Новая дорога, перевалив через гребень, вывела их к берегу моря. Очнувшаяся от небольшого приступа Элис просто-таки застонала от удовольствия: - Ули, Ули, я так хочу искупаться, идём, идём туда!
Яркое солнце, синее небо, идиллически-тихое лазурное море, необычный мозаичный пляж, где белый песок перемежался с голубоватым и розовым. Белые и розовые участки пляжа были испещрены следами маленьких, словно детских, ног. Несколько небольших лодок, недавно отреставрированных, сохло на розовом песке днищами вверх. Чуть дальше песок уплотнялся и был усеян огромными валунами, на которых сушились пахучие водоросли, а затем начинался лес-сад, цветущие деревья и деревья, увешанные яркими плодами, соблазнительными на вид. Элис потянула Улиана за собой, намереваясь сбежать с косогора. Улиан придержал её: - Погоди, дорогая, сначала выясним обстановку. Токт, ну-ка, пораскинь своими шевелящимися мозгами и оправдывай свое звание гида, ты достаточно побездельничал. Вспомни, где мы находимся?
- Нет ничего проще. Мы спрыгнули прямо на Кикабу - так называют себя и свою землю туземцы. Знаете, почему?
- Почему же?
- Они слепы и немы, и разработали свой язык – язык ударов, язык ритма, и «Ки-ка-бу» - это три удара по малому барабану различными палочками.
- Неужели никто не пытался их вылечить? – взволнованно спросил сердобольный Гальс.
- А зачем? Они во многом счастливее и искуснее нас с вами. Просто они идут другим путем развития.
- Бедняги, они не видят, какая красота их окружает! – вставила Элис.
- Не видят, зато чувствуют кожей и впитывают эмоции растений и животных, которые, кстати, тоже слепы. Их руки и стопы, особенно подушечки пальцев - чрезвычайно чуткие механизмы, через прикосновение они составляют для себя полную картину мира и вполне сумели бы адаптироваться в любом из миров. И ещё - у этих бедняг такой острый слух, что они прекрасно обходятся без глаз – ты даже и не заподозришь со стороны, что они не видят своего мира. Зато реакция у них молниеносная!
- Спасибо, довольно, исчерпывающе. Лучше ответь – они для нас опасны?
- Совершенно безобидны! – уверил Токт. – Напротив, любвеобильны! Но лучше быть осторожнее и избегать поселений, последнее время они стали менее миролюбивы, поскольку натерпелись от пиратов и стали подозрительны, а также разработали свою систему самозащиты. Они развиваются!
- Пусть себе развиваются, но без нас. Нам нечего делать на Кикабу, поищи-ка следующий проход. - Улиан снова заткнул Токту рот и обернулся к жене: - Хорошо, дорогая, пока он работает, давай искупаемся. Только недолго, потом отведаем плодов – как только доктор их обследует в анализаторе.
Токт отчаянно завыл, и Гальс освободил его рот от кляпа: - В чём дело? Что ценного ты имеешь сообщить, мерзавец?
- Осторожнее, не заходите на голубой участок, - предупредил, волнуясь, Токт.
- Он ядовит?
- Нет, местные черепахи откладывают яйца только в голубой песок, и аборигены оберегают их покой.
- Как же они определяют, куда можно ступать, а куда нет?
- По температуре.
Море оказалось восхитительным, Улиан – бережным и нежным, и купание доставило Элис огромное наслаждение, заставив на время забыть о печальной цели путешествия. Следом за ними в воду чуть поодаль зашли Гальс и Бурлюмисс, только Токт, жуя кляп, уныло скорчился на песочке, боясь замочить ПСГ. Когда супружеская королевская чета Торклианидии вышла из воды, кикабу уже толпились на песке, вокруг оставленных вещей, причём некоторые из них притаились за валунами. Элис непроизвольно закрылась руками, словно Роденовская Ева, зато смогла рассмотреть их довольно подробно.
