По вторникам Мароков проводил совещание, на котором присутствовали все остатки руководящего состава института. Оно было уже не таким напряженным, как раньше. Никто не боялся ходить на него, даже если не выполнил прописанную в протоколе задачу, догадываясь, в глубине души, что идёт игра в проектирование. И, хотя в Марокове видели задатки здравого смысла, в отличие от Развалова, все понимали, что Венерова не даст ему ничего предпринять самостоятельно. То ли потому, что дальше разваливать уже больше некуда, то ли потому, что сам Мароков не был похож, как на проектировщика, так и на ликвидатора.
Когда Саша вошёл в комнату, Сергея еще не было.
Он сел за свой компьютер, где сегодня не было интернета, и уставился в точку перед собой. Интернет теперь часто отключали у них, так же пропадало мыло и туалетная бумага в туалетах. О причинах следующего легко можно было догадаться.
Именно в такой задумчивой позе его и застал, вернувшийся с совещания Сергей.
- Ну, как сходил?
- Нормально. На Шпателя гонят. Он уже и ходить перестал на эти совещания. Говорит, что ему делать там нечего, среди всей этой толпы идиотов. Мароков представил нового главного конструктора института. Какой-то Сараев.
- Да ладно!? Ну, дела! Откуда он его вывез? И, как он тебе?
- Нормальный мужик. Лет семьдесят. Какую-то бабку привели. Говорят, главным инженером будет.
- А это, что ещё за чудо!? Слушай, такое впечатление, что создается параллельный мир! А сам институт уже никому не нужен, потому, что он пытается работать по правилам. Тебе не кажется?
- Я, если честно, то уже не понимаю ничего. Хотели заставить расчёт панельного дома делать, совсем сдурели уже! Я не знаю панели, и не хочу заниматься ими! Мне они не интересны были никогда.
- Это потому, что Шпатель самоликвидировался. А как звать-то эту конструкторшу?
- Глинка какая-то. Ирина Борисовна вроде. Очень правильная женщина. Что-то говорит всё время про какой-то порядок. То ли она его навести хочет, то ли он у неё там, где она прежде работала, был.
- Чем-то наше правительство напоминает. Тебе не кажется?
- Я не думал об этом.
- А ты подумай. Смотри сам, про порядок говорит всё время. Уж не наводить ли она его собирается? Тогда точно, как наш премьер министр. А этот Сараев, вообще на министра финансов должен быть похож тогда. Разве я не прав? Только младше гораздо. Тоже пытается что-то считать, но при этом не умеет два плюс два сложить. Хотя, в то же время, если браться за нас, то опять увольнять придётся. Так и не останется им кем руководить.
- Да, похоже. Но, пока сложно что-то о них говорить. Их же взяли для того чтобы институт спасать. Кто его развалил, не говорят, правда, но намекают на Развалова, - улыбнувшись, сказал Сергей.
- Петя сейчас далеко. Да и не он один виноват. У него работы много опять. Остатки огромный института, который ему достался пусть ещё и на плаву; людей не так просто опустить, время надо.
* * *
Параллельно с Сашей, тихой, затворнической жизнью жили ещё двое, оставшихся от прежних директоров. атавизма прошлой жизни.
Первый Донов, который много лет назад помогал Саше, вместе с Надежиным, улучшить фасады Санации, позже, при Райкине «исправлял» фасад жилого дома с парковкой в стилобатной части. И всё это по просьбе Пристроева, оставаясь, как и раньше, на должности начальника проектного отделения.
Второй Смуров, которого спрятал, тогда в ещё принадлежащем ему институте Райкин, на должности «аварийного» Лышкина.
Но их положение отличалось от Сашиного тем, что Мароков знал их внутренние телефоны; корпоративные мобильные у них так же, как и у Саши, отняли. Мароков постоянно им что-то поручал, в отличие от Саши, о существовании которого только догадывался из многочисленных рассказов сотрудников.
