использованных документов «Описание Костромскаго наместничества вообще» даже превосходит позднейшие «Военно-статистическое обозрение Российской Империи. Костромская губерния» (СПб., 1848) и «Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Т. XII. Костромская губерния» (СПб., 1861), не говоря уже про «Описание Костромской губернии» (СПб., 1858) Ивана Федоровича Штукенберга (1787-1856), переведенное к тому же с немецкого языка.
Однако обладает ли «Описание Костромскаго наместничества вообще» той же цельностью или какой-либо другой ценностью, кроме палеографической?
Учитывая, что оно представляло собой всего-навсего ответы на вопросы об экономическом состоянии наместничества и подразумевало его оценку.
Отсюда и пространные похвалы директора экономии Костромской казенной палаты, например, солигаличанам: «Лесу в Соли Галицком уезде, как употребляемаго на дрова, так и годнаго на строение не токмо для жителей его довольно, но и сверх того весною плотами по реке Костроме гоняют некоторое количество онаго в город Кострому на продажу; и вообще сего уезда жители пашни, покосов, и других земляных угодей имеют; а по мере того и скота содержат довольно. А за тем пространство сея округи, как выше сказано, занимается лесами, и кроме онаго лежащей земли в пусте не находится… Жители округи Солигалицкой большою частию при смирных нравах оказывают склонность свою к домашним рукоделиям, а которыя работают при сплавке судов и лесу по Костроме реке, и отходят для промыслов и в другия места, те довольно в себе оказывают расторопности…» (СПФ ИРИ РАН. Архив. Коллекция 115. № 603. Л. 338, 348).
И костромским татарам: «Они упражняются в хлебопашестве и вскармливают щенят для псовой охоты, а некоторыя служат у купцов в торгах их прикащиками; а женщины между протчим прядут и выбеливают весьма тонкия нитки. Земледелие без всякой отмены от соседствующих россиан исправляют. Строение их противу прочих крестьян отмену имеет только ту, что в избах делаются для сидения диваны, и содержат их чисто. Не господствует в нравах их жестокость, как у восточных азиатских народов, но склонности их более к весельям устремляются; они любят пляску и петь песни…» (Там же. Л. 36-37).
И порицание черемисам: «От природы ленивой сей народ, весьма мало занимается иными рукоделиями, кроме какия необходимо им нужны для одежды и обуви; и так что мущины многия домашния работы возлагают на женщин, предоставляя себе упражнение в пчеловодстве и звериной ловле… Они охотники до табаку и пьяных напитков, для чего и варят пиво и мед; а сии пороки отдаляют от них склонность к честности, справедливости и доверию, и поселяют вместо того нелюдимую робкость, обманы и хищничествы...» (Там же. Л. 429, 430).
Непреходящее значение представляют и приведенные директором экономии описания, история, демография, этнография, экономика и статистика нескольких десятков населенных мест наместничества, и фамилии первых уездных фабрикантов и заводчиков, и названия утраченных или безымянных ныне природных объектов, сообщенные ему уездными корреспондентами.
Которыми являлись уездные предводители дворянства тех лет: буевский – отставной армейский капитан Федор Степанович Кафтырев, варнавинский – отставной секунд-майор Иван Михайлович Сарыгозин, ветлужский – отставной флота капитан первого ранга Николай Григорьевич Киленин, галичский – отставной флота лейтенант Петр Никитич Свиньин, кадыевский – отставной гвардии поручик Никанор Алексеевич Шафров, кинешемский – отставной гвардии поручик Дмитрий Петрович Чихачев, кологривский – отставной флота капитан-лейтенант Федор Федорович Кадников, костромской (1790-1792), а ранее – отставной артиллерии майор (1767) и последний костромской воевода (1777-1778) князь Николай Андрианович Вяземский (1729-1805), луховский – отставной подполковник Василий Петрович Быков, любимский – надворный советник Александр Родионович Зузин, макарьевский – отставной инженер-капитан Амплий Петрович Ерлыков, нерехтский – отставной гвардии поручик Федор Васильевич Сколков, плесский – отставной секунд-майор князь Дмитрий Николаевич Козловский, солигаличский – отставной секунд-майор Павел Антонович и чухломской – отставной флота лейтенант Федор Петрович Шиповы и юрьевецкий – отставной секунд-майор Матвей Михайлович Поливанов.
