Каждое мгновение жизни - это возможность
Габриэль Гарсиа Маркес
Земля мистического реализма и корней сальса
На северо-западе Южной Америки расположена Республика Колум- бия.С запада ее берега омывает Тихий океан, а с севера волны Карибского моря.Открыл эти земли великий испанский мореплаватель Христофор Колумб. Здесь жарко, здесь господствует экваториальный климат. В портах Колумбии можно увидеть суда под разными флагами мира. Отсюда моряки вывозят нефтепродукты, кофе , никель, бананы в основном в США, Венесуэлу, Эквадор. Одновременно из США, Китая, Мексики и Бразилии завозят промышленное оборудование, потребительские товары, транспортные средства, химикаты и вооружение. Кстати, удивительно, общая численность армии Колумбии составляет 145 тысяч человек, зато полицейских в стране более 100 тысяч, так как одной из слабых сторон республики является политическая нестабильность, наркоторговля и коррупция. Крупные морские порты Колумбии – Картахена и Буэнавентура, помельче - Санта-Марта, Пуэрто-Боливар. В августе «Тандора», выгрузив две тысяч тонн бананов в порту Чарльстон, на Атлантическом побе- режье штата Южная Каролина, последовала в балласте в колумбийский порт Санта Марта.
Моряки знают, что осень в Атлантике – время штормов. Иногда , к востоку от Вест-Индии бывают ураганы. Мы идем на юг, оставляя справа по борту жаркую Флориду. Ветер попутный. У Багамских островов приняли сводку погоды из Галифакса, которая предупреждает, что с северо-востока в наш район движется со скоростью 15 миль в час ураган «Дэвид».
Я прочел сводку и поднялся в штурманскую рубку. Ураган зародился в двухстах милях от острова Барбадос. Он движется навстречу нам. Мы идем 12 миль в час и подойдем к Кубе завтра утром. В это время ураган «Дэвид» будет от судна в ста милях к юго-востоку и я был уверен, что успеем проскочить. Вообще, если скорость ветра свыше 80 миль в час, то высота волны может быть в многоэтажный дом и между такими волнами даже крупное судно ныряет как спичечный коробок, и со стороны видны только мачты. Ветер рвет верхушки волн, несет над бушующим морем сплошную пелену из пены и брызг. Видимость днем резко уменьшается, а ночью практически равна нулю. В такую штормовую ночь с мостика видны только пенящиеся валы и черное облачное небо.
-Ураган пересекает наш курс, утром его центр остановится в 100 милях к северу от судна. Можно идти спокойно,- сказал я старпому австралийцу Стиву Бруни.
Всегда бронзовое лицо Стива было слегка бледным и в глазах можно было увидеть некоторое беспокойство. Я его понимаю. Он беспокоится о возможной ситуации, если ураган не остановится, то он зацепит нас своим южным крылом и ветер будет сильнее, чем в центре. «Маркони» - поляк радист Тадеуш Семирадски, тоже подошел к карте.
-А если свернуть на 60 градусов влево, уйти на юг миль двести. Там тихо. Еще есть время…
-Курс проложен капитаном, которому вы , надеюсь, доверяете. Следуем этому курсу, подготовьте судно штормовому переходу, «деду» я сам позвоню, - сказал я Стиву, «маркони» и вахтенному штурману и ушел к себе в каюту.
На сленге морском всех судовых старших механиков зовут «деда- ми». Наш «дед» Флориан Маес – маленький, толстый, лысый, с рыжими усами , с располагающей улыбкой бельгиец – само воплощение доброты и надежности. Любит пиво и много говорить. Однако, все, что касается его «хозяйства», начиная от главных двигателей и заканчивая последним фланцем фановой системы, всегда в полном порядке и частоте. Я ему иногда говорю, что он аккуратен и педантичен как немец. На что он всегда огрызается, так как ненавидит немцев вообще. Во время войны они убили его деда и брата в концлагере.
Флориан зашел ко мне в каюту, получил указание готовиться к возможным штормовым неприятностям и, развалившись в мягком кресле, стал рассказывать о том, что современная навигационная техника использует спутники и специальные самолеты, делающие облеты над самим центром урагана, чтобы получить более точные и полные данные о скорости и направлении ураганов и штормов. Но это не всегда помогает. Крупные суда водоизмещением более 25 тысяч тонн, обычно не меняют курс при встрече с ураганом. Все остальные уходят в порты укрытия или отворачивают подальше в сторону. Поскольку ураганы редко движутся со скоростью свыше 15 миль в час, большинство современных судов имеют возможность избежать с ним встречу. Когда сила ветра больше, то и крупные суда предпочитают выбирать более длинный, но спокойный путь. За всю историю мореплавания ни одно судно не выдерживало урагана со скоростью ветра 120 миль в час. Во времена парусного флота в такой ураган целые эскадры отправлялись на дно, а люди привязывали себя к бревнам, которым никакой ураган не страшен, и носились по волнам неделями, в надежде на спасение.
Ураганный ветер, прежде всего, рвет паруса, потом может одним порывом перевернуть парусное судно, если не срубить мачту. На парусных судах мачты были рассчитаны и укреплены так, чтобы они ломались в основании, когда сила ветра будет угрожать устойчивости судна, а возле мачты крепился топор, чтобы ускорить события в случае необходимости. Срубив мачту, деревянное судно, как ящерица без хвоста, обеспечивало себе большую безопасность. Такое судно, как цельный кусок дерева прыгает вместе с волной, избегая ее смертельных ударов.
«Дед» и далее бы продолжал говорить об истории мореплавания, видя во мне внимательного слушателя, но раздался звонок от радиста о том, что по всему району Вест-Индии береговые станции Ямайки, Гаити, Доминиканской республики, Пуэрто-Рико, Мартиники, Барбадоса, Гренады, и Тринидада, от Кубы до Венесуэлы и радисты десятков судов передавали тревожные вести о движении «Дэвида», и Флориан заспешил в машинное отделение.
