Над ними арагонские лавры
Тяжёлой листвой шелестят…
К. Симонов
В августе их пригласили в гости к русским пионерам, в Артек. Будет зажжён большой лагерный костёр. Гостям покажут самодеятельность. Вот и Гурзуф с тёмно-зелёной глыбиной Медведь-горы. А ближе к морю, в согнутой медвежьей лапище, - Артек.
Их приняли радушно. Хозяева сразу же завладели гостями, водили по лагерю, показывали, обьясняли. Собственно, ничего необыкновенного здесь и не было – такие же тихие палаты с койками и столами, такие же просторные светлые корпуса, чистые песчаные дорожки с рядами кипарисов, - всё так, как и у них в санатории. Но было и то, чего им не хватало – порядок, подтянутость, дисциплина, выработанные ни одним поколением артековцев.
Им подарили орла и орлёнка. Птиц закрыли в клетку. Лоле стало жалко.
- Кармен, давай отпустим?
- Давай.
Стали открывать дверцу, а орёл тюк Лолу в палец. Ойкнула и в рот.
- Больно? – пожалела Кармен.
Очень. Во.
Из ранки выступила кровяная бусинка. Кармен тут же:
- Перевязать надо.
Заголила ногу. Оторвала кусок плятья по подолу – обнажилась ленточка кожи. И удивительно: здесь, не на виду, она такая же смуглая, мраморно-матовая, как и в открытых местах, будто в неё навсегда вошёл загар. Оливковая, мавританская кожа. Недаром Кармен зовут «ла мора» (мавританка).
- Вот и всё, - Кармен приятно, что помогла Лоле.
В задиристой, мальчишьей её душе есть местечко и для великодушия и самопожертвования. А о том, что кусок от платья оторвался, не печалится. Она и в порванном ходить может. А скорей всего новое выдадут: здесь для них ничего не жалеют.
Кармен по-цыгански красива. У неё большой круглый рот, голубоватые, резкие черты лица. Вся она огневая, а антрацитовые глаза так и горят-сыплют искрами.
Солнце спряталось за известковыми острогами Яйлы. С Медведь-горы до макушки, заросшей курчавистым кустарником, наползли сумерки.
Пионеры выстроились на центральной площадке. В одной шеренге встали хозяева и гости. Взвилась сигнальная ракета «всем сбор». От фланга к флангу пронеслась-пролетела команда «внимание»! Вспыхнули чёткие слова рапорта. Общелагерный костёр зажжён.
- Вот это, да-а-а-а! Это порядочек, - Педро толкнул в бок стоявшего рядом Мануэля. – И ребята, что надо.
- Да, ничего. То есть и ребята, что надо, и порядочек, конечно. Не то, что у неё.
Замечание относилось не только к русским пионерам, но и к испанцам-артековцам, которые отдыхали здесь уже несколько месяцев. Их привезли в апреле на советском пароходе «Интернационал» в Ялту. Это были ребята из Каталонии, Мурсии, Валенсии и Мадрида, бежавшие от мятежников. Многие потеряли родителей. Им предложили поехать заграницу, пока идёт война. А когда спросили, куда б они хотели, не задумываясь, ответили: «В Советский Союз». 53 мальчика и 13 девочек. С ними прибыли испанские учителя, даже повар. Здесь они жили четырьмя отрядами, во главе каждого свой «президенте хенераль». Выпускали газету на испанском языке, собирали гербарий и каждый день по два часа занимались.
Там была и девочка Чарито Бруно. Лола узнала, что у Чарито отуц тоже лётчик. Когда она уезжала. Он не пришёл провожать, не вернулся с задания. И Лоле стало страшно за своего отца. И загрустнела до слёз.
Испанцы-артековцы вместе с русскими ребятами водили гостей по тенистому парку, на лодках доплыли до Пушкинского грота, с гордостью хозяев рассказывали о водопаде Суук-су. Название татарское. Означает «Холодная вода» - это от источника, что течёт под горой.
Потом учили земляков петь «У артека на носу приютилось Суук-су», перенку, которая помогла тому, что курорт Суук-су со всеми 33 зданиями передали артековской детворе.
Гости сели вперемежку с русскими друзьями. Красные испанские шапочки-пилотки и белые панамы превратили концертную площадку в цветочную клумбу.