Кикабу были малорослыми и грациозными, с короткими прямыми чёрными волосами и пронзительно светлыми, голубыми, широко распахнутыми глазами. Одевались в подобие сеток, плетёных изо мхов и водорослей. У всех кикабу на руке или ноге имелась весьма искусная красно-зелёная татуировка – и для слепых умельцев это было просто поразительным фактом, возможно, они и её ощущали кончиками пальцев.
У каждого туземца на шее висел маленький акустический инструмент и набор деревянных палочек. Кикабу, несмотря на слепоту, были подвижными и юркими, постоянно бесшумно передвигались, будто бы скользили, и, словно пчелы или муравьи, обменивались информацией прикосновениями, а иногда вдруг начинали барабанить одной из палочек по груди в очень быстром и прихотливом темпе. Язык представлял собою нечто вроде азбуки Морзе. Создавалось полное впечатление, что они всё прекрасно видят.
«Поздно, они нас учуяли. Стойте, не шевелитесь, дайте им себя изучить», - прошамкал Токт.
Не менее десятка аборигенов стояли неподвижно, зажав пальцами острые дротики, выточенные из камней Рудной Горы. Было непонятно, как они собираются поразить ими неподвижных и безмолвных пришельцев, не видя их, и при этом не задеть соплеменников, но у путников не оставалось сомнений в том, что они сумеют это сделать – кикабу были отменными охотниками и никогда не промахивались.
Две самые рослые женщины, не более метра и шестидесяти сантиметров, поколачивая по своему нагрудному тамбурину, степенно приблизились к пришельцам и принялись легонько ощупывать их кончиками пальцев, и после каждого десятка прикосновений отбивали дробь, передавая своим информацию. Они изучили так гостей от макушки и до пят, и только после этого путешественники почувствовали, как напряжение в толпе спадает. Женщины обернулись к своим и издали пронзительную трель.
А следом за переговорами все кикабу вдруг рухнули на колени и поползли по песку к Улиану и Элис, и каждый стремился коснуться их ног, лица искажали странные гримасы удивления, веселья, благоговения вперемежку со страхом и почтением, раскрытые рты издавали невнятные стоны, подобные сдавленному птичьему свисту. Улиан ощущал, что точно такие же чувства теснятся и у них в головах.
- Кажется, они собираются нам поклоняться? - удивилась Элис.
- А почему бы и нет? – Улиан ласково ей улыбнулся.
Таким образом, Улиан и Элис оказались для кикабу богами, вышедшими из глубин их сознания, с самого дна окружающего мрака, а все остальные – их рабами. Никто не знал, чем на самом деле был заполнен этот мрак, какими искажёнными изначальными представлениями Прародителя об окружающей среде, обступающем со всех сторон мире.
Пришельцам поневоле пришлось смириться с временным неудобством, дабы не обидеть и не оскорбить влюблённых кикабу. Ситуация казалась небольшой временной передышкой. Дать несчастным аборигенам желаемое, а затем величественно покинуть поселение, как подобает королевским особам…
Итак, их с почетным эскортом препроводили в поселение, окруженное оградой, сплетенной из какой-то колючей лозы, довели до центральной шатровой хижины, которую спешно освобождала семья главы деревни, переезжая в другую резиденцию. И первым делом до отвала накормили сытной похлебкой из огромного котла, где с кореньями и зеленью были сварены несколько жирных рыбин, пара тушек какой-то крупной птицы и хорошо разбухшая крупа. Затем отяжелевшую от пищи Элис со всем возможным почтением усадили на высокое ложе, устланное лепестками цветов и окруженное корзинами с фруктами, и принялись таскать откуда-то и бросать в костёр охапки причудливых ветвей и листьев, от которых немедленно полился приятный, пряный дымок. Улиан сидел рядом, обнимая жену и зорко озираясь по сторонам за неимением Бучи. Бурлюмисс тут же занял место позади Элис и застыл этаким драконом-охранителем, довершая картину. А Токт просто свернулся калачиком у подножия «трона». Кикабу по очереди подходили к Элис, простирались ниц и целовали кончики её грязных пальцев ног, затем закатывали глаза в экстазе и исполняли на земле конвульсивный танец. После чего откатывались к огромному ритуальному котлу, из которого курился не менее пряный пар.