«Тандоре» явно нежелателен контакт с юным «Дэвидом», который торопился на встречу , ничего хорошего не предвещая. Утром мы подошли к Наветренному проливу между Гаити и Кубой. Голубое море спокойно серебрилось под ярким солнцем тропиков, но в воздухе уже чувствовалась тревога. В небе проносились стаи птиц в направлении северо-запада, подальше от урагана; на юго-востоке столбиками стояли серые перистые облачка, будто разорванные по краям – там дул сильный ветер. Центр урагана был еще в 100 милях от судна, а в пятидесяти милях от центра бушевал жестокий шторм, и его отголоски доносились до места следования «Тандоры», где все еще было тихо. Буревестники летали над самой водой, прижатые низким атмосферным давлением и тоже предвещали шторм.
Боцман-испанец Доминго Росс обошел палубу, осмотрел крепление стрел, проверил задрайку трюмов. В Наветренном проливе в течение часа холмистый берег Кубы проплывал с правого борта совсем близко. Были видны у берега мелкие суда, лодки, яхты, уходившие в закрытые порты и бухты. Такое же движение разных плавсредств наблюдается и с левого борта, у берегов Гаити. Пролив пустел. Только крупные, океанские суда, в том числе и «Тандора» продолжали движение с расчетом на то, что они уйдут далеко в сторону от пути продвижения урагана.
Как всегда бывает перед штормом, природа дает себе небольшую передышку. Карибское море застыло синим зеркалом, без единого ветерка. Мощный винт «Тандоры» работал на максимальных оборотах. Подрагивая палубой от «нервного напряжения» , «Тандора» быстро уходила на юго-запад, к берегам Колумбии. Ночью подул ветер, баллов на 7. Мы шла в балласте, без груза и судно начало спотыкаться на каждой волне, крениться с борта на борт и даже клевать носом. Зазвенели тарелки на камбузе, все, что не было закреплено и могло двигаться, начало ползать, падать и греметь. В радиорубке радист поставил пишущую машинку на пол, убрал бумаги со стола.
Спалось плохо под вой ветра за иллюминатором, плеск волны и непрерывную бортовую качку. На рассвете впереди выросли синеватые горы, уходящие вершинами в туманное небо. Это были северо-восточные отроги Сьерра-Невады, круто обрывающиеся в море. Где-то прямо по курсу лежит скрытая от моря бухта Санта Марта.
Огненный шар солнца медленно всплыл из-за моря, повис в небе, бросая яркие лучи на белую башню маяка, на вершине крохотного островка, закрывающего вход в бухту. У подножья острова кипела штормовая волна, поднимая тучи брызг; доносился грохот прибоя о скалы; чахлые деревца гнулись под напором ветра по склонам островка, и только белая башня маяка невозмутимо возвышалась над этим беспокойным миром, как символ твердой земли, вечности и покоя.
«Тандора» зашла за остров. Оставив маяк слева, мы медленно двинулись к причалам, в центре полукруглой бухты, на берегах которой, как белая чайка, раскинулась Санта Марта, колумбийская Ялта, с россыпями белоснежных домиков и дворцов, утопающих в бурной зелени кипарисов и пальм.
«Маркони» принял еще одно штормовое предупреждение о том, что в восточной части Карибского моря возник еще один ураган «Фредерик». Поскольку ураганы никогда не пересекают пути друг друга, «Фридерик» пойдет тоже на север, но западнее «Дэвида» через Карибское море и Кубу.
Подошел маленький лоцманский катер, грузный пожилой лоцман, поднялся на мостик и тут же закончилась лирика природы и началась реальность человеческого общества. На ломаном английском языке лоцман посоветовал всем, кто был на мостике, на берег ходить только группами, много денег с собой не брать, на пляже вещи не оставлять ни на одну секунду – вырвут прямо из рук. Трудно было поверить этим скупым словам, глядя на роскошную панораму города, зеленых гор, белых дворцов, длинного пляжа вдоль набережной, с сотнями загорелых тел под цветными зонтиками. В городе и в пригороде много колумбийских и иностранных туристов и столько же воров, наркоманов и нищих.
«Тандора» пришвартовалась к причалу. Бетонная дорога подковой вилась от причала у подножья горы к городу. У соседних пирсов стояло несколько иностранных судов. Один транспорт и рыболовный траулер несли русский флаг. Вдоль причалов, через каждые сто метров желтели деревянные смотровые вышки с номерами. В каждой такой будке с крышей темнела фигура солдата с карабином. Такие же армейцы, которых здесь называют «националь- ная гвардия» ,стояли на всех поворотах дороги, у борта каждого судна и возле складов с грузами.
Санта-Марта не большой морской порт. Скорее привлекает сам город, как исторический, культурный и туристический центр. Население пол- миллиона человек. Один из первых городов в Колумбии, основанных испанцами. Основал его конкистадор Родриго де Бастидас . До прибытия испанцев на месте города проживали индейцы культуры тайрона, создавшие высокоразвитую цивилизацию, от которых происходят такие современные народы, как арауканы и коги .
Прибежал Флориан и взволновано сообщил, что пресной воды на судне осталось мало. По морским законам всего мира, любое судно став берегу в любой стране, получают воду немедленно.
-Так в чем проблема ? Подключайтесь и заполните все питьевые танки!
- Увы, Санта-Марта для нас исключение,- заявил «дед».