Костёр выложили в форме большой пятиконечной звезды.
Сначала выступал мальчик из Совета вожатых, потом известный лётчик, герой Советского Союза, который после ранения лечился в Гурзуфе. Он рассказывал об Испании.
- Пионеры, там идёт большая война. Русские ребята, вы не представляете, что это такое. А ваши испанские сверстники испытали её на себе. Сговорившись с фашистаими Германии и Италии, год назад испанские фашисты подняли мятеж против Республики. Народ не был готов к предательскому удару, но встретил его мужественно. Республике требовалось помощь. В Испанию потянулись добровольцы – из Польши, Венгрии, Болгарии, Югославии, Кубы, США, из 24 стран мира. Шли французы, потому что знали: если не помочь испанцам, фашизм поднимет голову и в их стране. Шли немецкие патриоты, чтоб бороться с гитлеровцами на испанской земле. Шли итальянские антифашисты, чтоб воевать против итальянских карателей, которых Муссолини открыто отправляет в Испанию. Война в Испании – не просто война испанцев против испанцев. Это война всех народов против испанских, немецких, итальянских фашистов. Люди многих национальностей помогабт испанской Республике. Но всем им, говорящим на разных языках, понятна фраза, ставшая в Испании законом – «Но пасаран! Фашисты не пройдут!»
Русские и испанцы подхватили:
- Но пасаран!!!
- Но пасаран! – отрывисто ещё раз выкрикнул лётчик, по-ротфронтовски сжав кулак.
И все, как один, взметнули в потемневшее небо небольшие, но твёрдые сжатые кулаки.
Крики стихли. После короткой клятвенной тишины продолжал:
- Расскажу вам о примере боевой дружбы людей разных национальностей в Испании. Знал я человека. Летал он с испанцем в Испании. Был командиром. Однажды фашисты тяжело ранили в бою испанца, лётчика его эскадрильи, и он был вынужден сесть на территорию врага. Тогда командир приземлился вслед за ним, рискуя попасть в плен, но спас истекающего кровью друга…
И не докончил, не досказал чего-то важного. Но и так всё понятно: это был он сам, русский лётчик, спасший испанца. Ну да, конечно, это он рассказывал о себе – не просто так ведь у него перебинтовано плечо. А прямо не говорит, потому что это военная тайна.
И Лола хлопала и думала, что если б и с её отцом случилось такое, то и его б спас русский командир.
Она не знала, да и не могла знать, что несколько лет спустя будет с мучительным напряжением вспоминать каждое слово этого скупого короткого рассказа русского лётчика, будет стараться восстановить в памяти не только то, что он сказал, но даже и то, что, может быть, лишь хотел сказать, но, удержавшись, только намекнул об этом. Иногда мы проходим мимо факта, показавшегося незначительным, не имеющим к нам прямого отношения, а потом неожиданно узнаём, что из тысячи других людей одних нас он и касался непостредственно.
Лётчик ещё говорил, что перед ними, русскими и испанскими детьми, открыты все дороги. Полёты в стратосферу, штурм полюса, исследования Северного морского пути – всё доступно для них. Надо только отлично учиться. Тогда они смогут стать такими лётчиками, как Чкалов, такими смелыми учёными, как Шмидт и Папанин.
Потом на сцену выкатилась кругленькая, курносенькая пионерка и стала декламировать стихи Симонова. Сразу оживились. Новинка, стихи об Испании, о генерала Матэ Залка. Это был герой.
Стихи приготовили как сюрприз – для гостей. И они прозвучали стихотворной иллюстрацией к скуповатым словам лётчика о бойцах Интернациональных бригад:
Недавно в Москве говорили,
Я слышал от многих, что он
Осколком немецкой гранаты
В бою под Уэской сражён, - продекламировала девочка. Но зал не принял этой печальной новости. Не поверил искренне, убеждённо. И когда она перешла к следующим строчкам, все облегчённо вздохнули:
Но я никому не поверю,
Он должен ещё воевать.
Он должен в своём Будапете
До смерти ещё побывать.
Пока ещё в небе испанскомш
Германские птицы видны,
Не верьте: ни письма, ни слухи
О смерти его не верны.