Оргия поклонения завершилась поеданием пьяных ягод (как подозревал Гальс, с наркотическим оттенком) и выпиванием их хмельного сока. Элис не пила, но от души веселилась, и только время от времени вздевала руку в снисходительно-покровительственном жесте и похлопывала каждого подходящего, вызывая бурю восторга у туземцев. Хмурый, неподвижный Бурлюмисс, осеняющий её крылами, думал о чём-то своем, неподвластный ни гомону, ни дыму, ни подносимой брагой в специальном полуведерном котелке, которую он выливал в свою огромную пасть, вызывая новую бурю восторга, и снова застывая в картинной неподвижности. Когда поток приобщившихся божественных Пальцев подошёл к концу, кикабу принялись целоваться и обниматься друг с другом с явным намерением довести этот процесс до логического завершения в присутствии богини. «Лицезрение богиней их совокупления долженствует принести здоровое потомство», - шёпотом пояснил Токт, которому раскупорили рот, дабы он мог подкрепиться. – «Вы не должны отводить глаз. Иначе они обидятся и даже заболеют».
Но выполнить этот знак благосклонности оказалось сложнее всего, ибо от мельтешения потных тел и пахучего голубого дымка Элис разомлела, глаза стали сами собой закрываться, она сладко зевнула.
- Я хочу баиньки, - шепнула она Улиану, - и я хочу с тобой целоваться...
- Я отнесу тебя в шатер?
- Нет, не надо. Мне и тут хорошо. В шатре нечем дышать, а тут свежий ветерок. Поцелуй меня?
- Ты останешься наедине с этими обалдевшими развратными тугоухими?!
- Не тугоухими, а слепонемыми. Не беспокойся, они ничего мне не сделают. Они просто без ума от меня. Бедняги… Поцелуй же меня!
Слово «бедняги» не совсем соответствовало истине, ибо оргия согласно подходила к кульминационной развязке, и Улиан заранее заткнув уши, чтобы не оглохнуть от дружного пронзительного визга, прильнул к губам жены.
К этому моменту количество ароматических трав превысило некое означенное количество, и следом за Элис принялись зевать все прочие. Крылья Бурлюмисса поникли, Токт и Гальс, обнявшись, улеглись прямо на пороге шатра, и Улиан, пока окончательно не свалился, поспешил схватить Элис в охапку и утащить в шатер.
Таким образом, все они проспали почти сутки. Утреннее пробуждение, с головной болью и тошнотой, словно после тяжкого похмелья, о котором, собственно, никто из них не имел понятия, кроме, разве что, Токта, привычного к разного рода торжественным приемам, преподнесло ещё один сюрприз. Пленников разбудил истошный вопль доктора Гальса. Завывая, всхлипывая, причитая и привизгивая, доктор выплясывал посреди шатра замысловатый танец неизвестного происхождения.
- Доктор, в чём дело? – прохрипел Улиан, протирая глаза. – Вас хотели приготовить на завтрак? И в чём это вы вымазались с утра пораньше?
- Я не мазался, не мазался, - жалобно заголосил доктор. – Это они, всё они! Пока я спал! Какое варварство! Какой кошмар! Как я покажусь пациентам! Как я вернусь к жене! О, ужас! О, Великая Торклиана, как ты допустила измывательство над своим сыном! О! О! О!..
- Прекратите истерику! – прикрикнул Улиан, окончательно просыпаясь, и обратился к Элис: - Дорогая, не пугайся, у доктора тяжелая ломка после вчерашнего обкуривания…
Но Элис не думала пугаться, напротив, она, закрыв рот ладонями, безудержно хихикала. «Ну вот», - с досадой подумал Улиан. – «И она тоже, от наркотиков… один я оказался стойким – почему бы это?»
- Ломка? – возопил доктор почти над самым ухом. – Посмотрите, что они сделали с моим телом!
