37. Заварные пирожные

Просто Мышъ
         Витатий в этот день совершенно не знал, чем ему заняться. И не то чтобы никаких дел не было, были, конечно. Но всё какие-то скучные и по большому счёту неувлекательные. Ну что это такое, действительно, — перебрать горох и сушёную малину, проверить грибницу на заднем дворе, натаскать хвороста, срубить кусачую крапиву вдоль изгороди! Ведь всё это обычные рутинные занятия. А маленьким ежам иногда надоедает однообразие! И хочется чего-нибудь эдакого, из ряда вон выходящего! Вот только чего именно? Увы, в голову ничего не приходило.
          "Может, у меня просто поломалась голова?" — подумалось вдруг, и Витатий тут же стал встревоженно ощупывать её лапками. Однако, с головой всё было в порядке. И Витатий понял, что нынешний день будет точно таким же, как вчера, позавчера, и даже позапозавчера. Он печально вздохнул. И вот тут-то в буйных кустах крапивы неожиданно послышалась какая-то возня. Послышалась и затихла.
          Заинтригованный Витатий осторожно приблизился к забору и вгляделся. Как того и следовало ожидать, в густой кусачей заросли по ту сторону изгороди сидел не кто иной, как Четырепять. Сидел, закрыв глаза, что-то пережёвывал и молчал. Молчал настолько выразительно, что ёжик сначала даже не узнал своего друга, и потому не поздоровался, а только икнул, ибо вид притихшего в крапиве зайца был несколько пугающим. Впрочем, уже в следующее мгновение ёжик спохватился и взмахнул руками.
          — Прривет! — весело произнёс Витатий и широко улыбнулся, в надежде, что Четырепять сейчас встрепенётся, откликнется, и затем всё ему объяснит.
          Но не тут-то было. Заяц мало того, что не ответил на приветствие, так ещё и повернулся к ёжику спиной. Каковое действие являлось не только странным, но и возмутительным.
          — Э-эй, ты чего? — изумлённо спросил Витатий, перелезая через штакетины и подходя к зайцу вплотную. — Чего молчишь-то?
          Вместо ответа Четырепять вдруг сделал какую-то абсолютно необъяснимую вещь — он ловко перепрыгнул через забор и уселся там, опять же повернувшись спиной к Витатию. А затем совершенно невозмутимо сунул в рот невесть как оказавшуюся у него в руках морковку. С хрустом откусив от неё, он пошевелил ушами и удовлетворённо замер.
          День вдруг перестал быть скучным и обыденным, в нём явственно проявилась некая интрига. Похоже, Четырепять затеял очередную забавную игру, решил ёжик.
          Десять раз Витатий перелезал через забор, десять раз заяц перепрыгивал от него на другую сторону, сопровождая свои действия хрустом поглощаемой морковки. И вот наконец, уже серьёзно уставший и отчаявшийся понять происходящее, ёжик зацепился ногой за штакетину и с воплем упал прямо на зайца.
          — Уфф! Мама дорогая... — произнёс в ответ Четырепять, ошеломлённо озираясь вокруг слегка косящими глазами. — Вот это да... Уфф! Ну, ёжик, ты меня очень выручил, — вдруг затараторил он, — иначе, боюсь, я бы навсегда остался немым. А может быть и глухим. А может быть и не навсегда, но очень надолго. А может быть и не очень надолго, но вполне достаточно, чтобы это бросилось в глаза окружающим. А может быть и нет. А может быть и ещё чего-нибудь похуже.
          Витатий вытаращил глаза на друга.
          — Так это что же получается, ты меня сейчас действительно не слышал?
          — Абсолютно! Абсолютно! — торопливо закивал головой Четырепять. — И не слышал, и не видел! Прикинь!
          Но ёжик не собирался ничего прикидывать, он хотел понять, ибо если ты чего-то не понял, то это непонятое будет мучить тебя всю оставшуюся жизнь. А такого ни один порядочный ёжик по отношению к себе допустить не может!