Проблема в том, что в то воскресное утро в порту не было никого, кто мог организовать подачу воды на судно, водолива тоже не нашли. Наш кок, Гилберт Гуд, негр из Родезии, кое-как набрал воды для приготовления супа, но пить было нечего. По моему распоряжению артельщик притащил в столовую экипажа по две банки пива «Хайнекен» на каждого. Это сразу же подняло настроение. К девяти утра жара стала изнуряющей и умываться было нечем. Только к 10 утра пришел водолив, чумазый, худой парень лет 20, начал крепить шланги у колонки, у самого трапа, где находится вентиль приема воды в танки. Он пытался соединить два шланга. На одном из них бронзовая насадка с резьбой заржавела, не двигалась. Водолив прошел по причалу, нашел кусок гранита, усевшись на корточки, принялся стучать этим камнем по резной обойме соединения. Вокруг несколько зевак из числа грузчиков молча наблюдали за его отчаянными попытками сдвинуть обойму с места. Я тоже наблюдал за ним с палубы, потом глянул на часы. Десять тридцать. Водолив стучит камнем, воды нет, пить хочется. Такое же настроение было и у «деда». Он спустился в машинное отделение, взял тяжелый молоток, спустился на причал, молча протянул инструмент водоливу. Он взял молоток, одним ударом открутил обойму, через пять минут соединил шланги.
Бронзовые грузчики вокруг улыбались, но водолив, видимо привыкший к превратностям техники, даже не глянув вокруг, пошел к древнему дизельному двигателю, возле колонки, намотал на круг кусок шпагата, дернул. Двигатель чихнул, выпустил клуб сизого дыма и затих. Парень намотал шпагат снова, дернул. Опять чих и дым, и тишина. Водолив не смотрел в глаза своим соплеменникам, а наоборот, старался повернуться к ним голой коричневой спиной. Он знал свое капризное дизельное дитя, знал, что дитя, рано или поздно, уступит, если не давать ему передышки, поэтому он с молниеносной быстротой набрасывал веревку на круг после каждого чиха и дергал, дергал, дергал…
Минут через двадцать сквозь дым летучий и хохот грузчиков раздался рев. Мотор дернулся вверх, будто пытаясь выскочить из своей котловины, взревел на весь причал, выпустил огромное облако сизого дыма и мерно застучал. Водолив впервые за все утро улыбнулся, отдал деду инструмент, пнул ногой шланг, по которому уже шла вода, и ушел.
Я напился холодной воды, переодевшись в рубашку и шорты хаки, через полчаса миновал порт, подошел к проходной. Здесь стояли и сидели солдаты в зеленой форме с белыми кобурами, дубинками и карабинами через плечо, дулом вниз. Показываю пропуск, солдат вежливо козыряет. Вдоль высокой каменной стены до города еще двести метров. Над стеной темнеет солдат в сторожевой вышке. В Колумбии власти не собираются уступать место под солнцем «революционерам».
Территория порта кончилась. Направо двухэтажное белое здание Управления порта, слева начинаются такие же белоснежные отели , которые тянутся до самых гор с другой стороны бухты, а прямо впереди, шириной метров двести, цветной лентой зеленых пальм, серого асфальта, желтого песка у лазурной кромки моря, протянулось Авеню Основателя – Авенида де Фондадор. Пляж, бульвар и улица заполнены нарядной или полуголой толпой бронзовых от загара туристов со всех концов света. Слева, вдоль отелей, сплошная линия ресторанов, кафе, баров под открытым небом или под легким навесом от солнца. На углу – Каса де Камбио - пункт обмена валюты. Хозяин, дородный испанец с носом и бородой, в шортах, сидит в шезлонге, ноги его покоятся на стуле с подушкой, сонно смотрит телевизор. Рядом в таких же позах и шортах трое молодых колумбийцев, бородатые, красивые, с небрежной миной. У них есть деньги, им нет дела до нищих и им скучно. В кабинке миловидная блондинка быстро меняет доллары на песо, по 40 песо за доллар, она тоже в шортах, но в отличии от мужчин, ей приходится работать. Набиваю карманы этими бумажками, подхожу ко второй будочке, внутри здания.
Там сидит девочка, удивительно похожая на заведующую почтовым отделением на железнодорожной станции Ерофей Павлович, в Сибири. Профессиональное выражение лица, одежда, манеры держаться и разговаривать. Она долго наклеивает марки на мои конверты. Торопиться она не привыкла. Из динамика в потолке льется тихая испанская мелодия. Уютно, тихо, приятно и недорого. Пункт обмена находится в здании отеля «Сампалон», для средних колумбийцев, которые не сделали себе миллионов, но и на дне общества не остались.
По узкой белокаменной улочке выхожу на главную торговую магистраль – 4-ю улицу. Здесь вполне современные магазины, банки, сделают честь любому городу. На углу - маленький ювелирный магазин. На выставленных в витрине часах цены нет, из скромности или чтобы сразу не испугать покупателя. Меня испугать нельзя. Тыкаю пальцем в часы, которые стоят в Европе 40 долларов. Хозяин проворно рисует на бумажке цифру «200».
- Мучо грасия, синьор», - как говорят в Одессе, «будьте мине здоровы».
Немного далее крохотная часовая мастерская. Юная брюнетка в оранжевом платье окидывает меня оценивающим взглядом. Ее папа с лупой в глазу рассматривает медные кишечки вспоротых часов. Это мелкая фирмоч- ка, семейная. Он берет мои часы, молча вскрывает их, через минуту его дочка кое-как переводит мне : - Нужно почистить синьор ,через два часа будут готовы, 13 долларов! - О-кей! – радостно киваю, но тут за моей спиной вырастает бородатая фигура Шахруна Набили, нашего второго механика. Он малазиец. Шахрун что-то говорит часовщику, тот откладывает другие часы и берется за мои.
- Вы ,капитан, никогда никому ничего не оставляйте в Латинской Америке, - назидательно он говорит мне, - здесь пылкие натуры, любят украшения. Если оставите ему часы, он вытащит все камни, поставит вместо них деревяшки. Потом ничего не докажешь!
Оранжевая брюнетка поняла его, смеется. Через 15 минут оставляю на столе 14 долларов, один доллар синьорине на шоколад.
Любуюсь часами. Работают как новые. На другой день они стали, я постараюсь, для интереса, в другом порту узнать на чем же работали мои часы. В любом случае придется покупать надежный «Таймекс», из которой нечего украсть.