И зашумело вокруг, как вздох облегчения. Конечно ж, он жив. Разве умирает герой? Разве мёртв Чапаев. Или Котовский? Мёртвые лежат в земле. А герои живут среди людей, в их сердцах. Их можно видеть в кино, читать о них книги, поэмы. Жив и Матэ Залка. Война – это дело живых, а не мёртвых. И он должен ещё воевать.
Он жив, - подтвердила курносая. – Он сейчас под Уэской.
Солдаты усталые спят.
Над ним арагонские лавры
Тяжёлой листвой шелестят.
Ну, вот же – жив. И стало легче. Дрогнула последняя строчка. И короткая, как замыкание, вспыхнгула тишина. Только было слышно, как глухо переплёскивает в камнях прибой, да легонько поигрывает в кронах кипарисов вечерний ветерок… И всколыхнулось, вспыхнуло – заапладировали с энтузиазмом, с жаром.
И само собой случилось, что и гости приняли участие в концерте – долго упрашивать не пришлось. И русские номера чередовались с испанскими. То, что недавно готовили для кино, пригодилось.
Артековцы плясали гопак, горячий, стремительный, налитый южным задором и огнём. Гостей аж с мест срывало от восторга.
Педро исполнил баскскую народную песню и на бис мексиканскую «Te voyhacer unos calsones…»
Потом артековцы показали короткий номер. На авнсцену выкатился кортышка-конферансье, ломавшимся мальчишеским голосом произнёс:
- А сейчас увидите танцевальную картинку «Одинадцать республик – одинадцать сестёр». В Артеке отдыхают дети всех национальностей СССР. Каждый исполнитель покажет танец своей Республики.
Мальчик-грузин в национальном костюме, ловко становясь на цыпочки, живо прошёл в танце широкий круг.
Потом выскочил мальчик-туркмен. Его будто накрыла огромная меховая шапка. Джигит плясал отлично, одинаково энергично работая как ногами, так и руками. На боку грозно поблескивал кинжал. Несколько раз он выхватил его, резко бросал ко рту, ловил губами и крепко держал в зубах.
Когда плясал грузин, вздрагивая, плыла грузинская мелодия. Когда джигитировал туркмен, со сцены неслись отрывочные аккорды туркменской музыки.
Но вот под открытым небом распахнула крылья, раздольно потекла русская мелодия, и на сцену выплыла худенькая девочка с длинными светлыми косами. Вся прозрачная и светящаяся, словно лесная берёзка. Лола смотрит завороженно, не отрываясь на леюбединый танец девочки, и её губы шепчут восторженные слова.
За кулисами скрылся одиннадцатый исполнитель. Музыка умолкла. Но танцоры должны были выйти на сцену ещё и хором исполнить песню «Широка страна моя родная».
Но тут по вине Эрнесто произошло такое… Он уже облачился в костюм для национального танца и был наготове. Следующий выход – его. Подмывало нетерпение, и когда стихла музыка, подумал: «Пора». И вылетел из-за кулис. Долго не тзадумывался, начал плясать. Но оркестр молчал. Не проявляли признаков жизни и ошеломлённые зрители: в составе Советских Республик Испания не числилась. Но Эрнесто танцевал. И молчание сломалось. Зал одобрительно захлопал.
- Чем мы хуже? – кричит Педро, от возбуждения руками размахивает, будто что-то в воздух подбросить собирается, и наконц нужные слова:
- «;Viva Espana libre! (Да здравствует свободная Испания!)
Фернандо тычет задранным квкрху большим пальцем – на «ять» значит. Кричит в ухо сидящей рядом переводчице:
- И мы не луком шиты.
И самодовольно ухмыляется: во какую русскую пословицу ввернул и видно, к месту – у Лидии Фёдоровны губы ползут в улыбке. Значит поняла. Какм и у многих ребят, у него в руках записная книжица, куда он вносит русские слова и выражения. А к пословицам у него особое пристрастие. Правда, они часто навыворот получаются, но Фернандо не унывает – он упорный.
А испанские ряды рокочут:
;No pasaran! (Фашисты не пройдут)
И оркестр понял – заиграл, чтоб подденржать танцующего Эрнесто и бурный порыв аудитории. Над латунно застывшими камнями, над тысячью детских голосов, белокурых и чёрных, отчаянных и горячих, высоко взметнулся маршевый протуберанец – вырвалась, зазвенела испанская музыка.
