Ей всегда говорили, что она похожа на отца – единственная дочь среди трех сыновей. С годами это сходство становилось все заметнее – и не только внешне: проявлялся отцовский характер с его терпением, трудолюбием, бескорыстным служением людям. И профессию она выбрала такую, которую с радостью одобрил отец.
85-летняя врач Людмила Николаевна Маркина рассказала о судьбе отца, Николая Лаврентьевича Иванова (1906-1983 гг.), и о своем детстве в прифронтовом Череповце.
«…Кондуктор, нажми на тормоза…»
В трудовой книжке Николая Лаврентьевича шесть записей о работе: в 1933 году он был принят младшим кондуктором Череповецкого резерва 5-го отделения службы движения Северной железной дороги, несколько раз переводился с повышением в должности – старшим и главным кондуктором грузовых поездов – пока не вышел на заслуженный отдых в 1961 году. Зато для записей 28-ми поощрений и награждений одной трудовой книжки не хватило – пришлось использовать вкладыш. Почти каждый год кондуктор Иванов получал благодарности и премии «за безаварийную работу», «за безупречную работу», «за отличную работу без единой аварии». Как видим, строгого делового стиля было недостаточно, чтобы показать значимость кондукторской работы на железной дороге, особенно в годы войны.
Профессии «кондуктор грузовых поездов» такой, какой была она до начала 1960-х годов, сейчас не существует, как нет уже и грузовых вагонов с тормозными площадками сзади. А в те времена ни один грузовой состав не мог отправиться в путь без бригады тормозильщиков, которых еще в 19 веке стали называть на французский манер кондукторами. Тормозные кондукторы – это железнодорожные рабочие, отвечавшие за своевременное торможение поезда. Обычно их было несколько человек, а старший или главный кондуктор координировал работу всей бригады.
Работа тормозным кондуктором была очень тяжелой и требовала от своих исполнителей недюжинной физической силы, выносливости, внимательности. В любую погоду, круглые сутки тормозильщики находились на своем посту — открытой всем ветрам, раскачивающейся тормозной площадке. В их обязанности входило после получения звукового сигнала от машиниста закручивать тормоз для остановки поезда. Дело в том, что тормоза одного только паровоза не могли быстро остановить тяжелый состав. В этом процессе нужно было использовать тормозные механизмы хотя бы части вагонов, поэтому по всей длине поезда, через несколько вагонов, сидели кондукторы, которые с помощью рычага прижимали к бандажам колес ручные тормозные колодки. После остановки они снова ждали сигнал – теперь уже откручивать тормоз, чтобы поезд начал движение.
От слаженной работы кондукторов зависело также своевременное попадание поезда на разъезд – железная дорога была тогда однопутной и, когда нужно было пропустить встречный поезд, от машиниста требовалось по команде диспетчера успеть доехать до разъезда и вместе с тормозными кондукторами затормозить. Если кондуктор засыпал на своем посту, поезд, проезжая на закрытый семафор, мог попасть в аварию.
Первые детские воспоминания Л.Н. Маркиной об отцовской работе совпадают с военным временем. Хорошо запомнился… тулуп! Казенный овчинный тулуп – длинный до земли, с высоким воротником - надевал отец, уходя в рейс. Дети знали, что его рабочее место находится на открытой с боковых сторон площадке вагона, и без тулупа в холодное время года там просто не выжить. На этих площадках приходилось бывать всем ребятишкам привокзальных домов – конечно, когда вагоны стояли на станции. «Мы бегали в Нетужиловку напрямик, через железнодорожные пути. Моста над путями тогда еще не было, поэтому залезали в вагон «на тормоз», а с другой стороны спрыгивали. На стенке тормозной площадки было откидное сидение - там и сидел кондуктор спиной по ходу движения поезда», - вспоминает Людмила Николаевна. К слову сказать, Нетужиловка – это полузабытое народное название деревянной жилой застройки вдоль Кирилловского шоссе.
Вторым непременным атрибутом кондукторской профессии был фонарь. Заправленный керосином фонарь получал отец перед рейсом вместе с тулупом. С трех сторон стекла фонаря были цветные: красное, желтое, зеленое, а с четвертой - прозрачным. С помощью фонаря кондуктор подавал сигналы машинисту паровоза. Младший кондуктор получал тормозные башмаки, которые были необходимы для остановки вагонов в случае разрыва состава.
Приметы военного времени
Многие работники железной дороги жили в ведомственных деревянных домах, находившихся около вокзала - с обеих сторон Железнодорожного сада, как назывался тогда наш привокзальный сквер. Этот район, находясь на отшибе, существовал практически независимо от города: здесь имелись свои магазин, столовая, пекарня, баня, поликлиника, детский сад, клуб. Вот только в 24-ю школу детям было ходить далековато – на Советский проспект, но она тоже была железнодорожной.