Мы с Шахруном идем в дешевый ресторан полакомиться жареной рыбкой. Колумбийцы знают рыбную кухню не хуже перуанцев. Просторный зал, посредине вместо крыши сетка, видно небо. Жара. Официант подходит, нажимает кнопку на столбе возле нашего стола. Сверху начинает вращаться огромный однолопастный веер и дышать стало легче. Через минуту он приносит на огромных блюдах жареную целиком рыбу, с жареной картошкой по-колумбийски. Я съел рыбу ,облизал косточки и пальцы. Вылизывать блюдо просто постыдился. Шархун добродушно смеется. Ему льстит мое положительное к латино-американской кухне.
После обеда я простился с Шархуном, отправился покупать модные полуботинки. На то есть причина. В Колумбии обувь вдвое дешевле.
В солидном обувном магазине владелец в глубине, за горой ботинок сверкает лысиной и очками. За прилавком две загорелые курносые мордашки с черными бусинками глаз. Одной продавщицы лет 16, второй еще меньше. На лицах целая гамма чувств. Пришел покупатель, первый с самого утра! Может быть он что-нибудь купит. Положительная сделка всегда доставляет „бизнесмену” большое удовлетворение. Тычу пальцем в пару изящных мужских полуботинок шоколадного цвета, с широким носком. „Нумеро, нумеро?!” - девчонки кричат хором. Владелец одобрительно улыбается. „Каранта дос!” - показываю им четыре пальца и отдельно два, но „каранта” - сорок - у меня как „карамба дос”, похоже на „два черта”. Все смеются. Через минуту на прилавке передо мной несколько пар ботинок. Показываю им, что носок средний, а мне нужен широкий «капитанский». Начинается новая гонка по стенам, на прилавке мелькают ботинки самых фантастических фасонов и размеров. Чтобы не обижать этих юных бизнесменок, набрался терпения, жду, улыбаюсь им. Такое положительное отношение со стороны покупателя всегда содействует успеху. Откуда-то со склада он притащили пару ботинок, которые мне подошли. Левый сильно давит на мозоль мизинца, но я его потом растопчу. Что стоит немного пострадать для того, чтобы доставить каплю радости этим маленьким колумбийкам! Со счастливыми улыбками они упаковывают ботинки, вяжут ленту, вручают мне торжественно, оглядываясь на владельца. Тот бросил свои счеты, стоит рядом, улыбается во весь рот. Я сунул ему в ладонь доллары, потом вручил каждой по 10 песо: ,,На шоколад!”. Провожают меня до двери, машут вслед. Этот день для них начался удачно.
Я спустился обратно к морю, по бульвару пошел в конец пляжа. Тротуар - продолжение ресторанов и кафе. Рестораны „Наранья”, „Кастилья”, кафе „Наполитана”... Под навесами на тротуаре, сотни людей за столиками, едят, пьют, или просто смотрят на лазурное море. Здесь идет процесс потребления, вечный праздник. На углу улицы Артерия праздник кончается. По этой улице, в сторону от моря, идут деловые и жилые кварталы. Пошел обратно ,сел за свободный столик кафе „Аркадия”, заказал бутылку местного пива, медленно глотал пенистую влагу под приятный ритм музыки из большого репродуктора. Все-таки испанская музыка мне нравится.
- Мастер, можно присесть? – к столику подошел наш судовой врач Игорь Ратовский. Он русский из Одессы. Мы с ним всегда говорим по-русски. Сначала нас свела судьба в юности, когда мы учились на одном курсе в Одесском мореходном училище. Были дружны, я был у него дома, на улице Надежденской, и его младшая сестра нам играла на скрипке, пока мы уплетали пирожки с горохом, которыми угощала мать Игоря. Затем судьба нас разлучила. Я ушел в моря, а он поступил учиться в Военно-медицинскую академию в Ленинграде. Я продолжал плавать, а он служил на атомных подводных лодках. Я продолжал плавать, а он защитил кандидатскую диссертацию. В известный период в стране произошли перемены, к власти пришли «демократы». Я продолжал плавать, но уже под иностранным флагом. И вот однажды, в греческом порту Пирей он предстал перед глазами с направлением на работу ко мне на судно от крюинговой компании. Описать радость встречи трудно. Вот уже много лет мы работаем вместе. Когда я меняю судно, судоходную компанию или флаг, он всегда идет со мной.
- Конечно, док, располагайся, попьем холодного пивка.
Так мы сидели, вяло говорили.
- О,Боже,вы русские?- от круглого столика, стоящего у входа в кафе, где обычно тусуются «жрицы любви», быстрым шагом к нам направилась привлекательная блондинка. На первый взгляд, ей было лет тридцать. Красивая, черные глаза, стройная фигура, белые короткие шортики, черная легкая майка с тонкими бретельками, под которой явно не скрывались волнующие груди.
- Я услыхала родную речь и не сдержалась. Как я рада встретить здесь русских. Очень редко, - она присела на кончик кресла, закурила. Зовут ее Ира Яблонская. Услышав наш одесский сленг, она прослезилась. Ира тоже из Одессы ,она жила в Гаванном переулке и сейчас, там живут ее родители и десятилетний сын. Я заказал шампанского со льдом, фрукты, шоколад и мы погрузились в историю одесситки. Ира училась на последнем курсе Одес- ского университета, когда познакомилась с ее будущим мужем, тоже студен- том, вернее слушателем военного училища. Он был сомалиец из знатной семьи. Долго не думая, в эйфории от секса с ним и долларов, она согласилась выйти замуж и уехать в Могадишо. У них там родился сын. Жила в Сомали в достатке, по сомалийским меркам – богато. Ее муж был старшим офицером и хорошо зарабатывал. Ира переправила сына к родителям в Одессу, чтобы он учился в русской школе. Финансовые ее вливания в одесскую семью из Могадишо создали для родителей и сына тоже благополучную жизнь. Счастье было до того момента пока не разразилась сомалийско-кенийская война. Муж погиб. Доходы прекратились. Выехать домой невозможно. С трудом устроилась на работу в английский магазин по продаже солнце- защитных очков. Хозяин, старый и больной англичанин поставил условия – быть его содержанкой с перспективой стать супругой и тогда он поможет ей выехать из воюющей страны. Так она начала продавать свое тело. По ночам ее подушка была мокрой от слез. Неожиданно англичанин свернул бизнес и уехал в Лондон. Ира умоляла его взять с собой, но он отделался лишь тем, что оставил немного денег и помог с визой в Англию. С большим трудом, через постель в том числе, ей удалось попасть на американский военно-транспортный самолет, который доставил ее в Европу. Приехав в Лондон, она узнала, что англичанин умер от рака простаты, ничего ей не завещал, как обещал, а его жена, с которой он так и не развелся, выгнала Иру в шею. Что делать? Работая в одном из лондонских отелей «девушкой» по вызову, она познакомилась с колумбийским мафиози. Он предложил ей такую же «работу» в Санта-Марте, в его отеле, но за большую плату. Вскоре мафиози арестовали и посадили надолго за наркотики, Ира перешла в другой отель, где и сейчас работает, но уже не по вызову ,а сама определяет себе клиента. Горькая судьба у нее.