Саша представить себе не мог, что когда-нибудь окажется в такой ситуации, что будет иметь возможность приходить на работу просто так, только лишь для того, чтобы сидеть тихо и заниматься своими делами.
И Донов, и Смуров являлись людьми из той, прошлой жизни, которых должен иметь институт, как козырь, внезапно доставаемый в нужный момент из кармана. Когда те, кто сейчас находился у руководства полнолюдного прежде института, не знали, как ответить на письмо, или не понимали о чём идет там речь, Донов, с неимоверной легкостью и умением, сочинял ответ. Причём такой, которому мог бы позавидовать каждый. Читая его письма люди долго потом не могли понять, что это именно было? Вежливый отказ, согласие с просьбой, или перенаправление её по другому адресу. А была это ещё та, Брежневская школа. Не понимая этого умения, но догадываясь о том, что оно спасительно для него, Мароков, ценил их наличие, и всячески оберегал от пустяковых занятий, которыми очень часто нагружал их Развалов, для которого все были равны. Он считал, что и микроскопом можно забивать гвозди. Идиоты, и лентяи, смелые, и глупые, талантливые, и бездарности - все, в его понимании должны были получить свих тумаков.
Смуров же обладал умением защищать Развалова, а потом и Марокова на совещаниях у Хазина, которые тот проводил у себя в депортаменте. Только он один способен был так хорошо доложить по теме спроектированных институтом православных храмов, которую он и выбрал себе, в своё время, еще при Райкине, поняв, что так и не будет назначен на должность главного инженера. Лышкин оказался для этой цели более никчёмным и сговорчивым, что послужило приоритетом при его назначении. Отойдя от всей этой, институтской суеты в сторону, и занявшись Богоугодным делом, в надежде на то, что только так можно теперь сохраниться в современном обществе, Смуров скромно делал своё дело, изредка заходя в гости к Саше.
Вот и сегодня он решил повидаться.
- Привет Саш, - сказал Смуров, входя к нему в комнату.
- Привет Виталий Гаврилович, - ответил Саша.
- Слушай, ты в курсе, что Развалов перевел к себе из моспроекта всю первую мастерскую, храмостроителей, под руководством Соколова? – спросил он.
- Нет, я ничего не знал. К себе под крыло их решил взять. А то, видимо ему руководить-то скоро уже некем будет. Разгоняет всех, одним только своим видом.
- Наверно. Так вот он теперь просит все храмы, чтобы институт ему передал. С этим я и пришел, - понурив свою седую голову, сказал Смуров.
- Да пошёл он!
- Вот, и я так думаю. Но он говорит, что с Диной Игоревной договорился, - постепенно обставляя флажками Сашу, словно волка, добавил Смуров.
- Вот пусть мальчик и пишет письмо от её имени, а потом подписывает у неё. Тогда и отдадим. Пусть подавится! – выдвинул ультиматум Саша, не зная, как прорваться сквозь уже сплошную изгородь «охотника».
- Пусть пишет. И я так сказал. Но Мароков говорит, чтобы я у тебя всё взял, он же ничего не понимает, только боится свою Венерову. Он же с ней теперь напрямую общается.
- Я без письма ничего не дам. Да и у меня нет ничего. Все у Биатрисы Михайловны, а она, мне не принадлежит, её же Петя во вторую мастерскую отдал.
- Да я уже был у неё. Она ничего не отдает. Говорит: - Идите к Шумейко.
- Виталий Гаврилович, я тебе всё сказал, - подыгрывал абсурдности ситуации Саша. Он перешёл с ним на «Ты» уже как несколько лет. Ещё с тех пор, когда Райкин удалил Смурова подальше от Лышкина, в другой конец, занимаемого руководством третьего этажа.
Последнее время он частенько заходил в комнату к Саше с Сергеем, «отогреться» от всего этого институтского беспредела, проводя у них минут по десять, пятнадцать, узнавая последние новости или наоборот делясь ими.