Семьях Ивановых проживала на улице Завокзальной в доме № 7, который к зданию вокзала был самым ближним. Сегодня примерно на этом месте стоит пятиэтажный дом № 33 по ул. Вологодской. Можно предположить, что деревянная жилая застройка около вокзала появилась еще в дореволюционное время. В этих домах жили специалисты-путейцы, которых переводили из разных мест страны на вновь построенную станцию Череповец.
Дом № 7 называли «медицинским», потому что в нем долгое время жили, сменяя друг друга, семьи докторов, работавших в железнодорожной поликлинике. Соседом Ивановых какое-то время был знаменитый в наших краях врач Сергей Дмитриевич Чечулин – брат историка и археографа Николая Дмитриевича Чечулина. Он мог, по воспоминаниям родных, поставить диагноз человеку пока тот шел от двери кабинета до его стола. Людмила Николаевна считает, что и квартира, где они жили, была выделена из «докторской» в порядке уплотнения, поскольку из всего дома только у них была подведена холодная вода, имелись шикарная чугунная раковина с медным краном и печь-голландка с большой плитой, облицованная белоснежным кафелем.
Маленькая Люся хорошо запомнила первый день войны. 22 июня 1941 года было солнечно и тепло. Мать, Анна Гавриловна, накормила детей завтраком и постелила старшим – шестилетней Люсе и пятилетнему Долику – одеяло во дворе, чтобы детей было видно из окна. А сама пошла укладывать спать четырехмесячного Эдика. Через какое-то время во двор стали падать с неба белые листки бумаги (факт, подтвержденный и другими старожилами Череповца: в первые дни войны на железной дороге валялись сброшенные немцами с самолета листовки на русском языке – прим. автора). Детская память сохранила также ощущение тревожности, которое передалось от взрослых: вдруг все заволновались, женщины собрались группами среди двора и что-то обсуждали...
Вскоре появились другие приметы военного времени. Родители заклеили окна полосками бумаги. А потом и вовсе стали закрывать их ставнями, которые сделал отец. Окна были большими, ставни получились тяжелыми, но светомаскировка была хорошей.
Семья жила в двух маленьких комнатах, одна из которых служила еще и кухней. Во время войны в кухне были расквартированы два красноармейца, которые спали на полу на одной шинели, а второй укрывались. Здесь же стоял их паек – два мешка с сухарями. Кроме того, у Ивановых ночевали две девушки, двоюродные сестры матери, эвакуированные из Ленинграда. Они работали в госпитале. Девушки спали на печной плите. У плиты была большая духовка, и там всегда сушились зимой чьи-нибудь валенки. В доме было тепло, потому что печку подтапливали несколько раз в день.
Кипяченую воду (конечно, не очень горячую) на всех приносили дети – в их обязанность входил поход на перрон в кипятилку, которая работала круглые сутки. Это называлось «пойти за чаем».
Но самые яркие воспоминания связаны с воздушной тревогой. На железной дороге работал местный штаб противовоздушной обороны (МПВО), и сигналы тревоги здесь были чаще, чем в городе. Голос из репродуктора раздавался обычно ночью: «Говорит штаб МПВО! Граждане! Воздушная тревога!» Объявление повторялось три раза, после чего отключалось электричество. «А мы – за ставнями: темно, страшно, - вспоминает Людмила Николаевна. – Я должна была быстро одеться сама, одеть братика Долика, повесить котомочку на спину. Мама в это время тоже одевалась, собирала малыша, перед выходом закидывала себе за плечи мешок с самыми необходимыми вещами».
Бежали в темноте по каменухе вдоль Железнодорожного сада на поле около клуба, где были огороды. Сейчас это нечетная сторона улицы Комсомольской - каких-то 300-400 метров, а маленькой девочке, которая, дрожа от страха, одной рукой тащила брата, а другой старалась удержаться за подол матери, дорога казалась нескончаемо длинной. Падали прямо между гряд и замирали до отбоя воздушной тревоги. Людмиле Николаевне запомнились, что однажды она, видимо, задремала на земле и первое, что увидела, открыв глаза, - кочан капусты и звездное небо над головой…
Надо ли говорить, насколько уязвимы были при бомбежке привокзальные дома? Линия фронта находилась всего в 200-х километрах от Череповца, и немецкие бомбардировщики пытались нарушить железнодорожную связь Ленинграда с другими районами страны. Жители ложились спать в страхе, что будет налет. Жены железнодорожных рабочих должны были выжить сами и спасти детей. Как отмечает Людмила Николаевна, у ее мамы был железный характер. Она все продумала и распланировала для того, чтобы воздушная тревога не застала семью врасплох. Даже детская одежда на стуле вечером складывалась в таком порядке, в каком ее нужно было надевать. И дети могли быстро одеться в темноте даже на ощупь.