- Почему не улетаешь домой? Там родители, сын. Конечно, жизнь будет скромнее. Ты молода, красива. Найдешь достойную пару и, не оглашая прошлого, будешь жить другой жизнью, - Игорь с особой теплотой посмотрел на Иру.
- Я бы давно это сделала, но мне не хватает денег на билет и транзитную визу, - она допила свое шампанское.
- Сколько не хватает? – спрашиваю.
-Полторы тысячи долларов. Мы переглянулись и однов- ременно сказали: - Мы дадим тебе такие деньги, собирайся и уезжай отсюда!
Ира Яблонская действительно вернулась в Одессу, но уже приличной и состоятельной дамой. Док с ней поддерживает очень близкие отно- шения. Он мне сообщил, что Ира возвращалась через Англию. Наняв адвоката-еврея, она через суд отбила у вдовы англичанина значительные деньги. Я рад за нее.
Основные районы города — это Родадеро, Бонда, Гайра, Таганга, Калабазо, Дон Дьего и Ла Тангуа. В окресностях города, вдоль побережья, раскинулся Национальный парк Тайрона: кемпинги, отели „Сантамар”, „Гольф”, „Иротама”, и десятки других, пониже рангом, с любыми ценами, рассчитанными на любого туриста: от желчного миллионера, которому везде скучно и мало места на земле, до лохматого студента в заплатаных джинсах, который, как Пушкинский Балда, «идет туда сам не зная куда».
Днем эта публика дымится у моря, на солнце, оставляя на своем бренном теле одну жалкую полоску пестрого материала, а остальное - на всеобщее обозрение. Вечером пляж пустеет, и все устремляются к столикам, где пахнет бифштексом и пенится пиво. У кого есть доллары и песо, тот тратит их и с затаенной усмешкой наблюдает за теми, у кого денег вообще нет или кончились. Этим приходится туго. Промотавшимся студентам приходится звонить домой насчет денег или на шумном углу играть на трубе „произведения Шопена”, собирая четвертаки в шапку. Музыкальные любвеобильные колумбийцы не любят гомосексуалистов и тратят деньги только на красивых девушек. И в этом они, конечно, правы.
Традиционная музыка Колумбии отражает своеобразие национального состава страны. Колумбию называют «землёй тысячи ритмов». На Тихоокеанском побережье и в центральных горных районах преобладает креольская музыка с типично испанскими чертами; во внутренних областях и в восточной части сохраняется индейская музыкальная культура; музыкальный фольклор карибского побережья испытал влияние негритянской музыки. Основные песенно-хореографические формы креольской музыки - бамбуко, пасильо, торбельино, гуабина .В инструментарии преобладают струнные щипковые -гитары, бандола, рекинто.
Для индейской музыки типичны неразрывное единство песни, пляски и инструментального сопровождения; преобладание духовых музы- кальных инструментов (тростниковые флейты, деревянные трубы - фотуто) и ударно-шумовых (различные барабаны, барабан-ксилофон мангуаре, погре- мушки). Негритянский фольклор отличается ритмами, полиритмией, преоблада- нием ударно-шумовых музыкальных инструментов. Наиболее распространён- ные песенно-танцевальные формы - порро,кумбия ,румба.
И действительно, во многих местах Санта-Марты, в кафе, ресторанах ,в крупных магазинах и торговых центрах, на пляжах и просто на улицах, слышишь различные ритмы колумбийской музыки ,без которой было бы скучно и неинтересно. Возле одних из креольских уличных музыкантов я увидел на асфальте развал кассет с фольклорной музыкой и купил сразу десять кассет.
Именно здесь, в Колумбии, зародился мистический реализм, вели-чайшим представителем которого является Габриель Гарсиа Маркес. Именно этот колорит присутствует в работах художников Колумбии, таких как Фернандо Ботеро, Алехандро Обрегон, Гильермо Видеман. Именно сюда уходят корнями тропические танцы и музыка - сальса, кумбия, порро, вальенато. Именно на этой исторической основе зародилось дерзкое новаторство колумбийской культуры.
Каждый раз, когда я слышу слово Колумбия, я, как правило, представляю не современное демократическое государство с разнообразными культурными традициями, впитавшими в себя уклады жизней, как минимум, трёх континентов, не страну с живописными пейзажами, современными городами, богатую природными ресурсами, приветливыми людьми, а лишь наркобаронов, картели и партизан. Между тем, это так же неверно, как Россия в представлении большинства иностранцев - русская мафия, алкоголизм, коррупция…
Перед выходом в море я решил навестить стоящий рядом русский рыболовный траулер. Любопытство не порок и не всегда - свинство. Я надел форму хаки, почистил ботинки, натянул капитанскую «ллойдовскую» фуражку с крабом, для пущей важности, и спустился по трапу на причал. Рене Кордоба, наш электромеханик, толстый увалень с красной заросшей физиономией, которая „кирпича просит”, учуял что-то и напросился со мной в гости. Его брат окончил университет Патриса Лумумбы в Москве и теперь работает где-то в Сибири, по контракту.
