Вечер был теплый летний ласкающий. Двое не спешили домой.
- С тех пор как у меня твой ноутбук все не могу успокоиться. Фотография, где она целует тебя, так и стоит перед глазами. Не понимаю, как? Как ты мог упустить такую женщину?
- Отстань. Лучше последнюю оцени, она тоже там где-то есть, - небрежно отозвался приятель.
Совершенно разные характерами, когда-то они были одноклассниками, что стали друзьями, вместе прошедшими одни и те же неминуемые перипетии жизни. Общий взгляд на мир роднил их, позволив остаться близкими людьми, когда многие уже потерялись.
- Какие глаза… какая улыбка… в ней все светится теплотой… Мне никогда не нравились блондинки, но здесь я отдаю тебе должное, - не унимался друг. – Это была лучшая из твоих женщин.
- Прекрати! Последняя тоже… лучшее, что можно примирить к предложенным обстоятельствам.
- Как? Как ты мог отпустить ее?
- Да, что с тобой?! Ты замолчишь, наконец, или нет? Заладил: «Как ты мог? Как ты мог?» – шумно выдохнув, спутник остановился и, достав сигареты, напряженно закурил.
- Пошли уже ...
Позвавший был высоким блондином с безукоризненно правильными чертами лица и холодным взглядом серых глаз. Сдержанный, скупой на мимику и жестикуляцию, он задавал маршрут прогулки и ее темп, отстукивая жесткой подошвой легких ботинок равномерный такт. Породистый и холеный он невольно притягивал внимание женщин, но их решительность всегда таяла под его высокомерной отчужденностью, хотя, ни обаяния, ни простоты общения, ни открытости, ни дружественности он не был лишен, наоборот, многое в нем было с избытком. Старики его уважали.
- Злой ты какой-то сегодня, - пришаркивая через каждую пару шагов разбитыми кроссовками, весело усмехнулся его приятель. – Что на тебя нашло?
- Да, как-то расстроился, когда увидел ее… если бы я знал тогда, если бы ты рассказал…
- И чтобы ты сделал?
- Ты бы сделал правильный выбор, идиот!
Идиот обличьем походил на тяжеловоза: низкорослый, темноволосый, с крупными чертами лица, сипловатым голосом, честный и грубовато-простодушный. Последнее чаще принимали за хамство, отчего он постоянно зарекался молчать, но неуемная энергия всегда находила брешь в этом упорстве, оттого и нажито было немало врагов. Дети его обожали.
- Что я в этой жизни пропустил? Когда ты успел заразиться альтруизмом? Должен тебя сразу предупредить – миссионеры хорошо не кончают, - но блондин не отозвался и по-прежнему шел, чеканя шаг. – Ладно – ладно, успокойся ты. Вернуть ничего нельзя, жить нужно, желательно весело…
- Почему? Почему ты отпустил ее, когда она пришла?
- О! Это очень запутанная история, - паясничал друг. – И вообще прекрати выворачивать душу: я был очарован другой, номер не помню какой… ну, ты же знаешь меня…
- Не понимаю, как… как можно было выбрать такое убожество? Как?! Когда в тех глазах и глубина, и ум, воспитанность, интеллигентность… а какая грация?
Какое-то время они шли молча. Один глупо переживал ноющие разочарование в своих идиллиях смешанное с острой обидой за друга, столь беспечно разменявшего себя на многое пустое и упустившего единственное, когда его судьба обошла в том, хотя он был несомненно достойнее. Второй же стремился заглушить, забить, задавить у истоков боль физическую, всегда начинающую разрастаться откуда-то из грудной клетки, стоило лишь дать свободу воспоминаниям, порабощающим мозг и парализующим волю, где раскаяние не приносило облегчения.
- Подумать страшно, сколько лет прошло, а все еще живо... - с силой выдохнув, трудно улыбнулся приятель. - Да, она пришла, когда я уже перестал надеяться, что у нас будет секс, и протянула руку... Что я мог предложить ей? Только дружбу. Молод был, жаден, не я выбирал - меня выбирали.
- Подбирали.
- И отбивали, и обдирали, и забывали, - рассмеялся он. - По-разному, по-разному случалось. А что дал твой селекционный отбор? Сдается, сидим мы с тобой в одной луже, только с разных сторон.
Один из них просто принимал людей в жизнь, дарил себя без мыслей и торга, но и отрекался лишь единожды. Другой же рассудительно отдавал время, избегая напрасных затрат сил и средств, а отрекался трудно, по мелочам. Потери давались сложно, но со временем они и с этим смирились, даже привыкли.
- Семьи хочется. Детей. Ты счастливый, у тебя их трое, - ободряюще улыбнулся блондин.
- Плюс три матери-истерички и счастье получается неподъемным. Одного в толк не возьму: когда женщина превращается в бабу, а мать в курицу, затем последние смешивается и выходит...
Их оставляли - они оставляли. Одного все бывшие ненавидели, что и без них он был счастлив, довольно и сыто. И второго все бывшие ненавидели, что и без него сумели стать счастливы, свободно и легко. И не могли они постигнуть этой солидарности в женщинах.
- Меня тут познакомили с девушкой, она, правда, медсестра, но в нашем возрасте ценится уже праведное намерение, а все остальное... – и, невесело отмахнувшись, блондин игриво повел плечами. - Очень милая девушка: спокойная, выдержанная, приятной полноты. Ей тридцать три, разведена, ребенку шесть, живет с мамой и...