- Я понял уже Саш, - смирился тот, не спеша уходить, прислонившись к стенке.
- Слышали? – спросил он прямо с порога Биатрису Михайловну, как только избавился от Смурова.
- Да Александр Александрович, Смуров мне звонил. Не могу я нормально с вами разговаривать, когда у вас пол лица бородой скрыто!
- Я пришел сказать, что отдавать будем только по письму. Я и ему так сказал. Он только что у меня был. А бороду я не сбрею. Говорил уже, и не раз!
- Я никому, ничего не отдам. Пусть делают, что хотят со мной!
- Дело ваше, - сказал Саша и ушёл к себе, хитро поглаживая свою, такую окладистую уже к тому времени бородку.
* * *
Саша, встретив Донова в коридоре, около своей двери, очень обрадовался. Не видя его уже около месяца, он думал, что тот уволился.
- Здравствуйте Виталий Илларионович, - поздоровался он.
- Привет Сашенька, - ответил начальник проектного отделения.
- Как ваши дела?
- Нормально, вот, из отпуска вернулся. С женой съездил на Волгу. А, как тут у вас, никто не уволился?
- Нет, но все на грани.
- Погоди выводы делать. Вон, лучше в отпуск сходи, как я.
- А, как вы подписываете заявление на отпуск?
- А очень просто. Иду к Владимиру Алексеевичу, и подписываю у него заявление. А если его нет, то оставляю его у девчушки, его секретарши.
- Ничего себе девчушка! Материться, как грузчик!
- Вот уж не поверю, - хитро улыбаясь, возразил Донов.
- После того, как у меня отняли корпоративный телефон за ненадобностью, и отдали ей, он первые три, четыре месяца не затихал. Поэтому она ненавидит меня тайной ненавистью. Мне рассказывали те, кто дозвонился на мой старый, восемнадцатилетний, истинный номер, чудом достав его, как она им матом отвечала.
- Почему? – наивно спросил Донов.
- А, кто её знает? Наверно потому, что простить не может такую популярность, - сам теперь уже хитро улыбаясь, сказал Саша.
- Нет, Сашенька, не популярности она завидует, - продолжая улыбаться улыбкой много знающего, и понимающего человека, ответил Донов.
- А почему же, по-вашему?
- А потому, что боятся они нас. Не хотят связываться. Чувствуют свою слабость.
- Да, я тоже об этом думал раньше. Но, всё равно не могу понять, почему Развалов развалил тогда мастерскую, отстранив меня от руководства. Ведь все те, кто сейчас руководит у нас мастерскими не только, не архитекторы, а вообще неизвестно откуда пришли, и чем занимались. Серые личности – одним словом.
- Я сам не понимаю, если честно. Ты знаешь, что я много, где и с кем работал. Стасова твоего первого руководителя, хорошо знаю, работал с ним. Ты Сашенька раньше не внушал доверия мне, тебя как бы авансом повысили. Но я наблюдал за тобой, за твоим ростом, как за интересным мне человеком. И мне кажется, что ты стал настоящим, грамотным, знающим руководителем. Детство твое закончилось. Ты уверен в себе. Научился работать с кадрами. И знаешь, что ещё. Ты ничего не боишься. И это от уверенности в себе. Это редкое явление в наши дни. Ведь, что такое уверенность? Это опыт. Без него нет её. Если человек без опыта уверен в себе, то он, по крайней мере – опасен. Я и сам не понял, зачем он это сделал, и Правова ему подыграла. Женщина, что с неё взять? Подвержена эмоциям. Наверно он не потерпел рядом с собой понимающего человека. Видимо, он боялся, что ты видишь его насквозь.
- Тогда, почему же он меня не выгнал?
- А зачем? Он и так тебя отсылал постоянно на каторгу, пока сам в неё не попал.
- Вы считаете, что он сейчас на каторге?