Было время ужина. Возле траулера, группа колумбийцев грузила ящики с мороженой рыбой в холодильный автоприцеп. Траулер работает с колумбийской фирмой, уходит на промысел в западные районы Атлантики и каждый раз доставляет улов в Санта-Марту. На причале стоял пожилой человек в шортах, я уловил на себе его вопросительный взгляд, остановился:
- Вы говорите по-русски?
- Да! - он с готовностью шагнул нам навстречу, в его чуть раскосых глазах светилось настороженное любопытство.
- Извините за вторжение, капитан на борту? - я просто усмехнулся ему.
- Мы к вам в гости, с „Тандоры”. Я капитан, русский, а это наш электромеханик, из Гондураса! Рене Кордоба. Рене, пожми руку товарищу, -сказал я ему по-испански. Тот изо всей силы тряхнул руку.
- А зачем к нам? Капитан отсутствует, но к ужину должен подойти.
- Борща с кашей возалкал, и хлеба настоящего русского давно не видел. Хрустящую бы корочку пожевать...- пошутил я.
- Вот как! Борща давно не варим, продукты кончились, а наша фирма продукты не доставляет во-время. Ждем транспорт с продуктами. Но вообще угостить можно, я старпом, зовите Олег Дмитриевич.
- Суп и гуляш сегодня. А что, у вас плохая кухня?
- Голодом не сидим, и кухня у нас отменная, но хлеб у нас заводской выпечки, белая резина, без запаха и вкуса, и вообще, мяса стюард на блюде подает целый фунт, а я мяса мало ем, предпочитаю картошечку и кашку! – рассмеялся я
- А сколько вам лет? Для капитана такого судна вы выглядите молодо.
- На бумаге сорок пять, а в душе 25, потому что 20 лет потратил на разные глупости.
- Да, у вас четкий расчет! - мой собеседник тоже рассмеялся. За словами в карман не лезете. Вы давно из России? Каким образом? – показав глазами на наш австралийский флаг.
-Давно! — я решил, что правду говорить не стоит. - Мои предки выехали в 1910-м году.
- А-а-а! — он кивнул. - Много наших людей по свету разбросало за этот век.
- Здравствуйте! - молодой блондин присоединился к нам.
- Это моряки с „Тандоры”, — сказал ему старпом, — хотят встретиться с капитаном и поужинать у нас. - У нас ужин не в пять, а в семь тридцать! А сколько вы получаете, если не секрет? — спросил он меня.
- Для вас — много, для него, — я кивнул на Рене, — это средне, а для английского капитана я практически студент. На мои 8600 долларов в месяц, в Америке будете жить так же, как живет в Москве средний служащий.
Наши собеседники с минуту молчали в наступающих сумерках, осмысливали происходящее.
- Поясню вам, — сказал я, — на мою зарплату ни один английский или американский капитан не пойдет. Я только потому и получил эту работу, что никто не хотел идти. Капитан на американском судне получает в среднем 12500 долларов в месяц. Полгода в море, а полгода на берегу. Фирма или профсоюз заставляют его уйти и сидеть на берегу 6 месяцев, чтобы другой коллега мог это время поработать. Денег хватает на всех, а работы нет. Но эти 6 месяцев на берегу он получает полностью свою зарплату. Рокфеллером такой моряк не станет, но пара домов, машин и счет в банке у него есть, не сомневайтесь. Живет он лучше вас и лучше меня. Потерял годы на другой работе. Когда начинаешь сначала, то сидишь на мели, пока повыше не вылезешь. А у вас как с зарплатой?
- Ну, мы не миллионеры, но состоятельные, — усмехнулся молодой, - чистыми получаем 1500 долларов в месяц, не считая премиальных. У нас, почти у каждого, свои машины, квартиры отличные и дачи. Даром не работаем. А откуда вы так хорошо знаете русский?
- В Австралии есть русские, которые родились там и с трудом говорят по-английски. Есть много русских, своя среда. Может быть, до ужина и прихода вашего капитана заглянете к нам на „Тандору”? Посмотрите на наше житье?
- Пойдем? — молодой мигнул старпому. — Интересно глянуть, как живут эти моряки под австралийским флагом, а?
- Ладно, — сказал он после минутного колебания, — можно и зайти. В шортах ничего?
- Да хоть в чем, — засмеялся я,
Мы прошли по темному причалу, поднялись по парадному трапу на высокий борт „Тандоры”, потом по блестящим чистотой коридорам и трапам сначала в каюту Рене Кордобы. Каюта у Рене большая и светлая. На широком столе появились бутылка шотландского виски, несколько банок пива, нарезанный сыр и разные фрукты. Выпили раз, потом по второй, чокнулись за попутный ветер, избегая политики.
- Мы ловим рыбу в любой шторм. Зря денег нам не платят. Ну, - он поднялся, - спасибо за гостеприимство, спасибо этому дому, пойдем к другому!
- Ко мне в каюту, на минуту, - я открыл дверь.
Они молча поднялись за мной по трапу. Старпом, очевидно, понимал кое-что. Он вошел со мной в штурманскую, а блондин, остался в моей каюте вместе с Рене.
Пока я показывал моему гостю наше навигационное оборудование, он улыбался моей готовности поделиться „секретами”, потом сказал:
-У нас я покажу вам и нашу.
В это время из каюты в рубку вошли блондин и Рене, на лице блондина мелькнуло беспокойство.
- Спасибо, — сказал он, незаметно оглядываясь на дверь, - нам пора!
- Ну, одну минуту! — я быстро разлил шампанское. — За хороший улов!