Не слушая больше, спутник его глухо зарычал.
- Опять?! Снова по кругу?! Тридцать три - это последний шанс! Медсестра - это диагноз! Очень милая - это два часа у зеркала каждое утро, а вечером в постели баба-яга! И в этом возрасте девушек не бы-ва-ет!!! Ты! Ты… Ты когда-нибудь сам выберешь женщину?
- У меня нет на это времени.
- Времени нет, говоришь... - оглядываясь, нараспев протянул тяжеловоз и кивнул на проходящую мимо особу женского пола. - Нравится? - ему неопределенно улыбнулись. - Девушка! Девушка... – и, резко развернувшись, он в три шага настиг незнакомку. - Простите ради бога, но ваши глаза! У вас прекрасные, изумительные, очень красивые глаза. Наверное, вам говорят об этом каждый день?
- Не говорят. Некому.
- Я бы говорил это постоянно. Правда, без всякой лести, у вас удивительные глаза, - и переменив тон, он искренне улыбнулся незнакомке. - Недоверчивые... вы храните тайны? Теплые... в вас нет злости. Добрые... вас не испортит возраст. Смеющиеся... значит, вам не чужд юмор? Или вы скрываете неловкость? Бесстрашные, открытые, дерзкие... - читал он меняющиеся чувства по взгляду девушуи, в помыслах уже устремившейся на огонь. - Ах, Наденька, если бы мое одинокое сердце, было свободно... - обращение по имени, заставило ее насторожиться. - Но вы еще можете спасти моего друга! Он врач. Хирург. Кардиохирург. Может починить любое сердце, но только не свое. Кандидат, нет уже доктор медицинских наук. Преподаватель...
- А вы?
- А я? А я просто Гоша, - наигранное замешательство вызвало девичий смех и помогло преодолеть скованность. - Макс! Ну, где ты там! Скорее к нам!
Развязался легкий мимолетный разговор.
- Надя, только не говорите, что спешите?
- Да, очень.
- И в провожатых вы не нуждаетесь?
- Нет.
- Но номер-то телефона хоть дадите?
- Откуда ты узнал ее имя? - спросил жених, когда новоиспеченная невеста скрылась из вида.
- Медальон на груди.
- Ты же в глаза смотрел!
- Ну... я старался, - и обои рассмеялись. - Без шуток, Макс, выкини из головы свою медсестру и позвони лучше этой через пару дней. Она есть менее сомнительное счастье, которое следует хотя бы по-пы-та-ть-ся примирить к предложенным обстоятельствам.
Они всегда, не скрываясь, завидовали друг другу. Одному, казалось, ему не хватает общительности, напора, безрассудства и животного магнетизма другого. Другой же всегда стремился к сдержанности, рассудительности, выдержке и стойкости своего друга.
- О! Какие люди! - неожиданно послышался позади громкий манерный возглас, заставив одного напрячься, другого оглядываться. - И без охраны! Привет! Привет, всем! Гуляете? Мы тоже.
- Славка, ты? - растеряно спросил доктор, ища поддержки у хмуро молчащего друга.
- Я! Я! А родной брат и привета не скажет? Вы куда гуляете?
- Мы домой гуляем, - сухо ответил родной брат.
- А мы из дома...
- Вот и счастливо, - обрезав дальнейший разговор, Георгий кивнул и быстро пошел прочь.
- Гоша! Гоша, да остановись ты уже! Куда летишь? Славка… он что больше не скрывается?
- Видимо, нет! – грубо отрезал друг.
- М-да... ориентационный метаморфоз, - смущенно бормотал не поспевающий приятель. – Это уже кидается в глаза… А какой был парень... Слушай, а что это за деменционное создание с ним было?
- Не узнал? Совсем не узнал что ли? Это Вера. Помнишь, Славкино совершеннолетие, он представлял ее, как подругу.
- Нет. Не может быть! - вспомнив, Макс резко остановился и застыл на месте. - Этого не может быть, - и взгляд его утратил привычное превосходство. - С твоим братом все понятно, но с ней-то что произошло?
- Пошли уже, - усмехнулся Георгий и зашагал вперед. - Девочке это открытие стоило нервного срыва, трижды, - уточнил он и по привычке горько отшутился, - но она не теряет надежды на возращение блудного «мужа» к родному лону. Педик и психопатка... вот вам и финал.
- А какая красивая была пара...
Переглянувшись, тоскливо замолчали, но неожиданно один зашелся приступом смеха.
- Да у вас просто мания предлагать женщинам дружбу.
- Зато ты у нас каждый раз на кольца тратишься.
- Злой ты, Гошка…
- Судя по всему, с нами судьба обошлась гуманно.
- Можно сказать и так, - согласился Макс.
- Я просто потерял любимую женщину… единственно возможную для меня.
- Я ее так и не нашел… и вряд ли найду.
- В таком случае нам остается лишь одно...
- И что же это? Одиночество?
- Одиноким быть невозможно, пока есть жизнь, пока есть день, месяц, год, час, минута... Только представь, у тебя осталась лишь минута, целых шестьдесят секунд, чтобы ты сделал?
- Не знаю... Надо подумать...
- Расслабься. Ты уже труп, а ведь мог бы успеть признаться мне в любви.
- Шут!
- Покойник!
Давно стемнело, но эти двое не спешили расставаться.
2011 г.