Смерть в России всегда идёт рука об руку с какими-то легально-нелегальными формальными разбирательствами с официальными органами. Разборки эти существенно осложняют жизнь пока оставшихся в живых членов семьи умершего, но зато настолько отвлекают их от естественного, но совершенно необъяснимого процесса смерти, что на то, чтобы горевать, страдать и плакать по умершему у них просто не остаётся ни сил, ни времени. По крайней мере, так всегда происходило в моей семье.
Бабушка моя умерла ещё в советское время. Умерла она от рака, болела долго и тяжело, в больницу её не брали, да она и не хотела умирать в больнице. Так что лежала она в своей комнате в коммуналке, а я бегала ухаживать за ней из своей однокомнатной квартиры, оставляя шестилетнего сына на мужа или соседей. Иногда приходилось бегать и по ночам, когда раздавался телефонный звонок сердобольной бабушкиной соседки.
Когда бегать я уже очень устала, сама собой родилась идея обмена. Заниматься обменом мне было совершенно некогда. Я и так разрывалась на части между бабушкой, работой, сынишкой и диссертацией, да и муж совсем не горел желанием съезжаться с больной старушкой.
Но, как нередко бывает в таких случаях, всё как-то сложилось само собой, почти совсем безо всяких моих усилий. И вот в среду мы отдали паспорта на прописку в ЖЭК, как тогда называлась эта контора, а в пятницу бабушка умерла. Ждала она, видно, до последнего, тянула, мучалась, хотела, чтобы досталось нам хотя бы это её наследство. И наследство совсем не малое по тем временам.
В темноте по льду бежала я, обливаясь слезами, в этот немыслимо-бессмысленный ЖЭК, но не успела. Двери были закрыты до понедельника, и бабушкин паспорт заперт где-то в глубине ящика стола какой-то паспортистки.
Представляте, как получать свидетельство о смерти человека без его паспорта, как объяснять отсутствие паспорта бессчисленным советским чиновникам, как организовывать похороны, в конце концов? А ещё как знать, какие законы применимы в таких случаях? Мы уже владельцы новой квартиры или теперь остаёмся в старой?
В понедельник паспорта с пропиской из ЖЭКа я получила, но день прописки стоял там - понедельник, а день смерти бабушки была предыдущая пятница.
В похоронном бюро факт этот вызвал живейший интерес ярконакрашенной особы лет сорока – пятидесяти в блестящей облегающей блузке. Налегая обширной грудью на все принесённые нами многочисленные бумаги, она с восторгом возвала к своей товарке:
- Маш, Маш, иди погляди! Во, представляешь себе, евреи! После смерти умудряются прописываться в новой квартире! А мы, русские, при жизни никак не можем!
Строго говоря, из всех нас только умершая бабушка была еврейкой,но она как раз уж никак и никуда сама себя не прописывала, но тут было уже не до строгих формальных разбирательств. Рука ярко накрашенной особы тянулась к телефону, а прибежавшая Маша с удовольствием квохала над бабушкиными последними в жизни бумагами. Я, конечно, с присущей мне дотошностью начала объяснять ситуацию, в которой мы оказались совершенно не по своей вине, но никакие здравые объяснения не могли утихомирить разошедшуюся не на шутку начальницу умерших.
Дело спасла моя мама, приехавшая на похороны из тогда ещё далекого зарубежья. В паспорт бабушки были вложены две стодолларовые бумажки, которые, бьюсь об заклад, обе чиновницы тогда, в семьдесят пятом, увидели в первый раз в своей жизни. Честно признаюсь, что я видела зелененькие впервые в моей жизни. Бабушку мы похоронили спокойно и достойно, большое спасибо американской валюте за это.
А вот отца моего хоронили без меня. Умер он в Киеве, где жил последние двадцать пять лет своей жизни, а я с дочкой металась в это время уже по Америке, оставив позади предыдущую жизнь и не приобретя пока никакой жизни и никаких документов в земле обетованной. Долго обивала я пороги всяких американских служб, пока не поняла - поехать-то на похороны я могу, а вот вернуться назад - нет!
Родственники в Киеве долго искали деньги после папиной смерти. Знали, что они есть, но найти их так и не смогли. И, главное, непонятно было: радоваться или огорчаться, так как папина заначка всей жизни была, разумеется, в рублях, а на Радяньской недавно окончательно и бесповоротно перешли на гривны.