Улиан ещё раз протер глаза и смущенно умолк. Ибо почти всё тело благовоспитанного доктора Гальса покрывала изощрённая и местами неприличная татуировка. Как перепившиеся кикабу ухитрились проделать эту не слишком приятную процедуру за одну ночь, не прерывая крепкого сна и даже не вызвав дурных сновидений у доктора, так и осталось покрытым тайной. Уже после всех приключений доктор решил, что либо в среде кикабу имелся некий засекреченный шаман, который единственный оставался трезвым, либо часть кикабу вообще придуривалась и изображала из себя слепцов, либо они держали взаперти пленного художника, время от времени заставляя его делать татуировки. Кстати сказать, ни одна из версий доктора не выдерживает критики.
После этого случая путешественники решили, что ночью лучше вообще не спать, или спать поочередно, дабы не заполучить такую же вот роспись.
Потянулся нудный день. Новоиспеченным богам прислуживали, исполняли любую прихоть, но ни на минуту не оставляли без присмотра, и сопровождали даже в туалет, что вызывало особенное раздражение у Улиана, который много раз безуспешно пытался втолковать дикарям, что наблюдать за отправлением естественных надобностей королевской особы и по совместительству божественной сущности исключительно неприлично. В конце концов, ему пришлось попросту прикрывать Элис своим плащом от влюбленных взглядов.
Улиан неоднократно давал приставленным служкам знать, что им необходимо уйти, но в ответ они получали категорический отрицательный стук. Улиан решил пойти на хитрость и с помощью Токта стуком передал им мысль о том, что им необходимо оседлать своего верного друга-чудовище и отправиться в путешествие по миру, дабы вершить чудеса, и рукой главы деревни тронул жесткое крыло Бурлюмисса. И снова получил бурный отказ.
Тогда вся честная компания, поразмыслив, просто-напросто вышла из шатра и тихо-мирно направилась прочь, по направлению к воротам. Кикабу приветливо улыбались. Но лишь Улиан подошел к спасительному выходу на расстояние одного шага, Гальс взял Элис за плечо, прикрывая левый фланг, а Бурлюмисс приготовился прыжком преодолеть ограду, как гостеприимные, славные кикабу в момент превратились в стаю растревоженных, разъярённых ос, которые жалят без промаха куда попало. Их ярость оказалась спонтанной и взорвалась внезапно.
Неожиданный дождь дротиков просыпался на них сзади, искусно минуя Элис. Улиан едва успел их отпарировать – ему это показалось похожим на дурную шутку.
– Эти безумные недомерки не желают нас отпускать! - Улиан возмущенно обратился к Токту.
- Почёт почётом, но боги обязаны смирно сидеть на предписанном месте. Если же они осмелятся пожелать покинуть поселок, то следует организовать охрану. А если попытаются уйти, не возбраняется и наказать, дабы их останки навсегда остались в мире, иначе мир покинет и удача. Так бывало часто, - успокоил Улиана дрожащий Токт.
- Если Бурлюмиссу взять нас на абордаж и попросту перелететь на безопасное расстояние? – вслух размышлял король.
- Ты полагаешь, что они не успеют среагировать?
- А если их запугать?
- Теперь они боятся только одного – потерять своих богов.
Богов и их служек заставили вернуться в шатер, причем в сопровождении оглушительно барабанящей толпы. В шатре они не досчитались доктора Гальса, которому, видимо, приспичило отлучиться в отдельный туалет.
Итак, теперь, после неудавшейся попытки уйти возле шатра находилось не менее десятка хрупких на вид кикабу, вооруженных всеми известными им видами оружия – дротикомётами, копьями, булавами и устрашающе большими обсидиановыми ножами и секирами. Гости поневоле понимали, что любая попытка перечить или перехватить какое-либо оружие обернётся бойней, одинаково плачевной и для них, и для кикабу.
Улиан с унынием, буквально физически, ощущал, как утекает меж пальцев впустую драгоценное время, но все равно боялся давать волю боевому настрою Элис, тем более что она была без привычного для неё вооружения, что вводило её в уныние.
Неспешно проковыляло ленивое утро, плавно перетекая в такой же колченогий день, и к вечеру кикабу засуетились, готовясь к повторению прошедшего празднества. Улиан заволновался.