Не лишены интереса и авторские замечания о том, что «границы [наместничества]… к северу, в разсуждении горизонта земной поверхности, составляют возвышение, простирающееся по линии около 600 северной широты, от которой главныя реки, выходя из вершин своих, склоняются течением в сем наместничестве к югу, а напротив того, в соседственном Вологодском к северу» (Там же. Л. 6), что «грунт земли, или почва, в сем наместничестве большею частию глинистой с песком; а иловатаго, опочистаго, черноземнаго, хрящеваго и песчанаго мало» (Там же. Л. 7), что «снега по левому берегу Волги, а наипаче к Галичу и Кадыю и по всем лесистым округам бывают глубоки, так что по дорогам иначе не ездят как только в одну лошадь» (Там же. Л. 25) и что «чаще случается в апреле месяце ясная погода, а в маие последует ей пасмурная и холодная с ветрами…» (Там же. Л. 26).
Васьковским сочинениям в итоге повезло чуть больше, чем сумароковским, потому что первую из пятнадцати глав одной из редакций этой рукописи под названием «Описание Костромского наместничества, сочиненное в 1792 году» (Костромские ГВ.- Кострома, 1859. - № 13-17, 19-22), хотя и без имени автора в 1859 году опубликовал в «Костромских губернских ведомостях» редактор их неофициальной части Павел Иванович Андроников (1835-1888), а вторая, как выше отмечалось, в 1792 году была опубликована под названием «Собрание исторических известий, относящихся до Костромы, сочиненное полковником Иваном Васьковым» (Васьков И.К. Собрание исторических известий, относящихся до Костромы, сочиненное полковником Иваном Васьковым.- М.: Тип. М. Пономарева, 1792.- 64 с.), но эти совпадения остались никем не замеченными, и даже такой, казалось бы, осведомленный биобиблиограф, как протоиерей Михаил Яковлевич Диев (1794-1866), о главном труде Васькова ни словом не обмолвился (Титов А.А. Материалы для био-библиографического словаря. Словарь писателей духовного и светского чина Костромской губернии (по рукописи костромского ученого протоирея М.Я. Диева «Ученые делатели Костромского Вертограда»).- М., 1892.- С. 12).
И впоследствии никаких попыток атрибуции «Описания Костромского наместничества, сочиненного в 1792 году» ни Костромским губернским статистическим комитетом, ни Костромской губернской ученой архивной комиссией, ни Костромским научным обществом по изучению местного края не предпринималось, что и засвидетельствовал действительный член последнего Николай Николаевич Владимирский (1900-1981): «Лесу в Костромском наместничестве находится великое множество, пишет неизвестный автор описания костромского наместничества, составленного в 1792 году» (Владимирский Н.Н. Лесной промысел в Костромской губернии.- Кострома, 1927.- С. 8).
Провинциальное пренебрежение к истории и историкам уравновешивается, впрочем, столичным пренебрежением к провинции, и утрата опубликованного Андрониковым «Описания Костромского наместничества» – утратой Российским государственным военно-историческим архивом «Топографического описания Костромского наместничества» (РГВИА, ВУА. № 18782), ни происхождение, ни авторство, ни датировка которого не выяснялись.
Возможно, это был по-типовому озаглавленный еще один список васьковского же «Описания Костромского наместничества вообще». Тот же андрониковский.