И вот опять история жизни и смерти. Отчим мой умер совсем недавно, надолго пережив мою маму. Человеком он был уже очень пожилым и очень одиноким, а квартира у него была хорошая и на Ленинском проспекте Москвы. Чего уж тут удивляться, что в последний год жизни вилась вокруг него сомнительная особа сорока пяти лет. То ли приходящая жена, то ли поселившаяся надолго сиделка, не поймёшь. Отчим всем родственникам её представлял по-разному: то аспиранткой, то гражданской женой, то сценаристкой, работающей с ним над сценарием по Наполеону.
Какой уж она была сценаристкой, я не знаю, но по-русски писала удивительно безграмотно. Видно, не зная русского слова "око", писала она "окулист" через "а" и с двумя "к". Бедный Наполеон, и чьих только притязаний ему не приходится претерпевать! Ясно было одно - у особы не было ни семьи, ни работы, ни места проживания, ни друзей.
Наследников у отчима было двое: его брат по отцу и я. Не в пример моему утончённому, образованному, свободно говорящему по-английски и холёному отчиму, его наполовину брат - простой русский мужик с присущим всем русским мужикам основным качеством, и под влиянием этого своего качества становится порой несколько самодурным и несдержанным. Человек он, однако, замечательно хороший, отзывчивый и добрый, и готов придти на помощь всем окружающим, как знакомым, так и нет.
Нечего и говорить, что сценаристку он не взлюбил и иначе, чем лахудра, за глаза не называл. Она ему платила тем же. Поводов для этой взаимной приязни было хоть отбавляй и немаловажный среди них - квартира и валюта, которая у отчима, долго проработавшего за границей, была и хранилась то ли в сейфе в спальне, то ли на валютном счёте в банке.
Естественно, что после смерти отчима ничего, кроме подделанного сценаристкой завещания, в сейфе не обнаружилось. В подделке особый упор делался на то, что мы должны купить сценаристке квартиру, "как не имеющей постоянной жилплощади в Москве", а пункт "финансы" пропал безвозвратно, что навело нас на мысль, что финансы - да, таки, были. К счастью для нас, законное завещание обнаружилось в ближайшей нотариальной конторе.
Через полгода, когда законное завещание было обнародовано, мы с братом отчима вступили в права наследства. По запросу нотариуса из ближайшего сбербанка пришёл ответ, что у отчима имелся там пенсионный счёт. И всё.
И вот, занимаясь этим пенсионным счётом в этой самой сберкассе, я по какому-то странному наитию вдруг спросила симпатичную кассиршу:
- Скажите, пожалуйста, а не было ли у него какого-то другого счёта, закрытого уже после его смерти?
И к своему глубокому удивлению получила ответ:
- Да, что-то было, только у меня нет доступа к базе данных. Сходите на приём к заведующей.
Не буду пересказывать всю эпопею хождений от заведующей этим отделением к заведующей головным отделением и обратно. Но суть дела в том, что ни мы, ни нотариус ничего не знали и знать не могли о существующем валютном счёте, так как нотариус посылает запрос в сберкассу на момент смерти человека, а сберкасса даёт ему ответ на момент получения запроса. И за этот промежуток времени валютный счёт непонятно какого размера, непонятно кем и непонятно как оказывается уже закрытым.
В сберкассе нам, законным наследникам, сказали, что дело это - уголовное, мы должны открыть его в прокуратуре, и вот тогда уж они ответят на все запросы следственных органов. А на запросы каких-то там нотариусов и вопросы каких-то там наследников они отвечать вовсе не обязаны. Тайна вклада, сами понимаете!
Родственник мой рвёт и мечет, ругает лахудру самыми последними словами и, на законном основании предаваясь своему пороку, грозится найти её где-то в недрах Сибири и одновременно посадить и зарезать.
А меня всё мучает совесть, что эти дурацкие истории не давали мне возможности скорбеть по своим близким в момент их смерти так, как они того заслуживали. А, может, это мы всё так специально устраиваем на Руси, чтобы не предаваться обременительным горестям и страданиям и сосредоточиться взамен на чём-то совершенно нелепом и не имеющим никакого отношения к вопросам жизни и смерти?