- Сколько можно? – вопросил Улиан хозяев посредством Токта, который изо всех сил старался оправдать звание незаменимого проводника, с отчаянием понимая, что богатое вознаграждение может запросто уплыть из его рук, и бойко отстукивал вопросы.
- Три раза, разумеется, – ответил стуком полный и где-то в чём-то величественный кикабу – главный распорядитель церемонии поклонения.
- О Боги! За три раза можно превратиться в растения. Где наш доктор? Я требую доктора – Богине требуется постоянное медицинское наблюдение.
Кикабу повел головой, и уши его зашевелились, потом указал рукой куда-то в кусты и выбил презрительное тремоло.
- Доктор теперь перешел из категории божественного служки в категорию всеобщего раба, - перевел Токт. – Он им не понравился, слишком часто прикасался к Богине.
- Час от часу не легче. Неизвестно, что им взбредет в голову в следующий раз! Вытатуируют меня и отправят чистить общественный клозет. Бред! Токт, эти церемонии не навредят Элис?
Токт в ответ неуверенно пожал плечами: - Но кикабу пока не навредили…
- Это под большим вопросом, - проворчал Улиан. – Терплю ещё один обряд – а потом прорываюсь с боем.
Токт только горестно покачал головой.
Итак, Элис почтительно вывели из шатра, при этом Улиана и Токта придержали, не давая ринуться следом. Улиан волновался и, растеряв королевский лоск, на все лады проклинал «голых идиотов».
Вторая церемония пошла вкривь и вкось.
Полуголый растатуированный Гальс, ставший «всеобщим» рабом, под надзором надсмотрщика, с обреченным видом прислуживал женщинам-хозяйкам, таская тяжелые корзины с винными ягодами и котлы с водой. Но и при этом не расстался со своим саквояжем, с которым буквально сросся благодаря тайно активизированному механизму прилипания – при этом режиме оторвать от него бесценное сокровище можно было только вместе с мясом. А кикабу были хоть и нервными, но отнюдь не садистами. Маленький Токт собачонкой скулил в углу шатра. Зато Улиана теперь вообще не подпустили к собственной жене, как смутьяна, он наблюдал за обрядом со стороны, из шатра. И только обкуренный, умиротворенный Бурлюмисс, начисто утративший агрессивность, по-прежнему находился в непосредственной близости к Элис, осеняя её сверху крылами.
- Ну, и что же с ними делать, кто скажет? – раздосадованный Улиан слонялся по периметру маленького помещения, словно зверь по клетке. – Они ещё и обкуривают её. Какая гадость! Вот потому, наверное, все они и ущербны, ибо не заботятся о здоровье будущего потомства.
Помещённая на божественное ложе, Элис в нелепом дикарском наряде среди разгара всеобщего веселья погрузилась в сон, и никто не заметил, как он превратился в сон-отключку, а Элис оборотилась в застывшего идола. Даже Бурлюмисс, изо всех демонических сил старающийся не поддаваться злу и припадкам бешенства, клевал крючковатым носом, погрузившись в состояние нирваны. Ублаготворенные и утомленные сексом кикабу снова пали ниц перед нею и лежали так всю ночь напролет, окружив постамент. Но к рассвету самые юные и беременные, которым запрещалось выпивать, разошлись, оставив лежащими только взрослых мужчин и женщин и жрецов, упившихся священными бродившими ягодами. Вокруг задеревеневшей живой богини, превратившейся в статую самой себе, предавалась музыкальным упражнениям целая ритмическая секция, только не слаженно, а вразнобой: разномастный храп, икота, отрыжка, а также нестройные выхлопы «заблудившихся иков». К счастью, запах перегара заглушал все прочие запахи. И только прогоревший костёр продолжал испускать угарный, снотворный дымок.
- Думаю, хватит ублажать этих убогих. Это они должны быть нам благодарны. Токт, ты, никак, им завидуешь? Хватит скулить, пора за работу, - решительно приказал Улиан. - В конце концов, моя воинская обязанность – при необходимости вступить в бой. Если мы растеряли защитников, негоже раскисать в зюзю. Иди за мной, как можно тише, мы должны к ней подобраться. Если не сейчас, то когда?