Рейсы на войну
Отец, который и до войны много работал, теперь совсем перестал бывать дома. В действующую армию его не призвали – получил бронь. Работая главным кондуктором, он сопровождал товарные, санитарные и восстановительные поезда, идущие в сторону Тихвина. Домой приходил только немного поспать и высушить валенки, а длинный его тулуп сушили на работе – в соседнем доме № 5 располагался кондукторский резерв, «контора», как говорили дома у Ивановых.
Благодаря близости «конторы», Николаю Лаврентьевичу часто приходилось работать сверхурочно. Никаких графиков работы не было. Если кто-то не мог выйти в рейс, стучали в окно Ивановым: «Вызов в три ночи!» И главный кондуктор, каким бы ни был усталым, никогда не отказывался. Перед рейсом ему выдавался талон на продуктовый паек. Вместе с отцом дети ходили отовариваться в ларек, который находился на перроне с западной стороны вокзала. На талон можно было получить немного подсолнечного и сливочного масла, хлеб, колбасу, крупу. Что-то отец брал с собой, остальные продукты оставались в семье, поэтому дети не голодали. Спасало также свое подсобное хозяйство.
Вспоминает Людмила Николаевна: «Выезд отцу ночью, а будильника у нас нет. Тогда мама накажет мне не спать и разбудить его к такому-то времени. А я, маленькая, бывало и задремлю, а потом - как током дернет: не проспала ли? Слава Богу, нет. Бегу будить. Почему мне поручали? А на маме нашей все хозяйство держалось. Если бы она еще ночи не спала, сил бы совсем не осталось».
До снятия блокады ленинградское направление было очень опасным, поэтому каждый рейс туда был фактически рейсом на войну. Николай Лаврентьевич со своим поездом не раз попадал под бомбежки. Однажды был контужен, приехал домой с повязкой на голове – в «шапочке Гиппократа». Был случай попадания бомбы в тендер паровоза – она не взорвалась, так и приехали с ней в Череповец и взорвали в Ягорбе. К счастью, бомба оказалась начиненной бузой (каменной или горной солью в твердых комьях).
Кроме основной работы, все работники железной дороги по очереди ездили на лесозаготовки в Архангельскую область. Дрова для кондукторского резерва всей семьей пилили прямо во дворе на улице Завокзальной.
Рассказывая об отце, Людмила Николаевна называет его «отчаянным» и до сих пор не может понять, как он выдерживал такие тяжелейшие нагрузки: постоянные холод, грохот, бессонные ночи, нервное и физическое напряжение? И это – не месяц, не год, а всю войну. В то время Николай Лаврентьевич ни разу не был в отпуске или на больничном. Поистине, такой каждодневный труд был равносилен подвигу!
Не случайно в 1945 г. Н.Л. Иванову было присвоено звание «Лучший главный кондуктор Северной железной дороги», а уже в мирное время он получил медаль «За трудовую доблесть» и орден Трудового Красного Знамени. Такие награды давались людям мужественным, стойким, самоотверженным в труде.
Мужской авторитет
Несмотря на редкое присутствие дома, Николай Лаврентьевич Иванов был безусловным авторитетом для детей: и своих, и соседских. Немногословный, всегда ровный в общении, он, бывало, только взглянет на ребенка - и тот все понимает без слов. Самым сильным наказанием для проказника были слова матери: «Вот скажу отцу!» Но она никогда ничего не говорила – не обременяла по мелочам, берегла его. А отец относился к матери с трепетной любовью – жалел ее.
Николай Лаврентьевич умел, казалось, делать все. Однажды даже удивил дочь, которая пыталась построить правильную выкройку: «Вот я вернусь из рейса и помогу тебе скроить и сшить». И ведь на самом деле - помог. Детство и юность его прошли в деревне Старина Череповецкого района, в многодетной семье, где было одиннадцать детей. Приходилось работать на земле, ухаживать за скотиной, плотничать, паять…
И в своей семье он никогда не сидел без дела: и сам трудился, и детей учил.
Кроме примеров трудолюбия, дети имели возможность видеть примеры доброго отношения к людям. Людмила Николаевна рассказывает такой случай: «У двух маминых сестер мужей убили на войне. Мы им помогали. Однажды тетя Шура приходит к нам и просит калоши – не в чем сыну идти на работу. Папа тут же снимает свои и отдает ей. Казалось бы, какая мелочь – калоши! Но в этом был он весь - без лишних вопросов и рассуждений делился всем, что было нужнее другим. Мы жили за отцом, как за каменной стеной. А уж соседские мальчишки-безотцовщина души в нем не чаяли».
Послесловие
Много лет минуло с тех пор, как не стало Николая Лаврентьевича. Нет в живых и двоих его сыновей. А похожая на отца дочь, уже сама прошедшая нелегкий путь, вновь и вновь обращается к его памяти, пытаясь понять истоки жизненной стойкости и мужества:
«Он служил всем во благо,
Сил своих не жалея,
И, как главный кондуктор,
Старался быть главным всегда:
В воспитании нас
И в заботе о тех ребятишках,
У которых безжалостно
Отцов отнимала война…»