Не менее темна и судьба публикуемой рукописи, оказавшейся в фонде Императорской Археологической комиссии и проданной ей, возможно, ее действительным членом (1839) и «путешествующим археографом» Павлом Михайловичем Строевым (1796-1876), в 1829-1834 годах объехавшего 14 губерний, обследовавшего 200 провинциальных библиотек и архивов, вывезшего в столицу 3000 документов и впоследствии часть их продавшего Михаилу Петровичу Погодину (1848), а часть – Императорской Публичной библиотеке (1852) и 11 августа 1830 года сообщавшего Императорской Академии наук из Костромы: «На сих днях я прибыл сюда и послезавтра начну разъезды по губернии, потом займусь здешними хранилищами старины» (Из Костромы. Санкт-Петербург. Перечень письма г-на Строева, путешествующаго Археографа Императорской Академии наук и непременного секретаря сей Академии. Кострома, Августа 11-го 1830 года // Московские ведомости.- М., 1830.- № 73.- С. 3231).
Какие еще вопросы?
Существовала ли какая-либо связь между сочинениями Васькова и Сумарокова?
Никакой.
Если не принимать во внимание того, что вторая редакция сумароковской «Истории о первоначалии и произшедствиях города Костромы до учреждения наместничества» была адресована тому же Заборовскому.
Стоит сравнить хотя бы характеристику обывателей Костромы отставного секунд-майора Сумарокова: «В городе купечество и мещанство между собою согласны и обходительны и к украшению тщательны, что касается до убору, то первостатейное купечество носят немецкое платье, а мещанство и разночинцы обыкновенно русское, как и в протчих росийских городах» (РГАДА. Ф. 188. Оп. 1. Д. 107. Л. 11 об.).
И полковника Васькова: «Костромския обыватели христианской веры, и почти все гречаскаго исповедания кроме малаго числа поселившихся, кои состоят при должностях и пребывают в католицком и лютеранском исповедании. В состоянии низкаго народа склонныя к мнению известных раскольников хотя и находятся такия, кои почитают стараго издания церковныя книги и некоторыя обряды, однако от сообщения церкви себя не отчуждают» (СПФ ИРИ РАН. Архив. Коллекция 115. № 603. Л. 64).
Не исключено, что сочинениями Сумарокова Васьков не располагал, хотя, как и первый, был библиофилом и владельцем усадебной библиотеки, от которой в отделе ценных и редких книг Костромской областной универсальной научной библиотеки сохранилось лишь две – с его владельческой «Иван Васьков» и дарственной надписью на первой: «В библиотеку Костромского Успенского собора усердно приносит Иван Васьков» (Ц9229.2 Шафонский А.Ф. Описание моровой язвы.- М., 1775; Ц358246.1 Гомер. Илиада.- СПб., 1776.).
Удостоился ли он за свой труд от вышестоящего начальства каких-либо наград?
Никаких.
Кроме полученных им в должности вице-губернатора чина и двух служебных орденов и сочувствия сослуживцев, один из которых, отставной артиллерии штабс-капитан и кавалер Иван Михайлович Кобылин (31.10.1781-13.05.1833), женился на его вдове и взял на воспитание всех его детей (ГАКО. Ф. 122. О. 1. Д. 1093. Л. 5.).
И любви к родиноведению потомков, судя по тому, что краеведами и корреспондентами «Костромских губернских ведомостей» являлись и его сын Василий Иванович, и внук Андрей Федорович, и правнук Николай Петрович.
Эпитафия на его могиле в селе Петрилове Костромского уезда гласила: «Господин действительный статский советник, бывший Костромской вице-губернатор, орденов Святыя Анны 2-го класса и Святаго Равноапостольнаго князя Владимира 4-й степени кавалер Иван Кузьмич Васьков. Родился 1746 года января 29 дня, а скончался 1813 года февраля 18 дня. Служил Отечеству по воинской части с 1759 года по 1797 год, а с онаго в статской по день смерти.
О други!
Достоин не я сожаленья.
Я в пристани тихой,
Вы жертвы волненья.
Страстей вихрь опасной
Мой чолн не умчит,
Вам бурное море напастей грозит.
Не лесть, но истина сии писала строки,
Но дружба нежная, лiюща слез потоки.
Потомства не страшусь суда, оне рекут:
«Кто добр был и умен, тот почивает тут»
(Русский провинциальный некрополь.- М., 1914.- Т. I.- С. 140).