- А как же! Ему грустно там. Поэтому он к себе и взял своих прикормленных проектировщиков, чтобы с тоски не издохнуть.
- А вы читали в интернете на сайте его института, в чём теперь состоит сфера его услуг?
- Нет, Сашенька, не читал.
- Хранением проектной документации в электронном виде, и её размножением. И это всё чем занимается этот, прежде такой мощный институт.
- А, что ты хочешь? Эти люди, способны на многое. Общество дозволило сорить им институтами. Мы в этом виноваты. Каждый народ сам виноват в недостатках избранной им власти.
- Так, что же Мароков, значит получше Развалова? – спросил Саша.
- Он умеет сомневаться… Но, странное дело! Не свойственно это чувство им.
- Вы знаете, мой отец был зав. Кафедрой иностранных языков в одном из Московских институтов. Он умер, я считаю рано, в семьдесят два года. Так вот, перед смертью он сильно болел, и не мог часто появляться на работе. Сердце у него было слабое. Примерно, раза два, три в месяц приезжал дела разгребать. Так его не выгоняли на пенсию! Наоборот ждали, когда он выздоровеет. Надеялись. Любили и ценили. Правда не все, конечно. Сложная у него должность была. Копали многие, хотели место занять. Но, не смогли. Он сильнее был. И сила его, прежде всего, в знаниях, опыте, и справедливости по отношению ко всем. Он даже членом партии не был, а такую должность занимал. Не большую конечно, но очень ответственную. Ведь он отвечал не только за преподавателей своих, но и за студентов. Так и не смогли его убрать, до самой смерти.
- Так это только потому Сашенька, что раньше, прежде всего, была важна отдача от человека. То, что он мог дать другим. И, если она была, то все понимали, что человек справляется, и доверяли ему, верили в пользу. Другой мир был. Не такой примитивный, как сейчас. Это ж кому сказать – предлагать что-либо теперь могут только те, кому еще не исполнилось и тридцати!
- Не совсем так. Те, за кем стоят нужные люди. Только цели и интересы у них теперь совершенно другие, - осмелился поправить Донова, Саша.
- Раньше Сашенька руководители являлись для подчинённого авторитетом, который складывался из их поступков и принимаемых решений. И люди видели выше себя спокойствие и уверенность. Хотя, порой и боялись их, как непознанного, и необъятного. Руководители были настоящими глыбами, верхними частями непотопляемых айсбергов в океане человечесских судеб. И только маленькая их верхушка уже говорила многое о том, что спрятано под водой. Как много знаний и опыта, который и стал основанием для той малой, но значимой части, находящейся на поверхности, но основанной на годах постоянного принятия ответственных решений. Сейчас же одна сплошная истерия, основанная на полном отсутсвии какого-либо опыта, и на энергии необузданной молодости, тесно переплетённой с колоссальным количеством пустых, никчемных амбиций. Эти люди боятся того, что сами же и делают, ибо не знают к чему это приведёт. От этого истерят, мечутся на местах, создавая хаос и панику, оставляя после себя лишь разруху.
- Но, Мароков не истерит, - возразил Саша.
- А, что ему истерить? Венерова же вообще на все, по-моему, наплевала. Она и не руководит уже ничем. Работы-то осталось на месяц всего. Вот он и спокоен.
- Именно. Виталий Илларионович, очень скоро всё закончится.
- Уже закончилось - как-то спокойно, словно говорил о судьбе смертельно больного человека, за несколько минут перед его смертью, сказал Донов.
- Помните, как Мароков на новый год накрыл стол в конференц-зале?
- Да. Зачем только не понял я тогда.
- Проставлялся он так. Заигрывал с нами. Он же все фрукты и шампанское за свой счёт купил, вы знали об этом?
- Нет, не знал. Да мне и не интересно это. Мы же с тобой тогда одновременно ушли, постояли всего минут десять, для приличия.
- Да Виталий Иларионович, из приличия.