          Четырепять же тем временем словно бы невзначай вытащил из кармана оранжевую морковку и захрустел ею, прикрыв глаза. И тут ситуация повторилась — заяц сосредоточенно жевал лакомство, опять не желая реагировать ни на какие слова! Витатию пришлось прибегнуть к радикальным мерам и как следует треснуть зайца по макушке.
          — Ох! — вздрогнул Четырепять и с силой выдохнул воздух: — У-у-уфф! Ты снова спас меня, мой друг! А то бы я до скончания века остался немым, глухим и слепым. — заметив упавшую на траву надкушенную морковку, заяц потянулся за ней.
          — Стоп! — Витатий решительно остановил движение заячьей руки. — Стоп! Объясни мне вначале, что тут вообще происходит? От чего ты становишься слепоглухонемым?
          — Так, это... видишь ли... — заяц почесал макушку, подумал, и, понурившись, признался: — Я был в гостях у Локи Шляпника.
          — Ах, вот оно в чём дело! — всплеснул руками Витатий и понимающе покачал головой. — То-то я гляжу, что ты нынче сам не свой.
          Уж кто-кто, а Витатий знал причину произошедшего с зайцем конфуза. Когда-то, давным-давно, он слышал рассказ своего дедушки Йожки про несчастного Локи Шляпника. Суть проблемы заключалась в том, что во время изготовления самого качественного фетра для шляп применяется ртуть. А испарения ртути очень вредно действуют на голову. В результате Шляпник, который раньше был вполне здравомыслящим субъектом, постепенно, в процессе производства всё большего количества шляп, надышался испарениями ртути и... просто-напросто сбрендил! После чего бедолагу и прозвали в лесу Свихнутым Шляпником. Мало того! Каким-то невероятным образом Локи умудрялся передавать часть своего безумия каждому посетителю, который заходил к нему в мастерскую. Так что отныне мало у кого возникал соблазн навестить его по старой дружбе, или какому-нибудь другому поводу. Даже шляпы теперь он мог сбывать только на рынке, в безопасной для покупателей атмосфере.
          — Я и попал-то к нему совершенно случайно. — словно бы даже сам удивляясь допущенной оплошности пожаловался Четырепять. — Просто брёл мимо его дома, задумавшись, по своим делам, и вдруг слышу из-за забора голос: "Милостивый государь, не соблаговолите ли заглянуть к старику на чашку чая с заварными пирожными?" Ну... я и соблаговолил... Заварные пирожные-то на дороге не валяются, согласись! — заяц взглянул на Витатия большими трагическими глазами. — А потом, когда уже сели за стол, Шляпник возьми да и скажи: "Милостивый государь, когда я ем — я глух и нем! Чего и вам желаю!" И всё! Тут меня и переклинило! Ем эти пирожные, пью чай и молчу! Молчу, как проклятый! А старик всё говорит и говорит чего-то, всё говорит и говорит! А я всё ем и ем, ем и ем. А в голове одна мысль крутится: когда я ем — я глух и нем, когда я ем — я глух и нем! Правда, потом, уже в лесу-то, я немного пришёл в себя. Да что толку! Решил зайти к тебе в гости, добрался вот сюда, до забора, и дёрнул же меня чёрт откусить маленько от свежей морковки, проверить её на вкус! И всё! Опять меня переклинило... Ну, ты же сам видел.
          — Видел. — согласился Витатий и сочувственно покачал головой. — Эк тебя угораздило. Но ты не бойся, это пройдёт. Я знаю точно, дедушка Йожка рассказывал.
          — Правда? — обрадовался Четырепять. — Ффу, прямо камень с души свалился.      
          — Правда, правда, — подтвердил Витатий, — дедушка врать не будет, у всех проходило, значит и у тебя пройдёт. — он задумался, затем взглянул на зайца и пробормотал: — Я вот только одного не пойму, ну, ладно, допустим, когда ты ешь, ты глух и нем. Но ты же при этом ещё и глаза закрываешь! Почему глаза-то закрываешь?
          — Как это "почему"? — подскочил от удивления Четырепять. — Ну ты даёшь, друг мой! Да ведь она же вкуснющая, морковка-то! Не хуже заварных пирожных. Вот я от удовольствия глаза и закрываю!