Ступая между спящими кикабу, они пробрались почти к самому ложу Элис и с изумлением обнаружили доктора Гальса, мирно похрапывающего рядом в объятиях маленькой туземки. Рядом с заботливым Гальсом покоился сверток с одеждой Элис. Улиан растолкал его и жестами пояснил свой план.
Улиан и доктор Гальс собирались укутать спящую «богиню» плащ-палаткой, затем растормошить Бурлюмисса с помощью ободриновой помады. Потом взвалить Токта и королеву ему на спину и отправить прочь, а самим - прикрывать их уход до последнего. Но Элис не дала себя защитить. Она мгновенно очнулась от своего мёртвого сна, в котором ей привиделось невесть что, и с возмущением отбросила плащ-палатку, оскалив зубы и рыча. Бурлюмисс аж подскочил от неожиданности, когда ему под нос сунули пахучую палочку, и первым делом на него тут же запрыгнул Токт. Жрецы обряда поклонения пробудились, как по команде, и спросонья схватились за свои дротикомёты, а из дальних палаток повыскакивали женщины и проснувшаяся ребятня. Началась какофония перестуков и всеобщая неразбериха, а отряд воинской охраны ощетинился копьями и секирами.
И тогда Элис без промедления ринулась, отчаянно размахивая руками, навстречу стайке мельтешащих кикабу, забыв, что она без своего совершенного военного комбза и без оружия, и почти топлесс, лишь в плетеном из трав и цветочков плаще.
Кричала она так истошно, и так оглушительно лупила в тамбурин, снятый Гальсом со своей туземной подружки, что кикабу в ужасе попятились перед бешеным напором королевы, из богини процветания и плодородия превратившей в фурию. Кто-то загородил лицо ладонями, роняя оружие, и бросился наутек, кто-то пытался сохранить достоинство, швыряя копья, как попало.
Острия дротиков кикабу смазывали маслянистым соком дерева Зау, безвредным для обитателей кикабу, но ядовитым для иных жителей. Элис хватило единственного скользящего касания, незначительной царапины, вызвавшей резкую аллергию. Элис обмякла, глаза её затуманились, ноги подкосились. Проснувшийся от экзистенциального сна Бурлюмисс тут же, разведя крылья, резко схлопнул их, вызывая волну ураганного ветра. Малорослые, лёгкие кикабу вместе с их дротиками, оказались размётанными в стороны, а затем Бурлюмисс подхватил обмякшую Элис и понёсся прочь. Следом бежал Улиан и спотыкающийся доктор Гальс, вопящий: - Стой! Стой! Укол! Я сделаю ей укол!
Его левая рука была закинута за спину и шарила в медицинском чемоданчике - он на бегу пытался достать необходимую самовыстреливающую ампулу-шприц.
В результате доктор задохнулся от бега и от крика, и едва не упал, напоровшись на собственный шприц, и Улиану пришлось швырнуть вслед Бурлюмиссу валяющееся копье-гарпун, чтобы его остановить. По счастью, чудодейственный укол доктора Гальса не успел запоздать. Элис очнулась, чихнула, закашлялась, проморгалась и улыбнулась счастливому Улиану.
- Мне снились дурацкие сны о том, что я купалась в море, а потом мы жили в травяном шатре, и нам прислуживали симпатичные аборигены, которые переговаривались ритмичным перестуком. Потом на нас напали враги, и я дралась с ними. А потом – шум в голове и темнота.
Улиан решил не вдаваться в подробности, дабы лишний раз не травмировать жену.
- Эти симпатичные аборигены оказались нервными и плохо воспитанными, Элеа. Пришлось уйти, не попрощавшись.
И он вздохнул украдкой, мрачно пытаясь угадать, куда их снова занесёт, и чего ещё ожидать от перетасовавшихся квадратов...
И они поспешили вдоль берега под предводительством Токта, восседающего на маге-перерожденце, чтобы высмотреть и нащупать очередную дверку в этой анфиладе причудливых миров и мирков.