-За это можно! — они охотно чокнулись с нами, поставили фужеры, проворно двинулись к двери. Мы пошли с ними, у двери я оглянулся и понял причину столь поспешного завершения визита. По своей вечной телячьей наивности в политике я совершенно не подготовился к такому визиту. Когда блондин и Рене вошли в мою каюту, этот русский рыбак увидел на моем столе книгу „Карл Маркс” на английском языке, в исполнении Франца Меринга, а на полке чернел маленький православный молитвослов. „Карла Маркса” мне дали читать мои знакомые американские профессора философии в надежде, что как только я осилю этого гиганта мысли в западной интерпретации, я стану по настоящему знать английский. Православный молитвослов мне дал Батюшка для духовной поддержки в моих морских странствиях, так как Батюшка вовсе не был уверен в том, что марксизм является именно тем элексиром, который сможет заполнить трещинки в моей душе и полагал, что молитвослов, как букварь другой, более древней религии, поможет мне избежать крена на левый или правый борт и позволит мне плыть по волнам более или менее вертикально.
Мой гость не понял такой сложной подоплеки этих двух книжек. Он просто встревожился, и в этом его можно понять. С самого начала нашей встречи, все участники молчаливо согласились избегать политики и острых моментов, которые могли лишь испортить всем настроение и ничего не могли изменить. Мы прыгнули с причала на низкий борт траулера, под изумленными взглядами матросов; по узким коридорчикам прошли в столовую. Человек двадцать команды, офицеры и рядовые, не могут все сразу уместиться в крохотном помещении столовой, но всегда часть людей на вахте, и это упрощает дело. Нас посадили за стол, прямо напротив окна раздачи и старпом сказал: «Наши соседи, гондурасец и русский! Надо накормить! В столовой ужинало человек пять, рослые ребята, возраст – от 20 до 35 лет. Все русские богатыри. Они смотрели на нас, едва сдерживая улыбки, с откровенным любопытством.
На стол перед нами поставили деревянное блюдо с длинной буханкой белого хлеба, нарезанной крупными кусками. Я предпочитаю черный хлеб, но от этого белого хлеба несло запахом дрожжей. Я глотнул слюну и потянулся к кастрюле с супом, из которой торчала половник. Такое чувство было как много лет назад, когда я первый раз вышел в море в самостоятельный рейс мотористом на пассажирском судне « Алупка» Черноморского морского пароходства. Краем глаза заметил, как в дверь заглянул капитан, несколько секунд смотрел, как Рене и я уплетаем суп. Потом пришло еще несколько человек. В маленькой столовой стоял шум разговоров. Это необычно после нашего огромного салона, где всегда царит тишина.
На стене висел маленький белый экран, а в углу на столике темнела крохотная кинопередвижка, лежали шахматы и горки книг. Старпом на правах гостеприимного хозяина, положил перед нами по крупной головке чеснока.
- Не буду – Рене отрицательно качнул головой.
- Почему? – спросил я.
- Через три дня будем в Гондурасе, жена придет, нельзя.
Все поняли его испанский и рассмеялись. Им явно нравилась чисто испанская физиономия Рене, с густыми бакенбардами. Мы съели гуляш с гречневой кашей, потом по стакану холодного сладкого чаю. За эти десять минут я успел съесть кусков пять хлеба.
- У вас не хватает хлеба? – сочувственно спросил сидевший рядом старший механик, лет сорока в шортах и с короткой стрижкой.
- Хлеб есть, но я его не ем. Беру с собой русский хлеб, но рейс затянулся ,поэтому ем пока без хлеба.
Приглашавший нас старпом предложил пустить кино для нас, но я перевел ему, что мой напарник Рене торопится в город. Кино отпало и нас потащили по узким коридорам, пахнувшим рыбой. На мостике и в радиорубке вся аппаратура и оборудование были русского производства, более современная и надежная.
В крохотной каюте на двоих нас встретил рослый, голый по пояс детина с наголо бритой головой, похожий на Тараса Бульбу в юности. Второй обитатель каюты , с копной светлых волос и тонким лицом, вежливо подал руку откуда-то из-за угла. На крохотном столике дымилась сигарета в пустой консервной банке; возле бутылки водки «Лимонной» - две пачки сигарет «Аэропорт». Две койки ярусом расположены не вдоль, как на всех больших судах, а поперек корпуса траулера . В этом есть смысл. Траулер – труженик моря. Он сконструирован для работы в штормовую погоду, и два мощных двигателя позволяет ему не штормовать по ветру, а идти своим курсом, против ветра и носом на волну, иначе много рыбки не наловишь, поэтому траулер почти всегда испытывает не бортовую, а носовую качку, и койки приходится располагать поперек. Нас усадили к столику на миниатюрные табуретки, детина разлил лимонную водку по стаканам, потом трое русских и Рене уставились на меня.
- Пьем за попутный ветер! – я поднял стакан, - Даже если для всех нас этот ветер дует в разных направлениях!
- Лишь бы дул к берегу! – старпом хитро блеснул глазами. Остальные двое не совсем поняли его намек. Рене вообще хлопал глазами , но водку выпил до дна, и после такой русской смазки, пошел у нас культурный и дипломатичный разговор, который был прерван вахтенным матросом.
- Капитан приглашает вас в свою каюту!- матрос указал рукой на меня Рене.
Каюта капитана была просторнее и уютнее. Хозяин – улыбчивый человек небольшого роста, седовласый – Евгений Шестаков. Ему 52 года, ленинградец.
- Я узнал, что на борту моего траулера гостит капитан австралийского сухогруза и приношу свои извинения, что приглашение вам поступило не от меня лично, согласно морскому братству.
- Мы об этом догадались, нужно было вам как-то объясниться перед судовым «помполитом»? – усмехнулся я, - однако есть альтернатива, приглашаю капитана русского траулера ко мне на борт «Тандоры».
- Благодарю, заманчиво, однако для меня будет спокойнее работать, если наши визиты не обретут огласку, - капитан Шестаков явно остерегался продолжения рандеву.