Гостей решили не отпускать. После концерта поужинали вместе и спать.
Русские гиды до самых спален сопровождали испанских друзей. Шёл оживлённый разговор – больше на пальцах, чем на словах.
Педро долго не мог расстаться со своим русским другом, который шефствует над ним неотступно. Всё уже выложил о себе. Учится на одни «Отлично», приехал с сибирской реки Лены. Решил найти землю Санникова. У него самого фамилия Санников. И по всему выходит – его это земля, пусть и не найденная.
Вместо преводчика мальчик из артековцев – испанец. Педро только и понял, что есть такая земля, которую ещё предстоит найти. Ну, всё равно что Америка, открытая Кристобалем Колоном. А он и не знал, что ещё есть такие земли. Вот ему б…
- А Лолу и Кармен провожала девочка-берёзка. И Лолита мысленно справнивает её с Соледад. Такая же беленькая, златовласая. Только у Солечу нос прямой, а у девочки-берёзки – пуговкой.
Ночь сравняла всех. Пройдя по спальням, не отличишь, где русские, где испанцы. На белых простынях проступают одинаковые головы, только одни светлее, другие потемней. И все такие, мирные, а днём на них угомона нет.
Что им снится? Какие сны? Одинаковые ли?
В русых головах мелькают героические сцены войны. В танках и самолётах спешат русоволосые к Мадриду – там ждут их помощи. «Гренада, Гренада, Гренада моя» - слышатся им такие знакомые слова, зовущие на подвиг.
Новый друг Педро, Шурка Санников, сейчас не под чистой белой простынёй. Он спасает испанского лётчика, попавшего в беду. Вот огнём огнём пулемёта отгоняет врагов, бросившихся к машине боевого друга. Шурка сажает самолёт и подхватывает на руки раненного испанского лётчика. Тут из-за камней выскакивают враги. Их видимо-невидимо. Они бегут к самолёту. Ещё чуточку – и ему не взлететь. Он уже видит их лица, слышит тяжёлое лошадиное дыхание… И спокойный Саша, который никогда не кричал по ночам, барахтается в постели, комкает олдеяло и нечленораздельно мычит.
А черноволосые?
Первые дни в Советском Союзе война преследовала их даже во сне. Бывало кто-то заплачет, кто-то по-взрослому заскрипит зубами. А десятилетний Эмильяно часто кричал ночью и будил других. Он вскакивал и сидел в постели с широко открытыми, искажёнными ужасом глазами – и во сне видел, как самолёты с крестами на крыльях, застилая небо, обрушиваются не его родной городок.
Но это в первые дни, а теперь черноволосые спят безмятежно. И Эмильяно больше не кричит: «;Madre! ;Hermano!» (Мать! Брат!). Он тихо и ласково улыбается во сне и зачем-то гладит рукой падушку.
А Педро снится железный ледоколище среди крепких арктических льдов. У такого борта покрепче танковой стали – снарядом не пробить. Эрнесто и Шурка над картой склонились. Вычерчивают маршрут. Красная зигзагообразная кривая упирается остррой стрелкой в таинственный остров – Землю Санникова. Они её откроют, эту исчезнувшую и появляющуюся землю. Откроют все вместе. Педро на капитанском мостике. А вокруг льды и такой холдище! Бррр!
И он до самого подбородка натягивает простыню – замёрз.
Крепко спят черноволосые. Красивые снятся им сны. Мирные и героические. И хоть сейчас, при лунном свете, не отличишь их от русских сверстников, особенно тех, у кого под «нуль» острижены головы, но если быть чуточку повнимательней, поймёшь, во сне ли, на яву, а
И под русским небом всё же
Каждый был из них испанцем,
Каждый ниточкой незримой
Был привязан к той дорожке,
По которой сделан первый,
Самый смелый в жизни шаг.
Каждый помнил незабвенно
Тихий патио мощёный
Кулакастым, крепким камнем,
Где он в кровь сбивал колени,
Дрался, плакал и мирился.
Каждый помнил дом, где рос он,
И друзей по детским играм
То отчаянных и верных,
То коварных и драчливых,
А над всем – отца и мать.