Я перевел этот диалог Рене, который опять ничего не понял. В этот момент в каюту вошла привлекательная женщина и быстро начала сервировать рабочий стол капитана. Она была дневальная, помощник кока, уборщица и, вероятно, судовая подруга капитана, в одном лице. Звали ее Люба. Бутылка «Столичной», банка красной икры ,масло, свежий белый хлеб, маслины, хрустальные рюмки. Шестаков разлил водку.
- Семь футов! – все дружно поддержали тост.
Я поднялся, кивнул Рене и направился к выходу. Шестаков сказал – Вот, возьмите на память две книги «Моонзунд»,морской роман в двух частях.
- За книги спасибо,- сунул их подмышку, я пожал ему руку, еще раз глянул в глаза и уловил небольшую тревогу из-за этой встречи и ее возможными последствиями для Шестакова.
На темном причале, под звездным южным небом, мы остановились. Рене простился, ушел. Сзади светились огни русского траулера, который ловит рыбу для колумбийской фирмы, койки которого расположены поперек судна. Я еще долго смотрел с мостика на темный силуэт траулера у причала, который завтра должен выйти в Западную Атлантику на промысел. Завтра и наша «Тандора» покинет этот самый красивый порт Колумбии. «Но прежде чем уйти в далекие пути…», утром я решил поваляться на жарком золотом песочке пляжа Санта-Марты.
В 10 утра я уже был на пляже среди загорающих. Я аккуратно сложил рубашку и брюки под белую бумажную авоську и, передо мной из синего моря вырастал зеленый островок с белой башней маяка на вершине, чуть правее прижалась к причалу «Тандора». Но я старался на них не смотреть, сосредоточив свое внимание на одежде. Я плавал вдоль самого берега, чувствуя коленом песок, чтобы при необходимости выскочить пулей из воды, и демонстрировал наблюдавшим за мной мошенникам различные стили, чтобы они понимали, что имеют дело с серьезным человеком, с которым шутки плохи.
Моя авоська с одеждой белела маленьким оазисом, к которому пока никто не приближался. Минут через пятнадцать я почувствовал, что столь долгое пребывание в воде, даже если не спускать глаз с одежды, кончится печально, так как там и сям на песке мелькали смуглые лица юных колумбийцев с тонкими костлявыми телами, которые просили пищу.
Я вышел из воды, полной грудью вдыхая ялтинский воздух Санта-Марты, припомнил Одессу, тут увидел, что по пляжу на тонконогих строевых конях гарцуют два национальных гвардейца, стражи порядка.
Зеленая форма с ремнями, белой плетеной лентой через плечо, белая кобура револьвера, белая дубинка и карабин за плечом. На голове военного типа зеленое сомбреро с черным ремешком под подбородком. Я вспомнил Аурелио, героя фильма «Мексиканская девушка». Это был геройский и скромный парень, который без труда перещелкал в честном поединке своих противников.
Проворно вытащив из авоськи свой любимый Кодак, вопросительно глянул на ближайшего ко мне всадника. Он польщенно кивнул и даже немного приподнял коня на дыбы. Я сфотографировал его. Второй солдат увидел меня с фотоаппаратом и решительно въехал в объектив, и улыбнулся мне как голливудская дива. Я щелкнул еще раз, улыбнулся им. Гвардейцы махнули мне и помчались дальше, по кромке пляжа, вздымая тучки песка.
Я вернулся к авоське, бросил в нее Кодак и несколько минут стоял у своих пожитков с тяжким ощущением того, что надо мной снова свершилась социальная несправедливость. Потом я опустился на колени, разгладил руками песок и как по Кузьме Прудкову : «Не верь глазам своим». Я и не верил, не хотел верить. Но брюк не было. Возле авоськи лежала только рубашка. Дрожащей рукой я ощупал карманы. Деньги и документы на месте. Значит унесли с брюками мои часы и нож. Какое счастье!
Оглянулся. С десяток пар глаз пристально наблюдали за мной с разных сторон. Видимо работают артелью, исполнитель с брюками удрал, а это прикрытие, наблюдает за последствиями. С тоской глянув вслед всадникам, вспомнил незабвенного Александра Пушкина:
Остановись, беглец бесчестный,
Кричит Фарлафу неизвестный,
Презренный! Дай себя догнать!
Дай голову с тебя сорвать!
Но беглец исчез навсегда. Фарлаф исчез, а я, «неизвестный», не могу даже крикнуть, тем более не с кого голову сорвать! Нужно «играть в гольф», как говорят хладнокровные англичане. Спокойствие! Я мигом принял единственное разумное решение: сунул рубашку в авоську, надел босоножки на босу ногу (не надевать же носки с плавками!) и двинулся вдоль самой воды в сторону здания порта, по пути игриво пиная камушки в воду. Я чувствовал на себе одобрительные взгляды отдыхающих, которые нежились на песке, не решаясь купаться, положив руку или ногу на свою одежду. Я им не завидовал. Чем так сидеть весь день, держась за штаны и смотреть на воду, изнывая от жары, лучше уж искупаться и потом идти домой в плавках.
Я дошел до начала пляжа, свернул на тротуар. На углу, где начинается стена порта, большая группа жителей Санта-Марты ждет автобус. Я решительно прошел сквозь толпу, ощущая на себе много пар глаз — все мужчины и женщины смотрели на меня молча. Я благополучно дошагал до проходной. Солдаты с обеих сторон осмотрели мой пропуск, махнули рукой: «Иди». Жара спасла меня. Уже у самого причала я не хотел, чтобы ребята с русского траулера меня заметили. В каюте надел другие брюки. Был уже полдень. Я поднялся на мостик и тихо дал команду на отход «Тандоры». На прощание сфотографировал русский траулер. На пляж и город мне смотреть не хотелось. Но это минутная реакция на экспроприацию моей собственности. Не обращайте внимания на мою меланхолию, приезжайте в Санта-Марту и не бойтесь купаться. Если даже вам придется уехать отсюда без штанов, это ерунда. Вы увезете с собой много приятных воспоминаний.
Санта-Марта, Колумбия . Лето.